Я сижу в салоне микроавтобуса, прислонившись лбом к грязному стеклу. Мысли невесёлые.
Мой старенький телефон Филин отнял и выбросил ещё на выезде возле гаражей, сразу же как я села в машину. Да ещё и не поленился проверить мою сумочку в поисках. других гаджетов, так что связаться ни с кем возможности нет. Что ждёт меня там, куда едет бывший бизнес-партнер Царевичева? И что сейчас делает Артем? Будет ли он вспоминать свою Золушку, если она вдруг исчезнет, сгинет навсегда бесследно?
Нет, эти мысли подтачивают и без того пошатнувшееся самообладание и делают меня слабой.
Нельзя, не надо об этом думать. В минуты жизненных невзгод, когда речь идёт о выживании, ни в коем случае нельзя циклиться на своих домыслах и страхах — это я уяснила еще в период своей жизни до Царевичева. Нужно всё своё внимание перенести на простые будничные вещи. Сосредоточиться на практичных, полезных и логичных действиях. Например — уборка, прогулка… наблюдение за течением окружающей тебя жизни во всех деталях, от прыгающих за семками воробьев до марширующей через пешеходный переход толпы.
Или вот за самыми запоминающимися достопримечательностями, по которым легко найти дорогу к убежищу Филина.
А вдруг еще пригодится? А это очень и очень утешительная мысль. Она придает надежду и силы держаться. Надо использовать любую возможность, чтобы увеличить свои шансы на спасение!
Какое-то время Филин ухмыляется, поглядывая на меня в маленькое зеркало заднего вида. Возможно, ожидает типичной женской истерики, слёз, мольбы о пощаде. Но я сижу тихо и спокойно смотрю в окно, и ему становится скучно. Вскоре он включает чуть ли не на полную громкость рок-радио и качает в такт музыке головой, выруливая на неудобную лесную дорогу; отсыпанную гравием.
Едем долгим и извилистым путем — гораздо дольше, чем я ехала в гостиничный комплекс «Горная сказка». Ярких запоминающихся примет встречается мало — вот разве что расколотый молнией здоровенный дуб на одной из дорожных развилок. Я запоминаю его, кода Филин загоняет в густые заросли микроавтобус, и там же мы пересаживаемся на другую машину — побитую древнюю «копейку».
Окружающая чаща давит на меня и внушает самые мрачные мысли о моей дальнейшей судьбе. Я всё жду, что сейчас Филин остановится где-нибудь в полуразвалиешемся лесном сарае или даже в заброшенном бункере, которые встречаются тут иногда ещё со времён прошлого века.
Но нет.
Неожиданно лес расступается, и машина въезжает на территорию вполне себе обитаемого дачного поселка. Я буквально прилипаю к окну и во все глаза смотрю на маленькие компактные домишки с аккуратными огородиками и густыми плодовыми садами.
Мы сворачиваем на лужайку между двумя домами — ветхим и жилым. Перед вторым высажена пышная клумба осенних цветов. Чего тут только нет — сплошной набор „для букета школьника" на первое сентября.
Дернувшись, «копейка» останавливается. Филин перебирается ко мне, протиснувшись между передних кресел, и подталкивает к выходу.
— Топай давай, и без глупостей. Ты на прицеле, помнишь? Хоть одно ненужное слово вякнешь или неправильно подмигнешь, положу всех… Чё так смотришь? Ну поселок, ну дачный. Хочешь спрятаться надёжно — прячься на виду у всех, — добавляет он самодовольно.
Вечерний воздух на улице освежает и бодрит сосновой свежестью. Хорошо тут людям на дачах. Жаль только, что они не в курсе, что рядом с ними поселился самый настоящий преступник.
Где-то во дворе жилого дома хлопает скрипучая дверь, и почти сразу из низенькой нарядно-белой калитки выскакивает чрезвычайно энергичная бабка. На ее седой голове — увесистый пучок с торчащими во все стороны старомодными шпильками, на морщинистом суровом лице круглые очки, а сама одета в коричневую длинную, юбку с какой-то пестрой кофтой и передник с огромными карманами. В руке держит маленький садовый секатор.
В общем, типичный такой облик престарелой дачницы.
— Сергей Альбертович! — громогласно произносит она таким повелительно-учительским басом, что я удивлённо вздрагиваю. Очень уж неожиданно услышать такой густой и низкий тембр голоса у пожилой женщины.
