типа трудно было совместить с самодержавной системой, не имеющей конституционных гарантий, и раздутым, все более самоутверждающимся бюрократическим аппаратом. В годы, предшествовавшие 1914 году, Россия отнюдь не находилась на пути к более широкому самоуправлению, не говоря уже о либеральной демократии.
В Китае традиционно было немыслимо заниматься политикой вне бюрократии, принцип представительства был неизвестен. Поэтому коренной перелом произошел, когда вдовствующая императрица, не встретив серьезного сопротивления со стороны внутрибюрократической оппозиции, пообещала в ноябре 1906 г. начать работу над конституцией, а в конце 1908 г. Двор объявил о переходе к конституционному правлению в течение девяти лет. В октябре 1909 г. мужская элита собралась на провинциальные собрания, которые во многом напоминали аналогичные органы, существовавшие ранее в европейской истории. Ничего подобного Китай еще не видел: на официально санкционированных форумах впервые можно было свободно обсуждать дела своей провинции и даже страны в целом. Не менее важной была и целая серия реформ, начатых высшими чиновниками династии Цин в первом десятилетии нового века: создание специализированных министерств, пресечение выращивания опиума, ускоренное строительство железных дорог, увеличение финансирования университетов и других учебных заведений и, прежде всего, отмена экзаменационной системы, которая более восьмисот лет использовалась для отбора высших государственных служащих. Последняя мера в одночасье изменила характер китайского государства и высшей прослойки общества. Ни в одной другой из четырех сравниваемых стран столь радикальные и дальновидные реформы не были не только объявлены, но и осуществлены накануне революции. Старейшая в мире монархия, казалось, оказалась особенно способной к обучению, не в последнюю очередь под влиянием событий, происходивших в России с 1905 года. Тем более иронично, что ни один из древних режимов не выпал из общей картины с такой быстротой.
Intelligentsia
За каждой революцией стоят особые коалиции социальных сил. В четырех рассматриваемых странах традиционно существовали очень разные формы общества, но при этом они имели ряд общих черт. Везде движущей силой была интеллигенция. В России, где и возник сам термин "интеллигенция", она появилась в первой трети XIX века благодаря скромным образовательным реформам Александра I, вдохновленным просветителями. С этого времени значительные слои дворянства рассматривали высшее образование как «непременную часть своего жизненного плана». В качестве исходной модели использовалось европейское Просвещение, а затем героико-романтический идеализм в тех формах, в которых они достигли подлинно космополитической культуры российской элиты. Защищенная происхождением многих представителей высшего сословия, интеллигенция смогла развиваться даже в условиях цензуры, охватившей Россию в 1860-е годы. Новые либеральные профессии и растущее элитарное образование (хотя и ограниченное по сравнению с Западной Европой) расширили ее рекрутинговую базу за пределы дворянских кругов. Она стала все чаще определять себя в оппозиции к государству: интеллигенция против чиновничества. Образ жизни и ценности "нигилистической" контркультуры, возникшей в шестидесятые годы, также формировались под влиянием символики протеста, которую труднее обнаружить в трех других странах, где медленно назревала революция. После убийства царя Александра II 1 марта 1881 года террористической группой в рамках одного из интеллигентских движений (народники или "друзья народа") интеллигенция более резко выступила как сила радикальной политической оппозиции.
В Османской империи, в чем-то сравнимой с Пруссией или южногерманскими государствами, реформаторские настроения, вдохновленные Просвещением, распространились в середине века, особенно среди высших слоев государственной бюрократии. Здесь критически настроенная интеллигенция поначалу была особой группой, близкой к рычагам власти, пока авторитарный поворот при султане Абдулхамиде II не сделал критику статус-кво опасным делом. Тогда многие независимые умы устремились в эмиграцию, в Западную Европу и другие страны, образовав диаспору, которая, безусловно, стала основным источником подготовки революции.
Аналогичным образом, хотя и в меньших масштабах, обстояло дело и в Иране. Особенностью Ирана было то, что секуляризм, понимаемый как отделение религии от политики, в нем развивался медленнее, чем в Османской империи. Шиитские ученые в области богословия и права, особенно высокопоставленные муджтахиды, смогли сохранить свое общее положение в культуре более успешно, чем суннитские священнослужители. Более того, в XVIII в. их влияние возросло, а при династии Каджаров (с 1796 г.) стало даже сильнее, чем при Сефевидах. Поэтому аналогов европейской интеллигенции можно было найти не на либеральном крыле государственной бюрократии (как в Османской империи), а среди более закрытых групп внутри религиозного истеблишмента.
В Китае с незапамятных времен не было места для критически настроенной интеллигенции за пределами элиты ученых-чиновников, определяемой успехами на конкурсных экзаменах. Любая критика всегда высказывалась изнутри самой бюрократии, что нередко оказывало существенное влияние на императорское управление. После 1842 г. в особых районах, куда китайские власти не имели прямого доступа (прежде всего в британской колонии Гонконг), появилась современная пресса и первые возможности для критической полемики. Но пока сохранялась экзаменационная система, определявшая жизненные планы молодых китайцев, "свободно плавающая" интеллигенция могла развиваться лишь в очень ограниченных масштабах. Поэтому ее история реально начинается с 1905 г., когда тысячи людей быстро воспользовались более широкими возможностями обучения за рубежом. Революционная интеллигенция сформировалась в Китае не из реформистски настроенной государственной бюрократии (неудавшиеся реформаторы 1898 г. были аутсайдерами) и не из элитарной культуры, ориентированной на Запад, как в России; не было духовенства, как в Иране. Понятие "интеллигенция" (чжиси фэнзи) вообще может быть применено только к кружкам националистически настроенных студентов, получивших образование в основном в Японии после 1905 года. Их главной организацией была "Тонгменгуй" - революционное объединение, "связанное клятвой", которое внесло существенный вклад в программу китайской революции и в итоге породило Гоминьдан - Национальную партию Сунь Ятсена.
Вряд ли в какой-либо другой стране ХХ века интеллигенция формировала историю в такой степени, как в Китае, особенно после 1915 года. Живя в основном в эмиграции, иногда в Шанхае или Гонконге, эта интеллигенция не принимала непосредственного участия в революции 1911 г.; она была скорее закулисным влиянием, лишь слабо присутствуя в центре событий. Их час должен был наступить после 1911 года. Роль интеллигенции в революциях была наиболее значимой в России и Иране. В Османской империи весной 1908 г. инициатива перешла от революционных ссыльных (в том числе армян) к группе офицеров в Османской Македонии. Именно из их рядов после успеха революции будет рекрутироваться руководство младотурецкого движения.
Вооруженные силы и международная обстановка
Ни одна из четырех революций не была военным переворотом. В России и Иране военные были на стороне старого порядка. Если бы российские вооруженные силы перешли на сторону бастующих рабочих, восставшего крестьянства, неспокойных национальностей, авторитарный режим не смог бы выжить. Однако волнения на Черноморском флоте не переросли во всеобщий мятеж, только на броненосце "Потемкин" революционно настроенные матросы захватили командование и братались с радикальными группировками