их посетить часовню. Цветы были поставлены перед дарохранительницей в знак благодарности. После благословения они ушли очень довольные»
9.
* * *
9 декабря 1940 года нунций Кассуло вновь взялся за перо и продолжил записи в своем дневнике: «После прогулки, около 18 часов я принял отца Мантику. Мы поговорили о еврейской девушке Михаловичи, которая хотела креститься. Я сообщил ему ответ из S. Officio[6]и добавил, что работа нунция заключается в том, чтобы помогать архиепископу. Поэтому через отца Мантику я передал просьбу монсеньору Дурковичу прийти в нунциатуру, чтобы обсудить крещение девушки»10. Монсеньор Дуркович был генеральным викарием Бухареста, и Кассуло ценил его «компетентность в гражданских делах и вопросах канонического права»11. На следующий день Кассуло продолжил: «Приходил монсеньор Дуркович, я ему рассказал обо всем, что было сделано. Мы договорились и впредь толковать – со всеми необходимыми предосторожностями – в благоприятном ключе дух Церкви, единственная цель которой заключается в спасении душ»12.
Монсеньор Кассуло энергично взялся за дело. Уже на следующий день он запишет, что «посетил монсеньора архиепископа. На встрече также присутствовал каноник Шуберт [член капитула собора], мы обсудили дальнейшие процедуры, касающиеся крещения новообращенных»13. Последующие дни были очень насыщенными, ему приходилось заниматься самыми разными вопросами: «Каноник Шуберт был здесь, со мной. Ознакомившись с документами для крещения Михаловичи, мы согласовали порядок процедуры. Девушка, желавшая принять крещение, попросила позволить ей не спрашивать beneplacet – согласие – ее отца»14. На следующий день «о[тец] Мантика представил мне молодую женщину по имени [Равина] Фейнгольд. Я отправил ее к турецкому послу с просьбой помочь ей добраться до Палестины. Она новообращенная католичка, из самых ревностных. Она не хотела бы отправиться вместе с семьей, все члены которой придерживаются иудаизма, в Бессарабию, где затруднительно исповедовать католическую веру»15. На следующий день Кассуло снова принял «миссис Равину Фейнгольд, желающую отправиться в Палестину. Я ободрил ее, но полагаю, что ничего большего для нее я сделать не мог»16.
* * *
К декабрю 1940 года проблемы, связанные с правовым статусом евреев, стали предметом насущных забот: «Юрист Эудженио Капплер снова напомнил мне о положении учеников из еврейских семей, которые не могут посещать католические школы. Я ответил, что занимаюсь этим вопросом и надеюсь дать ему ответ в ближайшее время»17. Однако монсеньора Кассуло в первую очередь беспокоили происшествия на улицах Бухареста, о которых он писал в своем дневнике: «Проходя по рабочим кварталам, где в основном живут евреи, я лицезрел следы вандализма, учиненного погромщиками. Многие магазины разграблены, подожжены и уничтожены. По-видимому, жертв много, но сколько их, в настоящее время трудно установить, и боюсь, мы никогда не узнаем. Таковы последствия движения, возникшего много лет ранее. Злоупотребления и прочие беды, наносившие ущерб стране, копились годами. Было бы разумнее постепенно исправлять ситуацию, не провоцируя ненависть к народу»18.
Для нунция социальные и юридические вопросы, связанные с евреями, быстро превращались в сложную и деликатную проблему. 20 февраля 1941 года благодаря вмешательству Кассуло румынское правительство приняло декрет-закон, который пересматривал принятую незадолго до того меру против евреев, касавшуюся католических Церквей и образования19. Генерал Ион Антонеску лично известил монсеньора Кассуло в письменной форме, что подписал декрет, «благодаря которому ученики-христиане будут наделены правом посещать конфессиональные христианские школы, невзирая на их этническое происхождение»20. Однако Кассуло не успел насладиться плодами своей победы: месяц спустя, 21 марта 1941 года, румынское правительство приняло закон, имевший явно отрицательные последствия для обращения евреев и в целом для свободы исповедания католической веры21. В новом законе пересматривались принципы, утвержденные конкордатом между Святым Престолом и Румынией, который был заключен в 1927 году и обеспечивал свободу католического вероисповедания22. В законодательство о религии вносилась новая статья, согласно которой – в изложении генерального викария монсеньора Дурковича – «отныне в гражданском законодательстве народ религии Моисея – евреи – будет рассматриваться как исповедующий Моисееву веру, даже если они крестились, что может противоречить истине и конкордату, потому что их больше не будут считать католиками, коими они на самом деле являются… закон явно не запрещает евреям креститься, но лишает их права менять религию; в то же время закон не позволяет вносить в метрические книги записи о крещении тех, кто не выполнил гражданские формальности, связанные с этим обращением… Закон автоматически ставит под удар католических священников»23.
Монсеньор Барбетта, минутант Бюро, которому было поручено заняться этим делом, охарактеризовал действия румынского правительства кратко, но красноречиво: «Это, безусловно, серьезный удар по свободе католической Церкви в Румынии, хотя никакого дурного умысла в этом не было, как уверяли нунция [Кассуло], который попался на эту удочку…»24 Это интересное замечание подчеркивает, что Кассуло допустил ошибку (дипломатично обозначенную как «легкомыслие») – неизвестно, по наивности, небрежению или по какой-либо другой причине.
В конце того же месяца, 26 марта 1941 года25, Кассуло, действуя в качестве дуайена дипломатического корпуса явился «в полдень… в министерство иностранных дел. Министр [Джордже] Кретциано[7] [министр по делам вероисповеданий] принял меня с обычной доброжелательностью, и мы разговаривали в течение часа». В ходе беседы были затронуты самые разные вопросы: церкви, румынский колледж в Риме, религиозные ордена. Но был среди них и один особенно острый: «Запрет евреям переходить в другую веру под страхом сурового наказания как для них самих, так и для тех, кто позволяет им обращение… Министр принял все к сведению, мы вместе подвели итог беседы и согласились в том, что он доложит по каждому пункту»26. Судя по всему, эта встреча не сказалась непосредственно на обращенных евреях, но несколько облегчила положение других преследуемых христиан. В апреле Кассуло сообщал, что «после моего обращения к правительству перестали преследовать армянских католиков». Однако о евреях он ничего не сказал27.
Из отчета от 31 марта 1941 года, в котором Кассуло сообщал кардиналу Мальоне подробности своего разговора с министром Кретциану, мы узнаём, что последний «заявил, что министр иностранных дел никак не повлиял на это положение закона»28.
Помимо объективных политических проблем того времени перед нунциатурой стояла задача исполнения дипломатических обязанностей. Она находилась под постоянным давлением со стороны министерства иностранных дел и министерства по делам вероисповеданий, чьи функции непосредственно пересекались с деятельностью Святого Престола по целому ряду вопросов. Так, в одном отчете нунция, датированном серединой апреля, говорится следующее: «Трудности, Ваше Высокопреосвященство, возникавшие до настоящего времени, были связаны не столько с министерством иностранных дел, сколько – почти всякий раз – с министерством по делам вероисповеданий. В конце марта я отправил министру Кретциано записку с жалобой [sic], и как раз вчера он мне сказал, что учел мои замечания и сообщил министру по делам вероисповеданий, что настало