аптекам.
Парнишка был предоставлен самому себе. Целыми днями бегал по двору и только вечером, падая от усталости, садился за стол.
— Все шляешься? — говорила бабка, подавая ему еду.
Стала она теперь молчаливая, угрюмая, искренне веря, что Федор наказан богом из-за Вовки.
Мать возвращалась с работы поздно. Брала дополнительную работу, ей надо было содержать семью. Она заметно похудела, под глазами от бессонных ночей появились синеватые круги. Часто по ночам она не отходила от кровати больного.
— Ты бы отдохнула сама-то, ведь на себя стала непохожа, — говорила сочувственно бабка, уговаривая ее лечь. Но Анна не уходила. Она садилась у стола и так на руках засыпала.
Бабка смотрела на нее и качала головой.
Однажды вечером, когда поняла, что жизнь Федора кончена, дотронулась до плеча дочери и шепнула ей на ухо:
— Худо Федору-то, надо бы благочинного позвать, причастить да молебен отслужить.
— Да разве же он согласится, мама, или ты его не знаешь?
— Забыла ты, Анна, бога, вот тебе и мучение за это.
Не обращая внимания на дочь, бабка, нашептывая молитву, подошла к образам.
— Господи, прости меня, грешную. Помоги мне в делах праведных, помоги мне вернуть твоего раба Федора, — говорила она, опустившись на колени.
Окончив молиться, она налила в ложку вина, бросив крошку просфоры, позвала дочь, и Анна взяла из рук матери ложку, из которой поплескивалось вино.
— Да осторожно ты, Анна! — прикрикнула на нее бабка.
Перекрестившись, она торжественной походкой подошла к образам, сняла небольшую икону «Распятье Христа» и, поцеловав ее, направилась в комнату Федора.
Федор лежал с закрытыми глазами.
Передав икону Анне, бабка потушила свет и зажгла две толстых свечи и поставила перед кроватью. Потом взяла «Распятье» у Анны, сунула в желтые высохшие руки Федора.
Федор рванулся. Бабка уронила ложку и отскочила. Лицо Федора исказилось. Бледные щеки стали розовыми, точно ему влили свежих сил. Он размахнулся, и икона со свистом пролетела над головой бабки. Анна, всхлипывая, кинулась к Федору. Бабка выскочила из комнаты.
— Что ты наделал, что ты наделал? — склонилась над ним Анна, вытирая глаза. Федор дотронулся до ее головы. Как дороги ему эти русые волнистые волосы… Он нежно гладил их приговаривая:
— Не надо плакать, Анна, береги сына. Все чертежи отдай Михаилу. Он в холодно-штамповом работает. Новому механику передай мой инструмент, ключ от ящика в кармане пиджака. Передохнув, добавил:
— Сына, Анна, выучи — как бы ни было трудно. Я очень прошу тебя. А теперь позови его.
Вовка в это время лежал уже в постели, но не спал. Видел, как бабка сняла икону и ушла в комнату отца. А услышав грохот, вскочил с кровати. В дверях появилась растрепанная бабка; ему показалось, что что-то случилось с отцом, и стал одеваться, чтобы сбегать за «скорой помощью».
— Володя, — позвала мать, — Володя!
Вовка обернулся.
— Куда ты?
— «Скорую» вызывать, — ответил Вовка.
— Не надо, сынок, иди отец зовет.
Сказав эти слова, она привалилась к дверному косяку и, не сдерживая себя, зарыдала навзрыд.
Как-то при разговоре с бабкой мать, придя из больницы, сказала шепотом: «безнадежно». Вовка был дома. К разговору особенно не прислушивался, потому что ему не разрешали подслушивать. Но вот слово новое запомнилось ему. И он решил обязательно у папки спросить.
Отец взял маленькую теплую руку Вовки и тихонько полол.
— Вот какой ты у меня, — сказал он, улыбнувшись краешками губ.
Вовка смотрел на мать и на отца. Отец был ласковый, каким всегда его видел. Мать тоже была ласковая, но сегодня она плакала. Почему она плакала? «Наверное, бабушка обидела маму, — подумал Вовка. — Потому что бабушка всегда обижала маму. Ведь я же видел, какая сердитая выбежала она».
Вовке было хорошо с отцом, он каждый день ждал, когда тот выздоровеет. Верил, что пройдет зима, откроют парк, и они будут ходить с отцом кататься на карусели. У него, у Вовки, есть конь, на котором всегда катается верхом. Конь большой, с черной пушистой гривой.
Отец закашлялся и слабой рукой оттолкнул от себя сына. А когда приступ кашля кончился, снова заговорил. Говорил теперь медленно, часто останавливался, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Как учишься?
— Хорошо, папа, вчера четверку по задачке получил.
— Молодец! Учись, сынок, хорошо, на пятерки! В пионеры вступаешь?
— Да, папа, вступаю, уже торжественное обещание выучил.
Вовка хотел было прочитать торжественное обещание, но отец снова закашлял. Подождав, когда перестанет кашлять, Вовка спросил:
— Папа, а спутники летать будут?
— Будут, сынок. И не только спутники, но и люди к луне и звездам полетят. Будет такое время, — уверенно произнес Федор.
— А бабушка говорит, что нет.
— Бабушка старенькая, неграмотная, вот и говорит так.
Ему стало трудно дышать, он закрыл глаза. Мать подбежала к сыну и вытолкнула Вовку из комнаты.
«Как жаль, не успел о том слове спросить», — подумал он, оказавшись за дверью.
…После смерти мужа у Анны появилось множество больших и малых дел. Все это свалилось так неожиданно, что измученная Анна не выдержала — слегла. Ее увезли в больницу.
Бабка, занятая по хозяйству в доме, редко сидела на месте. Смерть зятя, хотя и немилого, огорчила ее. Она грустила и плакала. В такие минуты подходила к образам: «Дай ему, господи, царство небесное», — шептала она, кланяясь в пояс.
Вовка с утра уходил в школу и не появлялся до позднего вечера, когда уже бабка собиралась его разыскивать. Старуха не любила его, злилась, считая мальца виной всему горю.
Однажды, когда Вовка, укрывшись с головой серым, давно нестиранным одеялом, уже засыпал, к нему подошла бабка. Дернув его за темные, как проволока ершистые волосы, сказала:
— Все бегаешь… Матери нет, отца нет… и я старая.
— А что делать? — спросонья пробормотал Вовка.
— Молиться бы тебе, просить бы у господа нашего, чай, мать при смерти…
Вовка уставился перепуганными глазами на бабку.
— Вечор была я у нее, не встает, не ест, плохо дело. Умрет еще, — она говорила тихонько, точно по секрету, но настолько убедительно, что Вовка верил ее каждому слову.
— А мы-то с кем будем? — заплакал Вовка.
— Вот я и говорю, с кем мы будем без матери-то? Молиться надо денно и нощно, чтобы господь оставил нашу кормилицу. Ты вот попросил бы царя нашего небесного, твоя молитва скорее дойдет, сирота ты.
— Страшно, бабушка.
— А чего страшно-то, господь хранитель наш. Вставай, вставай, соколик, — говорила она ласково, — помолимся. — Вовка отскочил от бабки и укрылся одеялом.
— Ну что ты испугался? — стаскивала бабка одеяло с мальчика.
Комнату окутал полумрак. Две сальные свечи горели перед образами. Мерно, как маятник часов, качалась лампадка,