— По-честному, давайте по-честному. Сколько бы вы поставили дверей?
— Точно столько же, сколько у вас.
— Ну вот, видишь! — На этот раз она совершенно презрительно посмотрела на своего мужа.
— Я все-таки считаю, — сказал муж, — что одной двери могло бы и не быть.
— Я этого не заметил, — сказал я с видом абсолютного знатока дверей.
— Помолчал бы ты уж, Константин, — сказала хозяйка, — а вы знаете, мы хотим еще кухню перегородить.
— А кухню зачем?
— Вторую плиту поставить.
— А… зачем?
— Они сами по себе — мы сами по себе.
— Кто — они?
— Какаду и Митрофан.
— А зачем им быть самим по себе?
— Видите ли, Петр Петрович, как вам это пояснить, у них свои наклонности — у нас свои, с ростом у их проявляются индивидуальности, а мы, сами понижаете, в возрасте другом. У них развились вкусы, Митрофан сам готовит, никому не позволяет, и создается толчея у плиты…
— Толчея у плиты, — повторил я, чтобы что-нибудь сказать.
— Вот вы меня сразу поняли, а для хозяйки, согласитесь сами…
Я закивал головой в знак согласия.
— Нет, вы действительно согласны? А он… — и теперь она уже каким-то третьим взглядом посмотрела на своего мужа.
— Ну, если Митрофану это необходимо, — я почувствовал, что говорю серьезно и ввязался в разговор потрясающе дурацкий.
— Ну, если вы мне не верите, пусть он вам сам скажет.
— Я люблю одно, а она любит другое, — сказал Митрофан.
— Ну вот, видите! Иногда он мне помогает, но сейчас характер у него резко изменился… в сторону эгоизма.
Кот сказал:
— Врет она.
— Ну вот видите, как он со мной стал разговаривать! Раньше этого не было.
— Да не слушайте вы ее, — сказал кот, — вечно врет.
— Ну вот видите, видите, ремизить так свою хозяйку… Ах, Митрофаша, Митрофаша… Вы не поверите, мы его назвали в честь этого самого Митрофана, кота из литературы… Ну как фамилия этого писателя?.
— Какого вы имеете в виду?
— Ну, этот… с бородой.
— Хемингуэй, что ли?
— Другой…
— Молодой или старый?
— Вроде совсем средний.
— Плохой писатель, что ли?
— Да мы не знаем… — призналась хозяйка, — нам просто сказали, вот и все. Тот, который про недоросль написал. Ну, бог с ним.
— А кто вас надоумил комнаты так перегородить? — спросил я.
— Один знакомый архитектор с очень оригинальным мышлением, между прочим, он советует увеличить сумму вдвое.
— Да не сумму, а цифры, — поправил муж.
— Какую цифру? — спросил я обалдело.
Теперь уже я почувствовал, что меня начинает уносить от берега в пустынный океан. Я плыть уже не мог. Стал уставать. Тонуть. Голова моя стала уставать самым серьезнейшим образом. Уходить в середине разговора было неудобно, и я решил: что будет — то и будет.
— Утвердить тридцать две, — услышал я.
— Как то есть утвердить?
— Ну, это он так выражается, оригинальный во всем человек.
— Кто — он?
— Да архитектор, боже мой, как вы не поймете.
— Ну?
— До него доходит как до жирафа, — сказал какаду.
«Сволочь», — подумал я.
— Перестань, — сказала хозяйка, — так вот… он нам посоветовал разделить каждую комнату еще на половину, чтобы было тридцать две комнаты, теперь-то вы, надеюсь, понимаете?
Я ужаснулся.
— Это он вам серьезно советовал?!
— Бывает, бывает, — сказал кот.
— А вы не советуете? — встревожилась хозяйка.
— Я, знаете ли… просто… удивлен… архитектор нам такое посоветовал… а может быть, он не архитектор вовсе?
— Как это не архитектор?! — возмутилась хозяйка. — Он и коту имя дал!
— Коту-то ладно…
— Так вы говорите, говорите, не стесняйтесь, мы любим прямоту, а вы любите прямо говорить, нам вовсе не безразлично мнение общественности.
— Какая уж я-то общественность… — теперь мне уже показалось, что меня уносит в дебри, я очень впечатлительный человек, с воображением. Ни разу в жизни я не представлял общественности, вероятно, это плохо, но почему они тогда принимают меня совершенно не за того человека. Слегка мне стало страшновато, и я ощутил нереальность обстановки, что ли, сюрреализм наяву… Покосился на кота. Он мне подмигивал. Какаду Кокоша, как мне показалось, готовился к прыжку…
— Уберите этого типа… — сказал я.
— Какого типа?
