Читать интересную книгу Сталин и евреи - Дмитрий Верхотуров

Целое поколение советской молодежи, в котором были представители всех национальностей СССР, в том числе и евреи, должно было решить сложную задачу индустриализации Советского Союза: построить новые заводы и фабрики, освоить импортную технику, разработать и начать производить свою, освоить и усовершенствовать промышленные технологии.

Но начинали они обычно с рабочих специальностей. Например, Семен Арьевич Косберг, прославившийся уже после войны разработками ракетных двигателей и третьей ступени ракеты, доставившей корабль Юрия Гагарина на орбиту, был выходцем из семьи бедного еврейского кузнеца и работал в его кузнице одновременно с учебой. Потом он поработал на фабрике в Ленинграде, где и поступил в Ленинградский политехнический институт. Знаменитый «танковый генерал», генерал-майор нженерно-танковой службы Исаак Моисеевич Зальцман, в начале войны директор Кировского завода в Ленинграде, также начинал с работы на сахарном заводе, а потом поступил в Одесский индустриальный институт. В 1920-е годы они поступали на заводы и фабрики главным образом ради заработка.

Однако с началом индустриализации, масштабной реконструкции старых машиностроительных и металлургических заводов, которая состоялась в 1927–1929 годах, и особенно с началом первой пятилетки их судьба коренным образом изменилась. Способную молодежь по комсомольским и партийным путевкам стали массово отправлять на учебу в высшие технические учебные заведения. Народному хозяйству требовались новые кадры инженеров и техников, поскольку промышленность расширялась и в ней создавались новые производства. В первом пятилетием плане была сделана оценка потребности в инженерно-технических кадрах. Потребность в инженерах была исчислена в 41,5 тысячи человек в 1932/33 году, а в техниках — в 60 тысяч человек. Недобор в кадрах инженеров составлял 15 тысяч человек, а в кадрах техников — 40 тысяч человек[119]. По этой причине уже в 1928–1929 годах начались наборы на обучение, чтобы в конце первой пятилетки, когда новостроечные заводы и предприятия будут завершены, они получили бы инженерное пополнение.

Немаловажным фактором было и то, что коммунисты не слишком-то и доверяли старым инженерным кадрам, еще дореволюционной выучки. Их было мало, они были, как правило, настроены антисоветски, да и процессы вредительских организаций, такие как Шахтинское дело и процесс «Промпартии», показывали, что полностью полагаться на них нельзя. Потому в начале первой пятилетки остро встал вопрос о создании советского инженерства, разделяющего коммунистические идеи.

В этих условиях еврейская молодежь получила, пожалуй, уникальный шанс. За счет лучшей грамотности, чем у остальных национальностей СССР, в том числе русских и украинцев, за счет знания по крайней мере двух языков: русского и идиша, учиться им было значительно легче, чем представителям других национальностей. Хорошая успеваемость, успехи в учебе открывали для них большие возможности. Но надо отметить еще одно преимущество, которое было для них существенным. Идиш очень похож на немецкий язык, в нем близкие к немецкому грамматические конструкции, много общей лексики. Потому евреи, говорившие или даже грамотные на идише, легко могли читать немецкую техническую литературу. Им не надо было тратить силы на изучение немецкого языка. Это было преимущество, поскольку в то время немецкая техническая наука лидировала в мире, особенно в металлургии, машиностроении, химии, электротехнике и они могли быстро освоить эти передовые достижения.

Потому еврейская молодежь, пошедшая учиться на инженеров и начав в одинаковых стартовых условиях с русской, украинской молодежью или какой другой, за счет этого языкового фактора быстро обгоняла своих сверстников по уровню подготовки, знанию технологий и оборудования, знанию технических новинок и передовых методов. В этом и заключается маленький секрет того, почему в годы войны на должностях технологов, главных инженеров, директоров оборонных заводов оказалось столько евреев. Среди оборонных предприятий евреи занимали должности директоров или главных инженеров (то есть отвечали за производство и модернизацию вооружения и боевой техники):

