Хорнблауэр заставил себя стряхнуть прочь липкую паутину мыслей и воспоминаний о Барбаре и Натаниэле Свите, и понял, что по-прежнему неотрывно и бессмысленно смотрит на молодого матроса, который передал ему от Фримена записку, содержащую просьбу Лебрена.
— Мои наилучшие пожелания мистеру Фримену, и скажите ему, что он может прислать ко мне этого малого, — сказал он.
— Есть, сэр, — ответил матрос, взяв под козырек, и с чувством видимого облегчения, вышел. Коммодор неотрывно смотрел сквозь него в течение, как минимум, трех минут, которые для моряка показались тремя часами.
Вооруженный охранник ввел Лебрена в каюту, и Хорнблауэр стал пристально разглядывать последнего. Он был из полудюжины пленников, которые были захвачены во время визита «Порта Коэльи» в Гавр, и входил в состав делегации, которая поднялась к ним на палубу, принимая их за «Флейм», пришедший сдаваться.
— Месье говорит по-французски? — поинтересовался Лебрен.
— Немного.
— Думаю, намного более, если все то, что говорят о капитане Хорнблауэре — правда, — ответил Лебрен.
— Чем вы занимаетесь? — резко спросил Хорнблауэр, обрывая поток континентального красноречия. Лебрен выглядел молодо, смуглый, со сверкающими белыми зубами, и производил общее впечатление какой-то скользкости.
— Я adjoint барона Мома, мэра Гавра.
— Да? — Хорнблауэр старался не выдать заинтересованности, однако ему было известно, что при имперском режиме мэр такого большого города, как Гавр, являлся важной персоной, а его adjoint- помощник, или заместитель — занимал весьма значимый чиновничий пост.
— Вы должны были слышать о фирме братьев Мома. Она в течение многих поколений ведет торговлю с Америкой — история ее возвышения неотделима от истории развития самого Гавра.
— Да?
— Точно так же, война и блокада в одинаковой степени нанесли невосполнимый урон процветанию как фирмы Мома, так и самого города.
— Да?
— «Кариатида» — судно, которое вы с такой изобретательностью захватили позавчера — могло восстановить благосостояние всех нас. Как вы легко можете себе представить, корабль, прорвавший блокаду, стоит десяти, прибывших в мирное время.
— Да?
— Не сомневаюсь, что господин барон и население города будут в отчаянии из-за того, что корабль был захвачен, прежде чем груз покинул его трюм.
— Да?
Во время паузы взгляды их скрестились, как шпаги дуэлянтов: Хорнблауэр не хотел выдавать любопытство и заинтересованность, которые он испытывал, а Лебрен колебался, стоит ли ему выходить на предельную откровенность.
— Полагаю, месье, что то, что я скажу далее, останется исключительно между нами.
— Я не могу ничего обещать. В действительности, я могу только сказать, что я обязан сообщить все, что вы скажете, Правительству Его Величества короля Великобритании.
— Рассчитываю, что члены правительства, ради их же пользы, не станут разглашать тайну, — колебался Лебрен.
— У министров Его величества может быть свое мнение на этот счет, — сказал Хорнблауэр.
— Известно ли вам, месье, — произнес Лебрен, видимо, решившийся действовать, — что Бонапарт разбит в большой битве при Лейпциге?
— Да.
— И что русские вышли к Рейну?
— И это тоже.
— Русские на Рейне! — повторил Лебрен с изумлением. Все без исключения: и те, кто поддерживал Бонапарта, и те, кто выступал против него, удивлялись тому, как необъятная Империя съежилась до размеров половины Европы за эти несколько коротких месяцев.
— А Веллингтон движется к Тулузе, — добавил Хорнблауэр. Не лишним будет напомнить Лебрену о британской угрозе с юга.
— Это так. Империя не сможет продержаться долго.
— Рад слышать ваше мнение по данному вопросу.
— А когда империя падет, наступит мир, а когда наступит мир, возобновится торговля.
— Без сомнения, — сказал Хорнблауэр, все еще слегка озадаченный.
— В течение первых месяцев прибыли будут огромными. Европа годами не получала импортной продукции. В данный момент за фунт настоящего кофе запрашивают более ста франков.
Наконец-то Лебрен показал свое собственное лицо, скорее по нужде, чем по доброй воле. И лицо это выражало алчность, что о многом сказало Хорнблауэру.
— Все это очевидно, месье, — произнес Хорнблауэр, не выражая согласия.
— Фирма, которая будет готова к заключению мира, склады которой будут ломиться от колониальных товаров, готовых к реализации, получит колоссальные прибыли. Она намного обойдет своих конкурентов. На этом можно сделать миллионы. Миллионы. — Лебрен буквально наяву грезил о том, что некоторые из этих миллионов могут оказаться в его собственном кармане.
— У меня очень много дел, месье, — сказал Хорнблауэр. — Будьте любезны перейти к сути.
— Его Величество король Великобритании мог бы позволить своим друзьям сделать загодя такие приготовления, — произнес Лебрен. Он говорил медленно, и не удивительно: такие слова могут привести его на гильотину, если достигнут ушей Бонапарта. Лебрен предлагал предать Империю в обмен на коммерческие преимущества.
— Его Величество должен сначала получить неопровержимые доказательства того, что эти друзья действительно являются друзьями, — сказал Хорнблауэр.
— Quid pro quo,[15] — заявил Лебрен, в первый раз за время разговора поставив Хорнблауэра в затруднительное положение: французское произношение латыни было настолько отлично от всего, что он слышал, что ему пришлось лихорадочно рыться в памяти, соображая, что же за неизвестные слова использовал Лебрен, прежде чем до него дошел смысл сказанного.
— Вы можете изложить мне суть ваших предложений, месье, — произнес Хорнблауэр с холодным достоинством, — но я не могу дать вам взамен никаких обещаний. Правительство Его Величества, быть может, откажется связывать себя каким-либо образом.
Он с удивлением поймал себя на мысли, что воспроизводит манеру держаться и говорить, свойственную правительственным чинам — так мог говорить его чопорный шурин, Уэлсли. Может быть, высокая политика на всех оказывает такое действие — в данном случае это было полезно, так как позволяло скрыть его заинтересованность.
— Quid pro quo, — задумчиво повторил Лебрен. — Предположим, что Гавр отколется от Империи, присягнет Людовику XVIII?
Такая возможность приходила в голову Хорнблауэру, но он отбросил ее, так как это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Предположим, что это произойдет, — сказал он уклончиво.
— Такое событие может послужить примером для тех, кто ждет этого в пределах Империи. Это может принять характер эпидемии. Бонапарт не выдержит такого удара.