его чем-нибудь тяжелым.
Святослав воскрес, а вместе с ним и моя ненависть.
Но это было даже хорошо. Все встало на свои места, прояснилось. Я ненавижу своего мужа, а он мне угрожает, принуждает, ломает волю. Это была извращенная пародия на брак, но это стало чем-то правильным. Говорят, что люди, живущие в аду, не желают ничего менять лишь потому, что так привыкли. Неизвестность хуже адских мучений. Примерно так я могла оправдать то спокойствие, поселившееся в моей душе на пару с ненавистью.
Это было знакомо, даже привычно. Пусть так и будет.
Через время стройные ряды домиков начали редеть, а лес кусками врывался в картину городских улиц. Вскоре я заметила коттеджи, стоящие друг от друга на расстоянии, огороженные высокими воротами. Вот где проживает элита Остроглазых.
Свят подъехал к одному из домов, щелкнул кнопку на брелоке и, когда массивные ворота медленно приоткрылись, въехал внутрь.
Двухэтажный особняк, очень похожий на семейный дом Лютовых, но чуть меньше, должен был выглядеть уютным, комфортным. Но он казался забытым, мрачным призраком, покинутым и ненужным.
Свят заглушил мотор, перевел на меня тяжелый взгляд.
— Выходи.
Голос его звучал глухо, устало, а глаза таили в себе что-то неясное мне. Словно печаль, отвращение и страсть смешали в невыносимом, опасном коктейле.
Я не могла понять его, а это злило больше всего. Сложно контактировать с человеком, чьи мотивы от тебя скрыты.
Поэтому мне всегда нравились спокойствие и предсказуемость Дитмара.
Из машины я выбиралась медленно, нарочно растягивая время, чтобы Лютов мог как следует успокоиться.
Ступив на влажную землю, напряженно уставилась на мужа, прижимая к груди свою маленькую сумочку.
Очень надеюсь, что ему не придет в голову как следует порыться внутри, ведь мобильник Дитмара был запрятан в потайном кармашке.
Свят стремительно приблизился ко мне. Он чуть пошатывался, а учитывая, как резки были его движения, казался пьяным.
— Чего замерла? — грубо стиснул мое плечо, потянул в сторону дома. — Двигай задницей, сладкая, ближайшие месяцы этот дом — твоя тюрьма.
Я вздрогнула, что не укрылось от его внимания и вызвало кривую усмешку, скинула его руку и сама направилась к дому.
Изнутри особняк был еще хуже, чем снаружи. Толстый слой пыли покрывал каждый уголок, а мебель, покрытая чехлами, очень напоминала карикатурных приведений из дешевого фильма ужасов.
Муж вновь стиснул мою руку, потащил по темному коридору, я пыталась тщательнее осмотреться, запомнить дорогу. Но все смазывалось в расплывчатое пятно, а отсутствие света ничуть не упрощало задачу.
Лестница жалобно скрипнула под нашими ногами, когда Лютов направился на второй этаж.
Я почти не сопротивлялась, лишь едва поспевала семенить следом, опасаясь, что если остановлюсь, то Свят попросту вывихнет мне руку.
Завернув за угол узкого коридора, он пнул первую попавшуюся дверь, втиснул меня внутрь.
— Свят…
Перед моим носом хлопнула дверь, отсекая от мужа, лишая возможности спокойно поговорить.
Обхватив себя руками за плечи, я поежилась, окидывая внимательным взглядом окружавшую меня комнату.
Из окна, завешенного плотными шторами, сюда проникал робкий свет, образуя полумрак.
Пошарив по стене, я щелкнула выключателем и чуть зажмурилась от резанувшей глаза вспышки света.
Это была чья-то спальня, почти опустошенная, забытая.
Огромная кровать с бархатным балдахином могла вместить и пятерых людей, а массивный шкаф, разрисованный золотыми птичками и вензелями, заменял собой гардеробную комнату. Имелся здесь и будуарный столик из красного дерева, явно видавший времена и получше.
Но больше всего меня поразили стены, украшенные яркими, красочными фресками. Краски не померкли даже от времени, что позволяло мне наблюдать восхитительные картины.
Стены этой комнаты хранили историю Зверя.
Вот он, совсем непонятное существо из металла, камня и огня, едва живой и крошечный. Триединая Богиня заботливо вскармливает его своим молоком, чтобы превратить в воина, чьим призванием было защищать Рогатого Бога, когда он умирал, от низших демонов.
На другой стене было показано, что Зверь столь рьяно сражается, что со временем утопает в собственной ярости и жажде крови.
За это Рогатый Бог и свергает Зверя, отправляет к людям на верную смерть, но Триединая Богиня столь сильно любит вскормленное существо, что одаривает Зверя Нареченной, которая в силах спасти монстра.
Вся ярость Зверя концентрируется на Нареченной, она становится наваждением, жертвой.
Я никогда не любила эти сказки.
В детстве мне было жаль девушку, отданную на растерзание Зверю. Являясь впечатлительным ребенком, я всегда плакала, стоило представить чувства девушки, которая досталась потустороннему существу, была вынуждена родить ему множество детей.
Все мы были потомками этого Зверя, если верить легендам. Но самое печальное в том, что спустя тысячелетия, когда мировой прогресс шагнул далеко вперед, существовали общины, дикие нравы, собственные законы. А еще все Звери и по сей день поклонялись Рогатому Богу, чтобы искупить вину своего прародителя, а также Триединой Богине, в благодарность за милосердие.
Смешно, честное слово!
Мне не нравились эти легенды, но фрески были прекрасны.
Очень изящная работа, кропотливая и насыщенная.
Очень интересно, откуда в общине Лютовых такой мастер? Будь моя жизнь спокойнее, то я бы очень хотела такую роспись в своем доме.
Завороженная, я потеряла счет времени, с восторгом осматривая каждый мазок на стенах.
Это было столь восхитительно, что я даже не заметила появления Свята, лишь вздрогнула, когда услышала резкий звон, обернулась.
На будуаре стоял серебряный поднос с кружкой травяного чая, истончающего тонкий аромат мяты и тарелка с горкой блинчиков, залитых сиропом.
Свят напряженно застыл, глядя сквозь меня, на фрески. Брови его сошлись на переносице, а лицо на миг исказила судорога боли, но тут же исчезла.
— Я принес завтрак.
— Оу, — отозвалась я, — морить меня голодом ты не собираешься?
— Я бы с радостью, сладкая. Но не когда в тебе мой ребенок.
Резко развернувшись, муж стремительно покинул комнату, да так, словно за ним тысяча демонов гнались.
Хмыкнув ему вслед, я подкралась к столику, принюхалась к блинчикам. Вдруг отравлены? Не думаю, что Лютов предпочтет так расправиться со мной, но было бы достаточно иронично.
Однако сейчас меня мало интересовало чем грозит эта трапеза, ведь рот уже наполнился голодной слюной.
Я очень плохо питалась в последние дни, что непростительно. Ребенок… да.
Трудно представить себя матерью, но я надеялась, что за восемь месяцев до родов смогу привыкнуть к этой мысли.
Блинчики оказались на удивление вкусными, еще горячими. Только слишком сладкими, будто в тесто замешали на килограмм сахара больше необходимого.
Откуда Свят их притащил? Слуг здесь не было, а в поселении не наблюдалось признаков активной деятельности, слишком раннее было утро.
Сам приготовил?
Я хихикнула, представив мрачного мужа