отец, и даже Рашид, они все отчего-то смилостивились над нею и помогли ей, хотя изначально не были настроены на это. Да, возможно, Бутурлин испытывал к ней низменные желания. Но Патрушев и Рашид уж точно не имели на нее видов, как на интимную забаву. Но и они решили помочь ей. Патрушев уже почти полгода терпел пьянство ее отца, и она знала, что только по ее просьбам, а Рашид после ее настойчивых фраз тоже стал обращаться с нею лучше. Возможно, Асатиани говорил как раз об этом. О том, что ее взор может успокаивать людей, располагать к себе и настраивать их на нужный ей лад.
От осознания этого Софья задрожала и бросила быстрый взгляд на Георгия, который сидел рядом и молча помешивал в костре ветки. Отчего-то в этот момент ей захотелось сказать этому суровому воину что-то приятное, ибо она прекрасно понимала, что обязана ему жизнью.
– Я хотела поблагодарить вас, Георгий Петрович, за все, что вы для меня делаете, – примирительно сказала девушка.
Он тут же обратил на нее заинтересованный взор.
– К вашим услугам, – ответил он так галантно, словно они были в петербургском салоне. И Софья удивленно воззрилась на него.
– Вы искусный воин, то есть джигит, – продолжала она, отмечая, что Асатиани вновь расположился к ней и, видимо, простил ей необдуманные слова. Все же было лучше иметь этого человека в числе своих друзей, чем стать его врагом, подумала Софья. – Знаете, сначала я сомневалась в вас, в тот момент, когда нас схватили сваны. Но теперь вижу, что вы отважны и смелы.
– Вы тоже храбрая девушка, – сказал он, и его взгляд окончательно потеплел.
– Я? Нет, что вы, – произнесла Софья, усомнившись в его словах.
– Храбрая, – заявил Асатиани твердо. – За все два дня, что нас держали в плену, я не видел, чтобы вы плакали или ныли. Хотя положение ваше было довольно удручающим.
– Вы неправы. Когда они перекинули меня через седло, мне было очень больно, и я даже плакала первый час. Просто из-за волос не было видно.
– Тем не менее никто из них, и я в том числе, не видел ваших слез. И это доказывает, что вы необычная девушка. К тому же вы не кричали даже тогда, когда вас перекинули через седло. При этом большинство женщин обычно дико истерят или рыдают.
– Я подумала, что, даже если закричу, это не поможет, – объяснила Софья. – А они в ответ могут мне завязать чем-нибудь рот.
Амир удивленно вскинул брови вверх и улыбнулся в бороду. Ему понравился ее ответ, и он ласково сказал:
– Так бы они и сделали. Вы верно поступили, Софико.
Остолбенев от последнего его слова, Софья вперила в Асатиани ошарашенный взор и пролепетала:
– Как вы назвали меня?
– Софико…
Девушка не могла понять, откуда он узнал ее настоящее имя. А с окончанием «ко», как она поняла, оно звучало на местном наречии.
– Но мое имя Елена, – поправила она его тихо и ошарашенно.
– Я знаю, как вас зовут, госпожа, – глухо ответил Георгий и, не спуская с нее внимательного поглощающего взора, добавил: – Но имя Елена совершенно вам не подходит. Оно какое-то холодно царственное, далекое, закрытое.
– А Софико, как вы назвали меня, подходит, по-вашему?
– Необычайно подходит, – ответил он и ласково улыбнулся. – «Софи» означает на грузинском мудрая, умная, а окончание «ко» – подвижная, легкая. Такая вы и есть. Только мудрая девушка могла не устроить истерику по дороге в горы, находясь в окружении жутковатых сванов. Только легкая и подвижная могла безропотно переносить все тяготы двухдневного плена, а затем, словно горная серна, не бояться бежать со мной по скалам. Только умная девушка могла запомнить имя Рашида и заставить его подчиниться своей просьбе. А затем настоять на том, чтобы ехать верхом, а не поперек седла. И он послушал вас, хотя вы не знали ни одного слова по-грузински. Если бы видели лица его джигитов! Видимо, они никак не ожидали, что он послушает вас. Только мудрая девушка могла заметить, как я читал по губам Рашида, а также не проронить ни слова, когда я будил вас на рассвете, и осознавать, что от малейшего звука зависят наши жизни. Только мудрая и смелая девушка могла полностью довериться мне, когда мы висели над обрывом, и стойко принять мое решение.
– Георгий Петрович, не надо столько говорить обо мне, – выпалила Софья, смущенная и трепещущая от всех его невозможно добрых ласковых слов в свой адрес.
Она опустила глаза на свои руки и начала перебирать ткань платья.
– Все это правда, Софико. И я хочу, чтобы вы это знали… – глухо глубоким завораживающим баритоном добавил Георгий.
Отчего-то опасаясь вновь поднимать на него глаза, Софья отчетливо ощущала, что он, как и прежде, смотрит в ее лицо. В этот миг ей думалось о том, что Асатиани как-то невероятно сильно чувствует ее душу и ее существо, именно поэтому он инстинктивно догадался, как ее зовут на самом деле. Это было действительно удивительно и непонятно ей.
Глава X. Стыд
Именно в этот момент Софья заметила под своими ноготками грязь. Она тут же спрятала пальцы внутрь своих ладоней и, нахмурившись, подумала, что не мылась уже более пяти дней. И теперь чувствовала себя неимоверно грязной. Она начала принюхиваться к себе и уже через миг ощутила еле уловимый запах пота. Обратив просящий взор на Асатиани, который молча сидел рядом, девушка спросила:
– Могу я пойти к реке?
– Зачем? – удивился он.
– Я хотела бы помыться, если можно. Мне кажется, я такая грязная.
– Не думаю, что это хорошая мысль, – отрезал он властно.
– Но как же? Поймите, мне очень надо, – Софья смутилась и опустила взор.
Ну не могла же она в самом деле сказать ему, что от нее уже пахнет потом. Ее ногти были грязными, а ноги пыльными. Даже капли рвоты были на ее платье. Это неприлично. Конечно, она совсем не собиралась поражать своей красотой этого сурового мрачного горца. Но все же она не могла себя чувствовать уютно, когда от нее неприятно пахло.
– Одной идти опасно. Там открытое место,