— Вашего мрачного какаду, в конце концов! Если он говорит по-человечески, дерется, как заправский боксер, то можно ведь его назвать типом?
— Ах, вы про Кокошу! Да бросьте о нем думать. Если его как следует стукнуть, он больше не бросается. Вы очень верно в самом начале поступили. Саданите его еще раз крепко по башке, и он утихомирится.
— Гады… — процедил Кокоша.
— Между прочим, он любимец мужа, — сказала хозяйка, — часто с ним тренируется на кулачках, и вот результат: в области солнечного сплетения у мужа частенько побаливает, и постоянно требуется врачебное вмешательство.
— Но вы-то почему разрешаете мужу такие вещи! — вырвалось у меня.
— А что я могу сделать? Мужчины знаете какие… Говоришь ему, говоришь, а он свое… И потом, ведь не могу я уследить: в магазин, парикмахерскую нужно сходить. А дома попробуй найди их, в какую комнату они отправились драться на кулачках.
— Ну и подлец, — сказал я.
— Кто, я?! — удивился хозяин.
— Да нет, этот ваш Кокоша.
— Бывает, бывает… — зевнул кот.
— Не намекай, — сказал коту хозяин. На что он намекал, мне было уже совсем не разобраться.
— Нет, все-таки ума не приложу, — сказал я, — мне это кажется более чем странным… Вся эта ситуация… вы простите меня… не могу понять!
— А чего тут понимать? — сказала хозяйка. — Хочешь, дерись с какаду, не хочешь — не дерись, поступай как хочешь, муж сам виноват в данном случае. Он сам его научил этому прыжку, или, как у вас это называется, апперкоту…
Я встал уходить.
— Погодите, может быть, чайку? — сказала хозяйка.
— А где вы пьете чай, в какой комнате? — поинтересовался я.
— Каждый пьет чай в той комнате, в какой захочет. На этот счет у нас тоже полная свобода выбора.
— По отдельности, что ли, пьете?
— Он в одной комнате, я в другой.
— Зачем?
— Тесновато, я же вам говорила. Со столом и стулом может поместиться только один человек в одной комнате.
— А как же мы все втроем одновременно будем пить чай?
— В кухне. Поэтому я и сомневаюсь, стоит ли кухню перегораживать или не стоит. С одной стороны, Митрофану будет удобно, с другой стороны, мы не сможем втроем с соседом выпить чай. Но можно каждому пить чай в отдельной комнате, согласитесь, что это шикарно.
— Да, но… каждому пить чай в отдельной комнате скучновато… невозможно побеседовать…
— Почему невозможно? Через перегородку слышно почти точно так же. Говорите себе через перегородку, а мы вам через ту же самую перегородку будем отвечать.
— А если я в третьей комнате, значит, я через две перегородки должен разговаривать?
— Для этого я и убежал, оставил вас в той комнате, чтобы вы поняли, что слышимость прекрасная, и если бы перегородки не были обиты рубероидом, звукопроницаемость могла бы быть еще лучше.
— Но зачем же вы тогда обивали рубероидом? Им кроют крыши.
— Только дураки им кроют крыши, — улыбнулся хозяин, — насчет рубероида я могу прочесть вам лекцию.
— Не надо, — испугался я.
— Рубероидом крыть надо стены. И знаете почему?
— Не знаю, — сказал я, чуть не упав со стула.
— Во-первых, обои на них ложатся, как масло на хлеб, и потом, вы заметили деликатную пупырчатость?
— Где? Когда?
— Ну когда мы с вами ходили по комнатам, вы ничего не заметили?
— А чего я должен был заметить?
— Пупырчатость.
— Этот ваш какаду…
— Да оставьте вы его. Пойдемте, покажу. Обои слегка пупырчаты. И это очень модно и оригинально.
— Верю! — сказал я так неестественно громко, что какаду решил, я собираюсь на него нападать, и вскочил на подоконник.
— Спрячьте вы эту мерзкую птицу, — сказал я уже в который раз. — Да… и потом… — Нить разговора оборвалась и снова вернулась в мою затуманенную башку. — Если беседовать через перегородку и не видеть собеседника, не кажется ли вам…
— Обедняет беседу, вы хотите сказать? Откройте двери, господи! Частенько мы с мужем сидим друг против друга и пьем чай у раскрытых дверей. Прекрасно себя чувствуем. Можете проверить, мы надеемся, что вам наш метод чаепития понравится и вы назовете его оригинальным.
— Давай пить пиво, — сказал кот.
— А вы хотите пива? — спросила хозяйка.
Я сразу оживился. Кот начинал мне нравиться. Да, только пиво, одного только пива хотелось мне, а не чая.
— Мужу запретили, — сказала хозяйка, — пока еще не выяснено, может быть, это дело не какаду.