Читать интересную книгу Предпоследняя правда - Филип Дик

…каковым она являлась всегда. Тем не менее коммунистическим пропагандистам, пятой колонне западной демократии, удавалось ввести в заблуждение целые страны и их правительства— даже Рузвельта и Черчилля, вплоть до послевоенного времени. Взять хотя бы Элджера Хисса[15]… или тех же супругов Розенбергов, которые выкрали секрет Бомбы и передали его Советской России.

Вот, например, сцена, открывающая Эпизод Четыре фильма «А». Запустив прокрутку, Адамс остановился на этом эпизоде и прильнул к фильмоскопу — этому современному хрустальному шару, в который человек заглядывает, чтобы узнать — только не будущее, а прошлое…

Нет, не прошлое. То, что он смотрит, — просто фальшивка.

Перед глазами разворачивалась новая сцена. Елейное мурлыканье Алекса Сурберри лезло в уши, доводя до бешенства. Сцена, в которой заключена вся мораль Фильма «А» — мораль, которую Готлиб Фишер, с благословения военного руководства Зап-Дема, намеревался довести до зрителя. Иными словами, raison d’etre — смысла и причиной существования — всех двадцати пяти часов версии «А».

Перед ним на миниатюрной сцене разыгрывался спектакль — встреча глав трех государств-союзников. Рузвельта, Черчилля, Сталина. Место действия: Ялта. Зловещая, роковая Ялта.

Вот они сидят в своих креслах, три мировых лидера — рядком, так, чтобы было удобнее фотографам. Это поистине историческое событие, значение которого трудно переоценить. Никто из ныне живущих не вправе забывать о нем, ворковал Сурберри. Именно там было принято решение исключительной важности. Сейчас вы можете увидеть это собственными глазам.

Какое решение?

— В этом месте и в тот самый момент, — с профессиональной вкрадчивостью шептал на ухо Джозефу Адамсу голос, — была заключен договор, которому суждено предопределить судьбу всех последующих поколений.

— О’кей, — вслух произнес Адамс, заставив вздрогнуть скромного юношу-янсмена, сидящего за соседним фильмоскопом.

— Прошу прощения, — буркнул Джо. Ну, Фишер, не тяни. Объясни, что это за договор. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Говори по делу — или заткнись. Покажи, зачем снималась вся эта эпопея — или проваливай.

Но он видел этот фильм много раз и знал, что ему покажет режиссер.

— Джо! — раздался у него за спиной женский голос, привлекая его внимание. Выпрямившись, он поднял глаза и увидел, что перед ним стоит Коллин.

— Подожди, — сказал он. — Ничего не говори. Потерпи секундочку.

Он снова приник к фильмоскопу, жадно и испуганно. Прямо как какой-то несчастный термит, подумал он, который трясется от ужаса, потому что — якобы — подцепил «вонючую сухотку» и уже прощается со всем миром. Но этот страх не на пустом месте — Джозеф Адамс знал это. Ужас в его душе нарастал и нарастал, пока не стал невыносимым. Он по-прежнему смотрел в окуляр, а Александр Сурберри то мурлыкал, то шептал… Может быть, они — там, внизу, — чувствуют то же самое? Может быть, они улавливают какие-то намеки, привкус лжи, когда смотрят на экране? Ведь то, что мы им показываем, — такая же подделка… От этой мысли он буквально окаменел.

— Эти уникальные кадры, — мурлыкал между тем Сурберри, — сделаны одним из сотрудников американской Секретной службы при помощи камеры с телеобъективом, замаскированной под пуговицу. Мы приносим извинения за качество изображения.

Кадры, как и предупреждал Сурберри, и впрямь были размытыми. Вдоль парапета двигаются две человеческие фигуры. Рузвельт и — Иосиф Сталин, Рузвельт сидит в своем инвалидном кресле, укрытый пледом, кресло толкает слуга в военной форме.

— Специальный микрофон с большим радиусом действия позволил агенту записать…

О’кей, подумал Джозеф Адамс. Пока все неплохо. Камера размером с пуговицу… Кто вспомнит в восемьдесят втором году, что в сорок четвертом таких миниатюрных устройств еще не было? А если и вспомнит, то спорить не станет — так и вышло, когда фильм демонстрировали по всему Зап-Дему. Никто не написал в Белый дом письмо, которое начиналось, скажем, так: «Уважаемые господа! В отношении камеры размером с пуговицу «агента Секретной службы» в Ялте, позвольте уведомить вас, что…». Нет, ничего такого не произошло, или письмо было благополучно похоронено… а может быть, и сам его автор.

— Какой эпизод, Джо? — спросила Коллин.

Он снова оторвался от аппарата и остановил фильм.

— Великую сцену. Ту, где Рузвельт и Сталин сговариваются предать Западную демократию.

— А, ну да, — кивнула она, присаживаясь рядом. — Нечеткая съемка с большого расстояния. Такое забудешь. Ведь в нас вколотили…

— И ты, конечно, знаешь, что они там напортачили.

— Вообще-то нас заставили это заучить. Лично Броуз, он ученик Фишера. Так что, пока он жив…

— В наше время, — заметил Адамс, — никто таких ошибок не делает. Я имею в виду подготовку «материала». Мы хорошо учились, копили опыт. Хочешь взглянуть? Или, может, послушать?

— Нет уж, спасибо. Честно говоря, мне он не нравится.

— Мне тоже — причем оба, — признался Адамс. — И все равно— это потрясающий фильм. А самое потрясающее — то, что публика его проглотила… и даже переварила.

Он снова прильнул к окулярам и запустил пленку.

Запись голосов, принадлежащих двум туманным фигурам, оказалась неожиданно четкой. Громкое шипение — доказательство того, что запись действительно сделана секретным агентом с помощью мощного потайного микрофона — чуть смазывало слова, но все, что нужно было разобрать, было слышно.

В этой сцене версии «А» Рузвельт и Сталин говорили по-английски: Рузвельт — со своими гарвардскими интонациями, Сталин — с сильным славянским акцентом и гортанными призвуками.

Из-за этого Рузвельта было проще понять. То, что он говорил, было чрезвычайно важно — тем более, что он был откровенен, поскольку понятия не имел о «скрытом микрофоне». Он, Франклин Делано Рузвельт, президент Соединенных Штатов, на самом деле был агентом компартии. И выполнял ее задание. Он продавал США своему боссу Иосифу Сталину, а тот говорил: «Да, товарищ»; «вы понимаете, что нам нужно»; «значит, мы договорились: вы задержите войска союзников на западе с тем, чтобы наша Красная Армия могла углубиться в Центральную Европу. То есть, дойти до Берлина, и установить советское господство на…» — тут гортанная речь Сталина, и так неразборчивая из-за сильного акцента, стала едва слышна, поскольку оба мировых лидера вышли за пределы радиуса действия микрофона.

Снова остановив фильм, Джозеф Адамс сказал Коллин:

— Несмотря на ту ошибку, Готлиб отлично поработал. Актер, игравший Рузвельта, — действительно вылитый Рузвельт. А тот, что играл Сталина…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});