никому еще и не показал. Теперь он уже ничего не сможет осуществить. Как же все это несправедливо! К глазам подступили слезы, и все вокруг начало расплываться.
Джек вошел в дом. За кухонным столом мать учила Марту писать. Они удивленно посмотрели на него.
— Разве уже пора обедать? — спросила Марта.
Взглянув на лицо Джека, мать безошибочно поняла, что стряслась беда.
— Что произошло? — с тревогой спросила она.
— Я подрался с Альфредом, и меня выгнали со стройки, — мрачно проговорил Джек.
— А Альфреда тоже выгнали? — снова спросила Марта.
Джек покачал головой.
— Но ведь это несправедливо! — возмущенно воскликнула девочка.
— А из-за чего подрались на этот раз? — В голосе матери звучали усталость и раздражение.
— Правда, что моего отца повесили в Ширинге за воровство? — вместо ответа выпалил Джек.
Марта так и ахнула.
— Да, — печально сказала мать. — Его действительно повесили в Ширинге, но вором он не был.
Сытый по горло уклончивыми ответами про своего отца, Джек вспылил:
— Ну почему ты не хочешь сказать мне всю правду?
— Потому что мне больно об этом говорить! — выпалила мать и, к его ужасу, заплакала.
Он никогда не видел, как она плачет. Мать была такой сильной. Джек и сам готов был разрыдаться. Тяжело вздохнув, он все же спросил:
— Если мой отец не был вором, почему тогда его повесили?
— Не знаю! — закричала мать. — Я никогда этого не знала, и он не знал. Говорили, что он украл дорогую чашу.
— Откуда?
— Отсюда — из Кингсбриджского монастыря.
— Из монастыря?! Так его обвинил приор Филип?
— Нет, нет, это случилось задолго до того, как сюда пришел Филип. — Она сквозь слезы посмотрела на Джека. — Не спрашивай меня, кто его обвинил и почему. Не надо. Иначе ты можешь провести остаток своей жизни, стараясь найти правых и виноватых в преступлении, совершенном еще до того, как ты появился на свет. Я никогда не воспитывала в тебе чувство мести и не хочу, чтобы оно стало смыслом твоей жизни.
Несмотря на ее слова, Джек поклялся, что когда-нибудь он узнает об этом, но сейчас он желал лишь, чтобы она перестала плакать. Он сел рядом с ней на скамью и нежно обнял ее за плечи.
— Что ж, похоже, собор мне уже не строить.
— Чем же ты будешь заниматься, Джек? — спросила Марта.
— Не знаю. В Кингсбридже я больше не могу оставаться, так ведь?
— Но почему? — опешила Марта.
— Альфред хотел меня убить, а Том выгнал со стройки. С ними жить я не буду. Но как бы там ни было, я уже мужчина, и мне пора оставить свою мать.
— Но что ты будешь делать?
Джек пожал плечами:
— Я умею только строить.
— Тогда ты мог бы подыскать себе работу на строительстве какой-нибудь другой церкви.
— Наверное, я смог бы полюбить другой собор так же, как я люблю этот, — уныло проговорил Джек. «Но я никогда не смогу полюбить другую женщину так, как я люблю Алину», — подумал он.
— Как смел Том так поступить с тобой? — сокрушалась мать.
Джек вздохнул:
— Не думаю, что он действительно хотел этого. Но приор Филип сказал, что не потерпит, чтобы мы с Альфредом оба работали на этой стройке.
— Так за всем стоит этот проклятый монах?! — кипя от злости, воскликнула мать. — Могу поклясться…
— Он очень разгневался оттого, что мы нанесли собору такой урон.
— Интересно, а можно ли его заставить разобраться во всем этом?
— Что ты имеешь в виду?
— Господь милостив, может, и монахи тоже могут быть милостивыми?
— Ты думаешь, мне стоит попросить Филипа? — изумленно спросил Джек.
— Думаю, я сама должна с ним поговорить, — заявила мать.
— Ты?! — Это уж совсем не похоже на нее. Джек был просто потрясен. Очевидно, мать страшно расстроена, если собирается умолять Филипа о снисхождении.
— Как ты считаешь? — спросила она.
Джек вспомнил, как Том говорил, что Филип будет неумолим. Но тогда главной заботой Тома было заставить ложу принять суровое решение. Пообещав Филипу, что они проявят твердость, Том не мог просить о снисхождении. Мать же была в ином положении. У Джека затеплилась надежда. Возможно, в конце концов ему разрешат остаться, и он сможет жить в Кингсбридже возле собора и Алины. Он уже не надеялся, что она полюбит его, но тем не менее сама мысль о том, что ему придется уехать и никогда уже больше не видеть ее, была невыносима Джеку.
— Хорошо, — согласился он. — Пойдем и попробуем умолить приора Филипа. Кроме гордости, нам терять нечего.
Мать надела плащ, и, оставив встревоженную Марту, они вышли.
Джек редко ходил рядом с матерью, и сейчас его поразило, какая же она была