* * *
Ночь была пасмурная. Во мраке ослепительно сияли факелы. Их держали трое всадников в надвинутых на лица орденских капюшонах. Четвертый факела не имел, зато имел осанку столь внушительную, что у Одубаста подкосились коленки.
– Спим, значит, – проскрипел внушительный всадник. – Почиваем?
И вдруг рявкнул:
– А службу кто за тебя нести будет, окайник?!
Скопившиеся у крыльца грибантонские бубудуски попятились.
– Кто за вас лже-эпикифора померанского ловить будет, бездельники?! – продолжал бушевать грозный посланник Бубусиды. – Дармоеды, буржукты!
– Так ловим, ваша просветленность, – промямлил Одубаст. – Денно и нощно…
– Да? И нощно, значит? Вижу, вижу… У рогаток даже документов не спросили!
Одубаст втянул голову в плечи.
– Факел сюда! Ну-ка, подойди ближе, эскандал. Что видишь?
Проконшесс протянул левую руку. Перед своим носом Одубаст узрел намотанную на черную перчатку цепочку. А на цепочке поблескивала желтым многоугольная пластина со страшными вензелями.
– Пайцза… – прохрипел Одубаст.
– В самом деле? – удивился проконшесс. – И какая?
– Золотая пайцза Санация…
Грибантонские бубудуски дружно отхлынули за пределы светового круга. Им, как и любому сострадарию, было известно, что золотая пайцза ордена дает право расстрела на месте. Между тем, рядом с проконшессом находился грузный верзила с коротким арбалетом в руках. Самое что ни на есть оружие Пресвятой Бубусиды…
Одубаст отхлынуть не мог. Поэтому рухнул на колени.
– Что прикажете, ва-ваша…
– Прикажу? Четырех свежих лошадей, вот что прикажу. Оседланных, болваны!
Подвели оседланных.
– Хорошо, – небрежно кивнул проконшесс. – А теперь слушайте главное. Покаянского лже-эпикифора до сих пор не поймали потому, что теперь он носит маску, очень похожую на лицо. Но маска приметная: скулы широкие, глаза узкие, брови сросшиеся на переносице. Да еще на ней усики черные, тоже узкие. Ну, эскандал, повтори.
– Скулы широкие, глаза узкие… сросшиеся брови… усики черные.
– Похоже, память не совсем отшибло, – с сожалением признал грозный бубудуск. – Ладно, слушай дальше. Именем базилевса-императора приказываю оного человека уничтожить! Ловить и не пытайтесь, это дорого обойдется. Понял ли, эскандал прелюбодейный?
– Так точно, ваша просветленность! Уничтожить. Это понятно.
– Помни, псевдоэпикифор вражина ловкий. Да и охрана с ним, человек десять. Как только появится, в разговоры не вступать, стрелять сразу на поражение! Иначе он сам головы вам продырявит. А у кого голова уцелеет, так я сам поотрываю. И тебе, владыка Грибантона, – первому. Смотри мне.
– Будет исполнено, ва-ва…
– По местам! Второй ряд рогаток поставьте, скотины. Подводами дорогу по всей деревне чтобы перекрыли! На обратном пути заеду – проверю. Если что…
Проконшесс не договорил. Дернул за уздечку, ударил пятками в бока лошади. За ним в переулок свернула и его безмолвная стража. С чадящими факелами, в могильных колпаках, с лицами, закрытыми черными платками до самых глаз. Того света мертвецы, нелюди какие-то…
* * *
– Брр, – сказала Леонарда. – Ну и морды! Признаюсь, не верила, что получится. Такой спектакль разыграл!
– Мелочи, – ответил Робер. – Несложно испугать запуганных. Только дважды этот фокус пробовать нельзя.
Глувилл оглянулся на редкие огни Грибантона.
– Вряд ли деревенские бубудуски остановят Зейрата. Они для него – семечки.
– Вряд ли, – согласился Робер. – Но на какое-то время задержат. И это время следует использовать с толком.
– Что ты задумал на этот раз? – спросила Леонарда.
– Смотрите внимательно: по дороге будут попадаться ручьи и речки, стекающие в Огаханг. Нам нужен каменистый берег, на котором лошади не оставят следов.
– Ага. Значит, мы поедем по воде?
– Да, чтобы обмануть собак.
