Читать интересную книгу Расколотый мир. Крылатые люди - Зеб Шилликот

— Выберемся из этой сметаны, что само по себе не так уж плохо!

— Из нее можно выбраться, двигаясь и вперед, разве нет? Эта пена неизбежно где-то закончится.

— Мы так думали, когда первый раз ступили в это дерьмо, помнишь? Вот только до сих пор ему не видно конца. Согласись, мы уже давно сбились с дороги в этой молочной каше. И кто во всем этом виноват?

Не найдя, что возразить, Джаг погрузился в воспоминания о недалеком прошлом.

ГЛАВА 2

Уже несколько дней они ехали по бескрайнему плоскогорью, усыпанному мелким трахитным камнем.

Огромное пустынное пространство было усеяно отполированной временем галькой и покрыто твердой пленкой, сверкавшей на солнце, как бриллиант — результат испарения минеральных растворов, поднявшихся по мельчайшим трещинам из недр земли.

Жесткое, скользкое покрытие стало трудным испытанием для лошадей, и зачастую путешественникам приходилось покидать седла и продолжать путь пешком, ведя лошадей под уздцы.

К счастью, погода испортилась, и солнце затянула серая дымка, иначе отражение солнечных лучей от гладкой поверхности плоскогорья сделало бы передвижение просто невыносимым.

— У меня такое впечатление, будто мы идем по чешуе. Что ты на это скажешь? — спросил Джаг, выделывая замысловатые па, чтобы попасть ногой на крохотный пятачок нескользкой почвы.

— Некоторые называют эту корку «кожей ящерицы», — буркнул в ответ Кавендиш. — Настоящая мерзость! Видел бы ты себя со стороны: балерина, да и только!

— Не я выбирал направление! Ты говорил об оазисе, райском уголке…

Разведчик пожал плечами.

— Не все сразу, малыш. Мы переживаем трудный час, в этом я с тобой согласен, но… терпение… Наступит время радости.

Питая надежды на лучшее будущее, они продолжали, продвигаться вперед, оставляя за собой бескрайние пустынные пространства, мрачные каменистые гряды, выжженную дотла землю, покрытую стекловидной коркой и лишенную признаков жизни.

Вечерами, остановившись на ночлег, Джаг обычно делился накопившимися за день мыслями и впечатлениями, ибо лишь перед сном Кавендиш позволял втянуть себя в разговор.

В течение всего дня он только и делал, что ругался, кого-то проклинал, обрушивая свое негодование в большинстве случаев на воображаемого собеседника или на свою лошадь, в которой поочередно обнаруживал все мыслимые отрицательные качества, начиная от вялости и медлительности и заканчивая нервозностью и излишней резвостью. Иногда он изливал желчь на Джага, но делал это не прямо, а ограничивался нескончаемым брюзжанием. Когда Джаг отставал или просто замедлял ход, разведчик бурчал по поводу слишком медленного темпа, который, по его мнению, лишь продлевал их муки, а если Джаг вырывался вперед, он обвинял его в том, что тот взял сумасшедший темп и несется, словно подгоняемый страхом.

Вечерами же, сидя в темноте, поскольку дров для костра не было на многие мили вокруг, Джаг, не переставая жевать копченое мясо, ненавязчиво затевал разговор: вначале односложно говорил о себе, затем высказывал очевидные истины и избитые мысли, не умолкая до тех пор, пока его спутник, изнервничавшись от пустопорожней болтовни, не прерывал его громовым возгласом:

— Да когда ты, наконец, закончишь стрекотать? Ты так любишь звук своего голоса, что начинаешь думать вслух, где бы ни оказался!

— Говорят, что любой орган человеческого тела нормально функционирует лишь при условии его постоянной тренировки, — ответил Джаг. — Вот я и тренирую свой язык. Я разговариваю, чтобы не превратиться в глухонемого. И тебе предлагаю заняться тем же самым.

— Чепуха! Врожденные или приобретенные способности не забываются!

— Этого не скажешь, послушав, как ты чертыхаешься через каждую секунду… Ты знаешь эту местность, так почему же мы не можем выбраться отсюда, а?

— К памяти это не относится. Нет ничего более обманчивого, чем память. Время уничтожает запах падали, разрушает препятствия. А воспоминания приукрашивают прошлое, смягчают серые тона… Позже ты сам убедишься, что память сохранит только хорошее. В моих мозгах воспоминания о «коже ящерицы» не задержались!» Черт бы побрал эту скользкую пустошь! Мы уже почти неделю по ней топаем!

Действительно, уже шесть дней они продвигались по ровной, будто покрытой лаком, пустыне.

Далеко позади остались другие опустошенные районы, редкие леса, несколько покинутых жителями деревень, где путники останавливались, чтобы дать возможность лошадям восстановить силы.

