Читать интересную книгу Пути Господни - Ксения Кривошеина

Об этой жертве чаяла и Вики Оболенская, казнённая через гильотину в Германии, и мать Мария (Скобцова), сожженная в печах Равенсбрюка, и многие другие…

В 1922 года совсем юный Вильде становится зачинщиком движения в пользу автономии ливов. Тюрьма, высылка. В Германии, во времена первых успехов нацизма, он ведет прокоммунистическую деятельность. Новое тюремное заключение. Очутившись во Франции, он мечтает присоединиться к испанским республиканцам. Но женитьба и увлечение научной работой в Музее человека, как будто дают новое направление его жизни, уводят его от беспокойных, романтически–революционных порывов юношеских лет. Начинается война. С первых же дней Вильде на фронте. Томится от бездействия месяцев drole de guerre («странной войны») Хлопочет о зачислении в экспедиционный корпус в Норвегию. В 1940 году, после разгрома французской армии, бежит из плена и, уже через несколько недель по возвращении в Париж начинает движение борьбы против немецких оккупантов, движение, которому он первый дает имя Resistance.

Это был один из тех постоянно являвшихся в истории русского общества беспокойных, волевых и смелых людей, которых влечет какая‑то сила туда, где идет борьба против угнетения и несправедливости, — будь то революционное движение, война за освобождение славян или Трансвааль. Этими людьми, в сущности, двигает та же, видимо, питаемая глубокими течениями народной жизни русская идея, которая нашла свое выражение в творчестве великих русских писателей и мыслителей. Их не останавливают ни страх пыток, тюрьмы и казни, наоборот — они как бы ищут смерти, дабы положить себя «за други своя».

Трагическая развязка повести жизни Вильде — смерть под пулями немецких палачей. Его духовный облик, как и его героическая смерть, говорит о том, что был он из этих людей, о которых классик сказал: «А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой». Впрочем, люди близко его знавшие, уже и раньше могли об этом догадываться. Появляясь на Монпарнасе, только как случайный гость, он становится одним из самых деятельных участников антитоталитарного кружка, основанного Ильей Исидоровичем Бунаковым–Фондаминским в 1938 году как бы в предчувствии грядущих событий. Это был кружок почти тайный, негласный, в него были приняты единицы. Сам Илья Исидорович называл его «орденом» (В. Варшавский).

Чем занимались в этом кружке, в чем была его цель? На собраниях здесь читались и обсуждались доклады по политическим и социальным вопросам. Но это не был политический кружок в тесном смысле слова. В него входили люди разных взглядов и разных миросозерцаний. Общим было только одно: желание служить идеалу правды, сияющему, как самая яркая звезда на восходящем небе России. Собственно в рассказе об этой звезде было все содержание того предания об ордене русской интеллигенции, которое И. И. Фондаминский старался передать нам, эмигрантским сыновьям.

Когда наступили дни испытания, почти все участники этого кружка доказали на деле, что все эти разговоры не были для них только прекраснодушной болтовней: погибли в Германии сам И. И. Фондаминский и мать Мария (Скобцова) и отец Димитрий Клепинин; расстрелян немцами Б. Вильде. Рискуя не только своей головой, но и жизнью своих жен и детей, принимают героическое участие в борьбе с врагами России и всего человечества В. Алексинский, В. Андреев, Б. Сосинский, А. Угримов, И. Кривошеин.

«Ни один из членов кружка не стал коллаборантом. Теперь нам кажется естественным, что именно в этом кружке Б. Вильде должен был стать одним из самых главных деятелей. Но тогда мы еще сомневались. Нам казалось, он слишком ценит удовольствия, слишком увлечен своей научной карьерой. Однажды в ресторане, когда после плотного обеда он с несколько детской важностью с наслаждением закурил толстую сигару, я подумал: нет, он слишком любит жизнь. Не выдержав, я спросил тогда, как он относится к нашему кружку и к тому, ради чего мы его затеяли. Он посмотрел на дым своей сигары, потом слегка удивленно на меня и с наивностью, всегда в нем появлявшейся, когда он был совершенно серьезен, сказал: «Главная цель моей жизни — это Резистанс»». (В. Варшавский).

Мой тесть И. А. Кривошеин, хорошо знавший Б. Вильде, говорил мне, что он был последователен до конца. На суде, когда немецкий обвинитель сообщает ему о своем решении требовать для него смертной казни, Вильде записывает: «Быть расстрелянным — это в некотором роде логическая развязка моей жизни». В предварительной речи председатель суда не может не сказать о факте, который, видимо, его удивляет и вызывает восторг: «Вильде нашел в себе моральную силу, будучи в тюрьме и наверняка догадываясь о смертном приговоре, после японского изучить санскритский язык». Последние слова приговоренного: «Я иду на смерть с высоко поднятой головой: я ничего не сказал при допросе», — были как две капли воды похожи на слова юных Ганса и Софи Шоль из «Белой розы». А через два года казненная в тюрьме Plotzensee в Берлине 4 августа 1944, Вики Оболенская добавит: «Председатель, наверное, заметил, что за все эти одиннадцать месяцев я не произнесла ни одного слова правды, но это нагромождение лжи имело единственную цель: покрыть товарищей, до которых вы никогда не доберетесь».

