и одновременно обжигал, точно прикосновение к коже выстуженного клейма.
— Хотел, — сказал он хрипло — и, кажется, почти равнодушно. — Поначалу.
— А потом?
— Потом Шарки взял меня в ученики.
— Почему именно тебя?
— Не знаю… Тот старик, Радагаст, немного учил меня врачевательству… на животных. Наверно, поэтому.
В очаге с треском лопнула еловая шишка. Гомба с чавканьем пожирал свой обед, хрустя не то капустными кочерыжками, не то чьими-то костями.
Дознаватель шумно вздохнул… или, скорее, втянул в себя воздух — с хрипом, сипом и присвистом, словно испорченная волынка. Неторопливо выпустил Гэджа и отстранился — то ли высмотрев в скудной душонке орка все, что ему было нужно, то ли решив, что там и высматривать-то, в сущности, особенно нечего.
— Ты замечал за Радагастом какие-нибудь… странности? Способности к магии? — он небрежно пропускал сквозь пальцы длинное гусиное перо. В горле его по-прежнему что-то едва слышно хлюпало и клокотало, как будто там, внутри назгула, открывался и закрывался неведомый механический клапан.
Гэдж осторожно перевёл дух. Он ощущал себя подвешенным на ниточке бумажным человечком, трепещущим на ветру — того и гляди ниточка оборвется, и ураган унесёт его, рваного и скомканного, в ближайшую помойную канаву на радость лягушкам.
— Ну, он умел успокаивать испуганных животных и как-то их понимать, если вы об этом. И они его слушались…
— А, скажем, зажечь щелчком пальцев огонь он мог?
Гэдж запнулся.
— Я… не видел. Но, наверное, мог. А что в этом удивительного?
— По-твоему — ничего?
— Трудно чему-то удивляться, живя на краю болот, — пробормотал Гэдж. — Здесь всё вокруг кажется… странным. И то, что вы называете «волшебством», тут вообще повсюду. А Радагаст и не скрывал, что не чужд магии… что он умеет ладить с птицами и зверями и радеет за их судьбу…
— Вот как?
— Ну да. Он часто бродил по лесу и находил там питомцев — хворых и покалеченных… приносил их в дом, лечил, кормил, разговаривал… Наверно, поэтому он взял к себе и меня.
— Ты тоже казался ему животным?
Гэдж счел за лучшее пропустить насмешку мимо ушей:
— Ну, наверное. Ему нужен был помощник по хозяйству.
— Тем не менее он обучил тебя грамоте.
— Я был смышленым животным. А долгими зимними вечерами просто особо и нечем заняться.
Гэджу казалось, что это не он, а кто-то другой говорит его голосом — ровно, безучастно, временами даже вызывающе. Его даже не особенно интересовало то, насколько правдоподобно все это звучит.
Тем не менее назгул, кажется, был доволен.
— Ты хочешь казаться тупее, чем ты есть, орк. Но у тебя это не слишком хорошо получается.
— Я стараюсь, — хрипло сказал Гэдж.
— И совсем ничего не боишься?
— Мне нечего бояться, — пробормотал Гэдж. Это было правдой: всё, чего он действительно мог бы бояться, уже, кажется, произошло.
— Всегда есть то, чего можно бояться, орк, — медленно произнёс дознаватель. — Страдания, смерти, боли… утраты. А вот если мы тебя сейчас сунем в колодки и запытаем до свинячьего визга — ты будешь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
В горле Гэджа пересохло. Он разом, без малейших усилий представил себя распятым на дыбе — и смыкающиеся на рукоятях поворотного круга крепкие волосатые пальцы Гомбы.
— Вы думаете, что в таком случае мои… признания… будут сильно отличаться от того, что я вам только что рассказал?
— Не думаю, что «сильно», — спокойно проговорил назгул. — Но кое в чем, пожалуй, будут. Скажи: этот твой Радагаст поддерживал отношения с эльфами?
— С какими эльфами?
— С теми, что живут на западном берегу реки.
— Я не знаю… Он мне ничего не говорил про эльфов. Он иногда уезжал на несколько дней, но не объяснял, куда… Мне было запрещено выходить со двора. Он говорил, что меня убьют, если я сунусь в лес в одиночку.
— Но ты все-таки вышел на болота.
— Мне было… любопытно. Когда он надолго пропадал, то запирал меня в доме. Но я прокопал лазейку в подполе… и, когда он уехал в очередной раз, сбежал…
— Не боясь ни наказания, ни того, что твой воспитатель может оказаться прав?
— Ну… я сделал вид, будто собираю травы… чтобы Радагаст не очень ругался, если я не успею вернуться до его возвращения. А потом я попал сюда.
У Гомбы вдруг что-то произошло; с коротким взрыком он привскочил, пинком отшвырнул корзину и принялся лихорадочно шарить и шлепать руками по полу рядом с собой, точно ловил кого-то юркого и увертливого. Раздался испуганный писк; тролль, кровожадно щерясь, выудил из темного угла огромную извивающуюся крысу, и, потрясая добычей в воздухе, торжествующе взревел, ухая, топая, подпрыгивая на месте и издавая резкие и отрывистые, похожие на чаячий крик хриплые вопли.
— А ну уймись! — тихо, сквозь зубы, приказал троллю Мёрд. Протянул руку и поднял лежавшую рядом длинную палку с пикой и крюком на конце, измазанным чем-то темным и засохшим. Гомба при виде этого орудия присмирел, прекратил прыгать, ухать и топать, с ворчанием отступил в свой угол, шмякнулся на пол и всунул крысу в пасть. Крыса, полузадушенная, была еще жива, еще протестующе пищала и дергала задними лапками; но тут же раздался отвратительный хруст, и тельце её обмякло, а по подбородку Гомбы потекла кровавая струйка. Тролль, плотоядно урча, пожирал несчастную крысу целиком, чавкая, причмокивая и хрустя костями, пальцем всунул в рот безжизненно свисавший хвост, смачно перемолол его мощными челюстями. Потом с сожалением хрюкнул, оглядел свои лапы, разочарованный тем, что лакомство так быстро закончилось — и принялся обсасывать и вылизывать измазанные кровью лопатообразные ладони.
Гэдж с трудом подавил невольную дрожь. Это несчастное слабоумное создание, радующееся чужой боли и смерти, пугало его больше любого визгуна. Назгул, по крайней мере, казался Гэджу существом, с которым при желании можно договориться… или, во всяком случае, попытаться договориться.
— Тебе нравится заниматься врачеванием? — негромко спросил дознаватель.
Это было так неожиданно, что Гэдж поднял голову.
— Ч-что?
— Ты мог бы быть лекарем. Здесь, в Крепости. Вместо Шарки. Ты ведь этого хочешь?
Гэдж молчал, все слова куда-то пропали — разом высыпались из головы, как песок из дырявого ведра. Но, кажется, его молчание было выразительнее любых слов.
— У нас не так много знающих в лекарском деле людей и орков, чтобы ими разбрасываться, — спокойно пояснил дознаватель. — Гарбра и старейшины твоего племени просили за тебя. Что ж, не вижу препятствий для того, чтобы не выполнить их просьбу. — Он повернул голову и что-то негромко сказал стражам, стоявшим у дверей. Орки на минуту вышли — и тут же вернулись снова, втолкнув в тесную каморку