в авиационной промышленности — 25 %,

в танковой промышленности — 33 %,

в производстве артиллерийского и стрелкового вооружения — 20 %,

в производстве боеприпасов — 12–15 %,

в металлургической промышленности — 26 %,

в машиностроительной промышленности — 22 %[120]. Непропорционально высокую долю еврейских руководящих и инженерных кадров в этих отраслях производства, конечно, нельзя объяснить фаворитизмом, как это любят делать антисемиты. В конце 1930-х годов и особенно в войну требования были очень жесткими, задания нужно было выполнить точно и в срок. Несправившихся снимали, невзирая на лица и национальность. Такой результат можно объяснить только более высоким уровнем подготовки именно евреев, что давало им возможность изыскать способы и методы выполнения напряженного и кажущегося невыполнимым задания. Двуязычие, как и серьезное изучение иностранных языков, — это очень полезное дело, которое в определенной обстановке может иметь решающее значение.

Основная масса этих работников окончила технические высшие учебные заведения либо в конце первой пятилетки, либо в начале второй и сразу же пошла на работу в промышленность, а также в многочисленные научно-исследовательские институты, создававшиеся для решения важнейших научно-технических задач. До войны сложилось три крупных научно-промышленных центра в СССР: Ленинград, Москва и Харьков. В этих городах были сосредоточены и учебные заведения, и научно-исследовательские институты, и важнейшие предприятия. Если посмотреть, где работали представители второй еврейской волны, пришедшей в советскую индустрию в 1930-х годах, то окажется, что значительная их часть работала в этих трех важнейших индустриальных центрах.

Вторая пятилетка по своему характеру сильно отличалась от первой. В первой пятилетке господствовал «пафос строительства», страна была грандиозной стройплощадкой, где возводилось 518 крупнейших предприятий и объектов, и главными героями были как раз строители, каменщики, бетонщики, монтажники. Страна всеми силами гнала темпы.

Однако в 1934 году, при составлении плана второй пятилетки, Сталин сделал резкий поворот хозяйственной политики, снизив годовые темпы с 21–22 % до 13–14 %. Почему? Потому что Великая депрессия нанесла сильнейший удар по капиталистическим странам. Кризис выбил разом всех основных противников: США, Германию, Великобританию. Если в США до кризиса среднегодовая выплавка стали составляла 43 млн тонн, то в 1931 году она опустилась до 26 млн тонн, а в 1932 году — до 13,3 млн тонн [121].

В 1929 году разрыв был огромен. В США в 1929 году выплавлялось 57 млн тонн стали. В главных капиталистических странах (США, Германия, Франция, Великобритания) — 92,5 млн тонн[122]. В СССР — 4,3 млн тонн стали. Только главные страны капиталистического мира превосходили СССР по этому важнейшему виду промышленной продукции в 21,5 раза. Через несколько лет положение поменялось кардинальнейшим образом. В 1932 году в СССР выплавлялось 5,9 млн тонн стали, а в США — 13,3 млн тонн. Разрыв между капстранами и СССР по стали сократился до 4 раз.

Сталин обосновал политику сокращения темпов роста народного хозяйства во второй пятилетке: «Можно ли сказать, что во второй пятилетке придется проводить такую же точно политику наиболее ускоренных темпов?

Нет, нельзя этого сказать.

Во-первых, в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном ее главную задачу — подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости.

Во-вторых, в результате успешного выполнения пятилетки нам удалось уже поднять обороноспособность страны на должную высоту. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что теперь нет в этом необходимости»[123].

Только это не означало, что Сталин отказался от планов развития народного хозяйства и промышленности. На вторую пятилетку планировалось строительство колоссального по масштабам производственного комплекса, который состоял из 1000 объектов тяжелой промышленности, 250 объектов легкой промышленности, 268 объектов пищевой промышленности и 150 объектов лесной промышленности[124]. Машиностроение отправляло примерно половину своей продукции на нужды капитального строительства. Промышленные мощности строились с запасом. Об этом в тексте плана говорилось прямо: «При вводе в эксплуатацию новых основных фондов стоимостью в 7 млрд рублей план намечает создание в машиностроении, особенно в решающих производствах, значительных резервных мощностей»[125].