Остановились они перед трехэтажным каменным зданием, похожим на постоялый двор. Карлиния, Беонин и Анайя должны были остаться здесь, у входа, и, хотя не роптали, восторга по этому поводу явно не испытывали. Во всяком случае, Беонин и Карлиния — они без нужды разглаживали юбки и старались не смотреть на Эгвейн.
Анайя ободряюще погладила Эгвейн по волосам:
— Все будет в порядке, дитя. Ты схватываешь все на лету.
Под мышкой Айз Седай держала узелок — платье, которое предстояло надеть Эгвейн, когда все закончится.
В каменном здании зазвенел гонг — раз, другой, третий… Эгвейн чуть не подпрыгнула. Наступила минутная тишина, затем из дома вновь донесся бронзовый зов. Мирелле машинально разгладила платье. Снова последовала тишина, а затем еще три удара.
Шириам открыла дверь и ступила вперед. Эгвейн шла за ней, Морврин и Мирелле позади. Не иначе как стерегут, чтоб не сбежала, подумалось девушке.
Окна не светились, но в просторной, с высоким потолком комнате вовсе не было темно; повсюду были расставлены лампы и подсвечники с зажженными свечами — на каминных полках, на лестнице, на перилах, — но весь свет оставался внутри помещения, ибо оконные проемы наглухо завесили одеялами.
Вдоль двух противоположных стен комнаты стояло девять сгруппированных тройками кресел. Их занимали члены Совета; Восседающие от всех шести представленных в Салидаре Айя были облачены в платья и шали своих цветов. Завидя Эгвейн, они лишь повернулись в ее сторону — на их строгих лицах ничего не отразилось.
А в дальнем конце комнаты, на невысоком помосте стояло выкрашенное в темно— желтый цвет, что, видимо, должно было означать позолоту, массивное кресло с резными ножками и подлокотниками. На сиденье этого кресла лежал семицветный палантин Амерлин. Эгвейн казалось, что от этого кресла ее отделяют несчетные мили.
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни? — звонко и отчетливо вопросила Романда. Она сидела рядом с золотисто-желтым креслом, напротив трех Голубых сестер.
Шириам плавно шагнула в сторону, и Эгвейн оказалась на виду у всех Восседающих.
— Явившаяся покорно, во имя Света, — ответствовала Эгвейн, ожидая, что в следующий миг это заседание превратится в судилище над ней. Хотя в таком случае они прежде всего отгородили бы ее щитом от Истинного Источника и…
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни? — вновь прозвучал вопрос Романды.
— Явившаяся смиренно, во имя Света. Неужто они и вправду решили?..
— Кто дерзает предстать перед Советом Башни?
— Явившаяся по призыву Совета, во имя Света, готовая со смирением и покорностью принять волю Совета Башни.
Среди Серых рядом с Романдой сидела смуглая, стройная женщина по имени Квамеза. Как младшей из Восседающих, ей подобало задать ритуальный вопрос, восходящий к эпохе Разлома Мира.
— Есть ли здесь кто-либо кроме женщин? Откинув шаль на спинку кресла, поднялась Романда. Старшая из присутствующих, она должна была отвечать первой. Расстегнув платье и спустив с плеч сорочку, она обнажилась до талии:
— Я женщина.
Аккуратно положив шаль на кресло, обнажилась и Квамеза:
— Я женщина.
Так же по очереди поступили и все остальные в комнате. Эгвейн пришлось повозиться с узким лифом чужого платья и даже прибегнуть к помощи Мирелле, чтобы расстегнуть пуговицы, но в конце концов обнажила грудь и она, как и ее сопровождающие:
— Я женщина.
Квамеза неторопливо обошла комнату, останавливаясь перед каждой и изучая ее пристальным, чуть ли не оскорбительным взглядом, после чего вернулась к своему креслу и объявила:
— Здесь присутствуют только женщины. Айз Седай сели и принялись застегивать платья. По правде сказать, они не спешили, хотя особо и не медлили. Эгвейн не последовала их примеру, ибо знала, что до определенного момента ее грудь должна оставаться обнаженной. Хорошо, что ныне не принято следовать древним правилам, согласно которым на подобных церемониях следовало присутствовать «облаченными в Свет», иными словами — в чем мать родила. А что бы они сказали об айильской палатке-парильне или шайнарской бане? Но размышлять о таких вещах было некогда.
— Кто поручится за эту женщину? — спросила Романда. Она сидела выпрямившись и по— королевски величественно; ее пышная грудь оставалась обнаженной. — Кто поручится сердцем за ее сердце, душою за ее душу, жизнью за ее жизнь?
— Я! — решительно промолвила Шириам, а следом за ней Мирелле и Морврин.
— Выйди вперед, Эгвейн ал'Вир, — приказала Романда.
Сделав три шага вперед, девушка преклонила колени; она казалась себе оцепеневшей.
— Почему ты здесь, Эгвейн ал'Вир? Эгвейн почти не слышала и не понимала вопросов, но выученные ответы сами слетали с ее языка.
— По призыву Совета Башни.
— Чего ты желаешь, Эгвейн ал'Вир?
— Лишь одного, служить Белой Башне. О Свет, они ведь и вправду…
— Как намерена ты служить', Эгвейн ал'Вир?
— Сердцем, душой и жизнью, во имя Света. Без страха и предпочтений, во имя Света. Где ты желаешь служить, Эгвейн ал'Вир?
Эгвейн перевела дух. Последний вопрос. Она еще способна остановить это безумие. Невозможно, чтобы ее на самом деле сделали…
— На Престоле Амерлин, если будет на то соизволение Совета Башни.
Она застыла. Теперь отступать слишком поздно. Хотя, наверное, слишком поздно было еще в Сердце Твердыни.
Первой встала Делана, за ней Квамеза и Джания, а потом и другие Восседающие поднялись со своих кресел в знак согласия. Но не все. Романда, например, осталась сидеть. Девять из восемнадцати. Эгвейн знала, что такого рода решения должны приниматься единогласно, а не большинством голосов. Как правило, так и случалось, но это не значило, что единодушие достигалось само собой. Порой, чтобы добиться его, приходилось тратить немало времени на уговоры. Шириам и прочие, разумеется, втолковали Эгвейн, что означает нежелание встать и как следует склонять Восседающих к согласию. Предположение, будто Совет откажет ей в избрании, они просто-напросто высмеяли — такие вещи обсуждаются и согласовываются заранее, — но вполне допускали, что некоторые из членов Совета останутся в своих креслах. По мнению Шириам, такой поступок следовало воспринимать как жест, вызванный желанием подчеркнуть важность происходящего. К тому же Эгвейн говорили, что таких, скорей всего, будет трое или четверо.
Тем временем все поднявшиеся женщины, ни слова не сказав, вновь уселись на свои места. Все молчали, но Эгвейн и без того знала, что надо делать. Оцепенение спало.
Поднявшись, она направилась к ближайшей из оставшихся сидеть — остролицей Зеленой сестре по имени Самалин. Как только Эгвейн преклонила колени, рядом с ней опустилась на колени и Шириам, с широким тазом в руках. Поверхность воды была подернута рябью. В отличие от Эгвейн, лицо которой блестело от пота, кожа Шириам была совершенно сухой — но руки ее дрожали. Морврин встала на колени с другой стороны и вручила Эгвейн мокрую тряпицу. Мирелле ждала рядом с перекинутыми через руку полотенцами. Почему-то она выглядела сердитой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});