— Может, лучше повернем назад? — спрашивал Джаг на каждом привале.

Кавендиш только отрицательно покачивал головой.

— Мы идем правильно, я в этом уверен. Более того, я это чувствую.

После такого заявления разведчик извлекал из своих скудных запасов любимую сигару медианитос, неторопливо раскуривал ее и, сделав пару затяжек, продолжал:

— Вполне естественно, что в последний раз, проезжая через эту местность, я не знал, что вскоре снова окажусь здесь. Может, поэтому дорога мне и не запомнилась. А если учесть, что тогда я был молод и нетерпелив…

И тут же, как обычно, следовал вопрос Джага:

— Что мы увидим в конце пути? Город? Одно из тех поселений с высокими домами, которые поднимаются выше облаков? А может людей? Или море, о котором мне так много рассказывал Патч?

Сделав затяжку и с наслаждением выдохнув дым, Кавендиш отвечал всегда одно и то же:

— К чему стремиться все разложить по полочкам? Зачем торопиться заглянуть в будущее? Иногда надо уметь ждать. К тому же, слова нередко бывают бесполезными и по отношению к действительности звучат фальшиво. Кроме того, нужно быть искусным рассказчиком, а я такими способностями не обладаю. Я так и не сумел научиться жонглировать словами.

После этого Джаг умолкал. Он сам чувствовал себя не в своей тарелке, когда возникала необходимость что-то объяснить. Он был способен на чувства, переживания, но ему казалось, что все беды мира обрушиваются на него, если ему приходилось облекать свои чувства в слова. Он отчетливо осознал этот свой недостаток, когда начал встречаться с Монидой, единственной женщиной, которую когда-либо любил. Как только он ее увидел, он уже не сомневался в своих чуствах, но ему не хватило духа сказать ей об этом. В конце концов молодой женщине пришлось взять инициативу на себя и подтолкнуть его к объяснению. Джаг чувствовал себя ужасно неловко. Инстинкты были развиты в нем сильнее, нежели красноречие.

И тогда в наступившей плотной тишине, обхватив голову руками, Джаг погружался в воспоминания. Он видел себя верхом на лошади рядом с Патчем, приемным отцом, человеком, который научил его едва ли не всему, что он сегодня знал и умел. Картины сменяли одна другую… Джаг снова переживал смерть Патча, убитого в жалком борделе на краю Солонки, вспоминал свою рабскую жизнь, когда его использовали в качестве тягловой силы, нацепив на шею тяжелое ярмо, вспоминал и то сражение на арене, когда он одержал победу над Баскомом и его лизоблюдами… Память продолжала высвечивать все новые эпизоды. После победы в цирке Тенессии Джага купил Супроктор Галаксиус, который жил и передвигался в поезде — Империи на Колесах. Всей своей жизнью Галаксиус пытался доказать, что везде, где бы он ни появлялся, он находится у себя дома.

Став рабом Галаксиуса, Джаг получил отличительный знак принадлежности к Империи на Колесах — ошейник, который называли Шагреневой кожей за то, что он, сжимаясь, душил того, кто пытался бежать. Именно там Джаг встретил Мониду и Энджела, ребенка-монстра, ошибку природы. Чуть позже всем подданным Галаксиуса пришлось вступить в сражение с каннибалами из Костяного Племени и одним из героев схватки стал Джаг, обеспечив падение Палисады — цитадели мерзких любителей человеческой плоти.

Впервые за последние годы Джаг, наконец, обрел свободу, но остался один: Монида погибла во время кровавой резни в Палисаде.

Тогда, взяв с собой Энджела, Джаг отправился куда глаза глядят, не имея абсолютно никаких планов на будущее. Позже его нагнал Кавендиш, бывший разведчик Галаксиуса, человек загадочный, немногословный и вовсе не такой уж циник, как это сразу показалось Джагу. Вместе с Кавендишем Джаг оказался в конце концов под куполом Эдема, города Бессмертных, где был втянут в кровавую историю, которая чуть было не стоила ему жизни и из которой он выпутался благодаря участию в Играх Орла. Тогда ему пришлось помериться силами с Белыми Гигантами, опасными морскими хищниками весом в полтонны каждый. Затем — и это было еще очень свежо в памяти — с Энджелом начали происходить фантастические мутации, в результате которых ребенок превратился в поразительного человека-птицу. Джаг уловил тревожный призыв Энджела и бросился в бой против целой орды профессиональных охотников, которые, толкаемые жаждой наживы, безжалостно истребляли икаров — крылатых существ новой эры — ради особых кристаллов, находившихся у них в мозгу и служивших сырьем для производства сильнейшего наркотика.