еще один вариант: у Кавальона есть брат-близнец. Они действут заодно, но не всегда согласуют свои поступки. Или один из «Кавальонов» ненастоящий. Или оба. Или…
В поисках разгадки д’Эрикур распечатал третье письмо. И, как оказалось, не напрасно!
«Милостивый государь! Мне известно, что Вы меня ищете. Имею честь предложить Вам выгодную сделку. Извольте прийти завтра в полдень в Булонский лес, а именно в то местечко возле Охотничьего домика, откуда запускали воздушный шар. Вы не пожалеете о том, что пришли. Засим остаюсь Ваш покорнейший и нижайший слуга Кавальон».
Мало того, что все три письма от так называемого Кавальона повторяли одно и то же! Мало того, что в них назначались встречи в разных местах и в разное время! Все послания еще и были написаны абсолютно непохожими почерками! Бумага тоже различалась: в первом случае это была четвертинка веленевого листа весьма неплохого качества; во втором – тоже четвертинка, но дешевая, со списком каких-то фамилий на обороте («Фалардо, Бельфор, жена Бельфора, Ля Сальсетт, девушки, герцогиня»); третье же письмо было написано на осьмушке почерком идеально ровным, каллиграфическим, словно писала машина, а не человек. Рисунки на сургуче, запечатывающем письма, тоже не походили друг на друга.
Виконт провел полчаса за разглядыванием посланий, пытаясь хоть как-то связать их, найти между письмами что-нибудь общее, кроме фамилии Кавальона и содержания. Тщетно. Все говорило о том, что у д’Эрикура в руках три абсолютно не связанных друг с другом письма, написанных разными людьми. Значит, как минимум две эпистолы не имеют отношения к Кавальону. А может быть, и все три! Только как же узнать какие? И на какую (а может, какие) из встреч отправляться?.. И не написано ли одно из писем тайным орденом, преследующим д’Эрикура?
Он еще раз просмотрел список фамилий на обратной стороне распечатанного вторым послания. Кто это такие? Вряд ли авторы письма. Может, еще какие-то люди, заинтересовавшиеся палестинским свитком? Те, кто на крючке у тамплиеров? Те, кому уже вынесен приговор? А что, если найти их? Противостоять ордену вместе!.. Только как?..
Неожиданно д’Эрикур вспомнил о четвертом письме. «Ну, если и оно от Кавальона…» – говорил себе виконт, разламывая печать. Что «если», он придумать не успел. Послание не имело отношения к Ходецкому, и, тем не менее, оно удивило виконта еще сильнее, чем три предыдущих, вместе взятых.
«Виконту д’Эрикуру от Софи де Жерминьяк.
Драгоценный виконт! Чем больше дней проходит со времени нашей встречи, тем более я убеждаюсь, что нельзя доверяться первому впечатлению. О, сколь обманчиво оно может быть! В тот день, когда Вы первый раз переступили порог моего дома, чтобы сделать известное предложение, Вы – не скрою – показались мне человеком скучным, недостаточно просвещенным, отрицающим вольтерьянство, религиозным, подверженным предрассудкам… Как же я ошибалась! Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что если кто и достоин стать моим мужем, то только Вы! У кого бы я ни спросила про Вас, виконт, все говорят мне, что Вы – вольнодумец из вольнодумцев, распутник, безбожник, похититель чести дам и возмутитель покоя их мужей и опекунов. Из всех моих женихов у Вас самая непристойная репутация! Из всех моих женихов Вы – единственный, кто сидел в Бастилии!
До вчерашнего дня всех этих аргументов в Вашу пользу мне еще казалось недостаточно для того, чтобы полюбить Вас по-настоящему. Однако дошедшая до меня новость о найденном у Вас ожерелье моей бабки и о позорном обыске окончательно сорвала пелену с моих глаз.
Если Вы действительно удавили старуху, я благодарна Вам – все наше семейство только и дожидалось, когда эта выжившая из ума карга переедет в небытие. Кроме того, я преклоняюсь перед Вами: организовать покушение, найти нужных людей, довести план до конца, сидя при этом в Бастилии, – этот подвиг достоин занесения в анналы истории!
Если же Вы старуху не убивали, а украшение Вам подбросили, как утверждают в салоне мадам Гельвеций, я люблю Вас еще больше, чем в первом случае. Ведь если наши деспотичные власти (а это, разумеется, были они) дошли до такой низости в желании очернить Вас, то, значит, Вы здорово им насолили, виконт! Я уважаю людей, которые выступают против двора. Ведь хуже, чем наше правительство, не придумаешь! Посчастливься нам жить во владениях просвещенной турецкой султанши Екатерины… Впрочем, о чем я пишу?! Наверняка такой видный философ, как Вы, знает об этой великой государыне, купившей библиотеку Дидро и переписывающейся с маркизом де Садом, не хуже меня. Дерзайте же, супруг мой, бросайте нашему правительству и Церкви новые и новые вызовы! Раздавите гадину! Тогда, быть может, и над нашей страной взойдет солнце свободы, уже освещающее великую азиатскую империю!
Вам известно, сударь, что мой опекун, находящийся в плену фанатизма и предрассудков, настроен против Вас. Но тем сильнее моя любовь к Вам, тем больше мое желание сделаться мадам д’Эрикур! Настоящим письмом я даю Вам свое официальное согласие вступить в брак. Отныне мы помолвлены. С согласия моего дядюшки или помимо его воли (ведь такой вольнодумец, как Вы, не отступит перед перспективой увезти девицу, чтобы тайно с ней обвенчаться?) – я стану Вашей женой.
Придите же в моих объятия, обожаемый супруг! Я с нетерпением жду того мига, когда смогу одарить Вас своими ласками и поговорить с Вами о предстоящем собрании Генеральных Штатов!
Ваша Софи».
7
После получения русского ордена и присвоения части сокровищ умершей старухи Помье чувствовал себя богачом. После выполнения миссии в спальне виконта д’Эрикура – почти безраздельным хозяином палестинского свитка. После замечательного бегства из комнаты, куда он был заперт, – еще и везунчиком. Ввиду всех этих новых статусов литератор решил, что довольно с него снашивать башмаки и страдать мозолями. Столь значимая фигура, какой Помье стал теперь, достойна того, чтобы перемещаться по городу на извозчике.
Сказано – сделано. Правда, стоил наемный фиакр немало – 36 су за первый час и 30 за последующие, – ловился с трудом, а по тощей лошаденке, тащившей его не быстрее, чем движется пешеход, можно было изучать строение скелета млекопитающих… Но для уставшего от вечной экономии, нищеты и ходьбы Помье все это было сущими пустяками. Грязная вонючая коробка, внутри которой восседал литератор, казалась ему каретой. Жестокая тряска и скрип изношенной конструкции, которую по-хорошему давно уже надо было изрубить на дрова, ничуть не мешали писателю строить планы, намечать сюжеты будущих сочинений и предаваться размышлениям, изредка поглядывая в окошко на мрачные средневековые улочки.
Размышлял он обо всем поочередно. Сначала о том, как здорово получилось, что Тереза не засекла ни его ухода, ни его возвращения в ту злополучную ночь. Уже целую неделю, прошедшую с момента проникновения