Филин ловко приобнимает меня за талию, и я чувствую, как через карман его куртки в мой бок упирается дуло пистолета.
— Рева Виссарионовна, — любезно здоровается он, — добрый вечер.
— Добрым он был, пока вы не поставили свою тарантайку возле моей клумбы! — ядовито отвечает она. — Сказано же было — не ставьте. У меня розы от ваших бензинов и прочей вони хиреют!
Я прямо-таки кожей чувствую, как сильно Филину хочется обложить скандальную бабку матом, но он себя сдерживает. И даже с показным сожалением заявляет.
— Извиняюсь, Рева Виссарионовна. Сейчас девушку свою в дом провожу и отгоню машину.
— Уж извольте! — фыркает она, потом разворачивается к нам спиной и уходит, громко бормоча под нос: — Ходют тут всякие днями напролет! Один людей гоняет по лесу без стыда и совести, другой машины где попало бросает… тьфу! Житья от вас нету, бандиты проклятые!
Филин подталкивает меня в сторону ветхого летнего домишки с облупившейся краской на деревянных стенах. Внутри пахнет сыростью, плесенью и почему-то грибами. Наверное где-то под дощатым полом проросли, вот и тянет грибным сквозняком через щели.
Комната тут всего одна, причем она же является и кухней, судя по старенькой газовой плитке и закопченному чайнику на ней. В углу — продавленный односпальный диван, а рядом столик со включенным ноутбуком. На экране открыта какая-то аудиопрограмма с кучей «дорожек», и под каждой из них горит красный огонек записи. Рядом на подушке валяются беспроводные наушники.
Условия, конечно, аховые, но меня они мало волнуют. Гораздо больше я беспокоюсь, каких неприятностей… а может и ужасов ждать от ближайшего будущего.
— Топай, — приказывает Филин и грубым тычком в спину задаёт мне направление к стеллажу, заваленному какой-то макулатурой.
Наверх? Разве у домишки имеется второй этаж?
Я послушно иду туда, приглядываясь в сумрачном освещении, и наконец замечаю рядом со стеллажом веревочную лестницу, явно из комплекта для домашне- спортивной «шведской стенки». Она свисает из крошечного люка в потолке, и заметить ее в полумраке комнаты сразу не так-то легко.
— Лезь наверх, — Филин тыкает пальцем в потолок. — Там пока поживешь. Я бы тебя в подвале лучше устроил, но тут его не предусмотрено. И можешь не рассчитывать на побег На чердаке всего одно окошко, и оно заколочено.
Я молча киваю и начинаю медленно карабкаться по верёвочной лесенке. Она очень неудобная — мягкие ступеньки трясутся и ускользают из-под ног, — и приходится прикладывать много усилий, чтобы сохранить равновесие. Да ещё и проклятый Филин стоит внизу, а я в нарядном платье, что тоже не добавляет спокойствия.
Хорошо хоть, оно у меня не расклешенное внизу, а довольно плотно прилегающее и ниже колен. Есть надежда, что моего скромного нижнего белья даже с места Филина не разглядеть.
Отверстие на потолке такое узкое, что я протискиваюсь в него тоже с большим трудом, а потом выглядываю обратно.
Мой тюремщик встречает мой взгляд пошло-издевательской ухмылкой.
— Неплохой у тебя тыл, детка. Пожалуй, загляну к тебе завтра оценить его поближе. Досадно, что не сейчас, но что поделать! Дела не терпят.
От его обещания у меня душа в пятки уходит, ведь насилие — один из самых больших моих кошмаров. Можно ли пережить такое и остаться прежней?! Вряд ли.
Это слишком большая травма для женской психики.
Страшно, как же мне страшно.
Я поспешно отодвигаюсь от края и замираю в полном смятении. Что делать, как спастись?! Надо бежать. Возможно, если Филин отлучится по делам или уснет, то ночью я спущусь вниз и…
— Эй, детка, чуть не забыл, — окликает он меня. — Отцепи-ка лестницу и брось ее мне. Во избежание ненужных мыслишек в твоей головушке. Кстати, орать соседям тоже не советую. Имей в виду, если они услышат и припрутся, я никого не пожалею. Всех положу тут и тебя в том числе. Оно тебе надо, людей тревожить и подставлять? А? Так пусть себе живут спокойно. Пока что я добрый… но если меня разозлишь, спеленаю так, что мумия позавидует, поняла? Отвечай!