– А Зейрат очень умный? – спросила Зоя.
– Весьма и весьма. К сожалению.
– Тогда не стоит выбирать самый первый подходящий берег.
– Почему? – с интересом спросил эпикифор.
– Зейрат именно его будет проверять. И на этом потеряет еще больше времени. Я… что-то глупое сказала, да?
Робер попридержал лошадь.
– Нисколько. Молодец, девочка, – серьезно сказал он, испытывая сильное и новое чувство – отцовскую гордость.
– Во дает! – восхитился Глувилл. – Светлая голова!
– Вся в папу, – вздохнула мама.
А дочка смущенно потупилась, глядя в конскую гриву. Впервые в жизни она услышала столько похвал сразу. И уже ради одного этого стоило покидать монастырскую келью. Зоя вдруг подумала, что только очень неправильная жизнь может заставить человека замыкаться в четырех стенах. При этом совсем неважно, как они называются – кельей, камерой, кабинетом или дворцом, поскольку совершенно одинаково горизонт в них заменяют стены. А тут, – она приподнялась в седле, – и Олна тебе, и холмы, и лес, и река, и бесконечность дороги. И свежий, пахнуший прелью воздух… Такая ширь, всего так много! Вот только не было бы погони за плечами.
– Ничего, – прошептала она. – Все будет как надо.
* * *
Все пока шло как надо. Часу в первом они свернули с тракта и по руслу одного из ручьев выбрались к Огахангу. До места, где на карте Робера был обозначен брод, оставалось не больше километра. Но там, на берегу, они вдруг наткнулись на припозднившегося рыбака. Старого, тощего, горбатенького, с клочковатой бороденкой.
– Сюрпри-из, – протянул Глувилл.
– Откуда ты, старик? – спросил Робер.
Дедок сдернул с головы шапку.
– Грибантонские мы, обрат бубудуск. А рыбку ловить околоточный эскандал Одубаст разрешили. Потому как для их осветлелости и стараемся…
Глувилл тихо выругался и взвел арбалет.
– Эк угораздило. Что будем делать? – спросил он.
Робер взглянул в тусклые, неподвижные, глубоко запавшие глаза старика и покачал головой.
– Нельзя.
– Да от него уже воняет падалью. Сколько ему жить-то осталось, а? А нам? Он же донесет и не поморщится.
– Даже если донесет. Отныне мы можем убивать только тех, кто на нас нападает.
– Почему?
– Иначе не поймут.
– Кто?
– Те, к кому мы идем. Им придется говорить только правду.
– Неужели все-таки уцелеем?
– Очень может быть. Иначе не стоило бы так волновать Керсиса и утомлять все Зейратово воинство. Во всяком случае, наши шансы прибывают с каждым днем и даже часом.
– Надо отпустить старика, – вмешалась Леонарда. – Не будем брать грех на душу. Он не мог видеть наших лиц.
– Не трогайте его, – попросила Зоя. – Пусть идет. Мы не произносили своих имен.
Кроме Глувилла тайна имен и лиц ни для кого особого значения уже не имела.
– Хорошо, – согласился Глувилл, удивляясь себе. – Ступай, старче. И постарайся настучать на нас… попозже.
Рыбак некоторое время стоял неподвижно. Видимо, не сразу поверил в то, что ему сказали. Потом начал медленно пятиться, опасаясь повернуться спиной. Затем бросил удочку и с неожиданным проворством юркнул в темные прибрежные кусты.
– Донесе-ет, – уверенно сообщил Глувилл. – Этот – донесет. Эх, люди, люди…
– Старик не скоро доберется до своего Грибантона. Но не будем терять время, – сказал Робер. – Вперед!
Они пересели на свежих лошадей и рысью поскакали к переправе.
* * *
Огаханг в том месте разливался чуть ли не на полкилометра, но как раз из-за этой ширины его глубина по большей части была небольшой, вода поднималась чуть выше брюха лошади. Только на самой середине реки все же пришлось плыть. Одну бестолковую кобылку при этом унесло течением, но в остальном переправа завершилась благополучно. Огаханг остался позади.
Противоположный берег оказался низменным, обильным на комаров и сильно заболоченным, – лошади с трудом вытягивали копыта из чавкающей грязи. Улучив минутку, Леонарда шепнула, что опасается за Зою.