Подпольная деятельность, железная воля, дисциплина, опасность, риск, казнь… Прошли десятилетия, и для нас, живущих сегодня, кажется, что за этим образом скрывается не человек, а некий абстрактный бездушный герой, на манер киношного Джеймса Бонда или Штирлица. Но не нужны никакие слова (они будут звучать банально), не нужны подробности биографии Вильде и длинный список его подвигов (все покажется холодным и архивным), по сравнению с его предсмертным письмом к жене:

«Простите, что я обманул Вас: когда я спустился, чтобы еще раз поцеловать Вас, я знал уже, что это будет сегодня. Сказать правду, я горжусь своей ложью: Вы могли убедиться, что я не дрожал, а улыбался, как всегда. Да, я с улыбкой встречаю смерть, как некое новое приключение, с известным сожалением, но без раскаяния и страха. Я так уже утвердился на этом пути смерти, что возвращение к жизни мне представляется очень трудным, пожалуй, даже невозможным. Моя дорогая, думайте обо мне, как о живом, а не как мертвом. Я не боюсь за Вас. Наступит день, когда Вы более не будете нуждаться во мне — ни в моих письмах, ни в воспоминании обо мне. В этот день Вы соединитесь со мной в вечности, в подлинной любви. До этого дня мое духовное присутствие, единственно подлинно реальное, будет всегда с Вами неразлучно.

Вы знаете, как я люблю Ваших родителей — они мне стали родными. Благодаря таким французам, как они, я узнал и полюбил Францию. Пусть моя смерть будет для них скорей предметом гордости, чем скорби. Постарайтесь смягчить известие о моей смерти моей матери и сестре. Я часто вспоминал о них и о моем детстве. Передайте всем друзьям мою благодарность и мою любовь… Моя дорогая, я уношу с собой воспоминание о Вашей улыбке. Постарайтесь улыбаться, когда Вы получите это письмо, как улыбаюсь я в то время, как пишу его (я только что взглянул в зеркало и увидел в нем свое обычное лицо). Мне припоминается четверостишие, которое я сочинил несколько недель тому назад:

Comme toujours impassible Et courageux inutilement, Je servirai de cible Aux douze fusils allemands1.

Да, по правде, в моем мужестве нет большой заслуги. Смерть для меня есть лишь осуществление великой любви, вступление в подлинную реальность. На земле возможностью такой реализации были для меня Вы. Гордитесь этим. Сохраните, как последнее воспоминание, мое обручальное кольцо.

Умереть совершенно здоровым, с ясным рассудком, в полном обладании всеми своими духовными способностями, — бесспорно, такой конец более по мне, разве это не лучше, чем пасть внезапно на поле сражения или же медленно угаснуть от мучительной болезни. Я думаю, это все, что я могу сказать. К тому же скоро пора! Я видел некоторых моих товарищей: они бодры. Это меня радует. Бесконечная нежность поднимается к Вам из глубины моей души. Не будем жалеть о нашем бедном счастье, — это так ничтожно в сравнении с нашей радостью. Как все ясно! Вечное солнце любви всходит из бездны смерти… Я готов, я иду! Я покидаю Вас, чтобы встретить Вас снова в вечности. Я благословляю жизнь за дары, которыми она меня осыпала… Ваш Б. В. Понедельник, 23–е февраля 1942 года».

«Вики» — подпольное имя Веры Оболенской. Она любила танцевать, все схватывала на лету, много читала и очень любила Францию, свою вторую родину. Хотя вся жизнь её прошла в Париже, она сохранила прекрасный русский язык и была к тому же добрым, глубоко верующим человеком. Столь же горячо она любила Россию. Те, кто знал Вики ранее, считали её скорее светской, немного сумбурной девушкой. Но после её смерти знавшие говорили, что легкомысленность её была чисто внешней, а на самом деле она была сильным и благородным человеком.

Решение её пойти в «Резистанс» было тесно связано с христианскими ценностями добра и зла, она отвергала насилие а потому ее слова: «Нельзя, исповедуя Христа и понимая сущность Его заветов, — братство людей в Духе Святом, — примириться с религией отбора людей по крови», — эта фраза была естественным ответом Вики на заявления Гитлера о расовой дискриминации.