Глава 10
Ксантипп вдохнул запах чистого свежего дерева, наблюдая, как вставляют в корпус ребра из сосны и дуба. Корпуса сорока новых триер уже лежали на верфях порта Пирей. Все, кроме трех, были закончены в течение зимних месяцев, готовые к весне, приближение которой уже чувствовалась в воздухе. Работа шла к концу, и росло ощущение завершения чего-то грандиозного. Часть нового флота отсутствовала, экипажи срабатывались, привыкали к командам, ревом звучащим в пылу битвы, учились останавливаться и разворачиваться едва ли не на месте, удивляя тем самым каждого, кто видел, как они передвигались. Они могли защититься от любого персидского военного корабля. Более того, они могли стать для врага ястребами.
Когда последние будут готовы, состоится заключительный спуск, а все остальные будут в строю на воде. Тогда галеры из сосны, дуба и бронзы устремятся в открытое море, из-под защиты берегов – на глубину. Девяносто весел с каждой стороны в трех ярусах по тридцать вспенят темные воды Эгейского моря. На афинских кораблях гребцами были свободные люди, люди, которые носили оружие и могли защитить свое судно от абордажа. Они и раньше удивляли врагов этой простейшей тактикой. Закованные в цепи рабы сражались не так, как свободные греки. Да, им нужно было платить, но работа считалась почетной для тех, кто хотел сыграть свою роль, но не имел доспехов или оружия. У них тоже был голос в собрании, и они хотели защитить город.
Наблюдая за работой плотников, Ксантипп чувствовал Афины у себя за спиной. Он улыбнулся, когда понял, что от стука молотка и зубил звенит в ушах, но это нисколько его не тревожит и не раздражает. Наверное, разные виды шума действовали на него по-разному. Звуки, связанные с обработкой дерева, и крики насчет гвоздей и клея не беспокоили. По сравнению со спорами в городе простой физический труд был как бальзам на душу.
Порт находился всего в тридцати – или около того – стадиях к юго-западу от городских стен. Ксантипп мог добежать до берега за полчаса, и ему нравилось бегать не просто так, а имея пункт назначения. Некоторые серьезные молодые люди из собрания бегали кругами возле гимнасия, погруженные в своего рода мечтательное состояние, обливаясь потом.
Ксантипп предпочитал иметь цель – и у него был интерес к строящимся кораблям.
На самом деле город не мог себе этого позволить. Ко всем богатым семьям обратились с просьбой внести свой вклад и предоставить огромные суммы серебром. Два корабля, строящихся на берегу, были профинансированы семьей Алкмеонидов. Часть богатства его жены – его богатства! – уйдет с Мильтиадом, когда тот отправится весной в поход.
Ксантипп не нес никакой ответственности за корабли даже после того, как была произведена оплата. Он слышал, что на носу одного из них будет изображена Агариста, но то была прихоть жены и побочная договоренность с мастером-резчиком, а не признание факта оплаты. Ксантипп вздохнул про себя. Лучшим изображением был бы глаз, нарисованный по обе стороны от тарана, чтобы видеть путь к врагу. Как и в случае с его старым щитом, простое часто бывало лучшим.
Он медленно шел по набережной, где в колыбелях из серого дуба лежали незаконченные скелеты, отгороженные от моря деревянными дверями и большими тюками. Когда придет время и они будут готовы, воде будет позволено хлынуть внутрь и поднять триеры в их новой стихии. Затем их отведут в море для ходовых испытаний.
Ксантипп зачарованно наблюдал, как на почти готовое судно устанавливают таран. Массивные бронзовые «убийцы кораблей» выглядели устрашающе и представляли собой листы металла, прибитые к деревянным балкам для идеального сочетания легкости и прочности. Длинные и широкие, они казались тупыми, но на то имелась причина. Их предназначением было пробивать корпус так, чтобы атакующий корабль мог отступить и искать другую цель. Таран, похожий на шип, просто застревал бы в обшивке. Эти же были молотами. На полной скорости, с весом корабля и двух сотен человек, они могли пробить что угодно. Такая война нравилась Ксантиппу.
Пока он смотрел, морской бриз высушивал пот на его обнаженном теле. Болело колено. Он скучал по тем дням, когда при желании мог совершить подобную пробежку дюжину раз и не страдать потом целую неделю от боли в пояснице и мышцах. Ксантипп вздохнул. Возраст жесток. Но хорошо хоть выдался ясный день после трех дождливых.
Из-за триер, стоявших дальше на берегу, вышли двое мужчин. Ксантипп выругался себе под нос, узнав в более высоком Фемистокла, склонившего голову и говорившего что-то своему спутнику – Аристиду. Без сомнения, они были здесь по делам и, наверное, проверяли наличие каждого гвоздя и инструмента, а также все траты, до последней серебряной монеты. С флотом такого размера не могло и не должно было быть никаких потерь. Семьдесят кораблей – огромное предприятие, значительная часть богатства Афин – должны были отправиться в море, чтобы стать игрушкой судьбы. Находились такие, кто говорил, что городу не следовало выполнять просьбу Мильтиада, но он хорошо выбрал момент.
Ксантипп повернулся, чтобы уйти, но, конечно же, в этот момент Фемистокл почувствовал его пристальный взгляд и поднял глаза. Здоровяк поднял руку и позвал его по имени.
Ксантипп мог бы притвориться, сделать вид, что не слышал, но заколебался, и момент был упущен. Мужчины подошли к нему. Оба были в простых одеждах и несли под мышками свитки папируса, помеченные изображениями и списками. Ксантипп мысленно застонал, но отступать не собирался. Вместо этого он заставил себя улыбнуться и выпрямился, чувствуя, как по спине стекает пот. Неужели он стал таким ни на что не годным после Марафона? Он тренировался усерднее, чем когда-либо, но возраст все портил. Он представил, что становится рыхлым и у него вырастает живот, как у некоторых зрелых мужчин. Этот образ наполнил его ужасом, и он решил бежать изо всех сил на обратном пути – с коленом или без колена.
– Хорошо выглядишь, Ксантипп, – сказал Фемистокл. – Пришел посмотреть на свои корабли?
– Они не мои, – быстро ответил Ксантипп.
Как получилось, что Фемистокл всегда, казалось, нервировал его с первого слова? Это было неприятно. Зато Аристид выглядел спокойным и невозмутимым. И вдруг Ксантипп понял, что этот человек раздражает Фемистокла больше всех остальных.
– Рад видеть вас обоих в добром здравии. И рад, что вы так заботитесь о новых галерах.
Аристид в ответ мягко улыбнулся и сказал:
– Мы все заинтересованы в успехе. Мы трое выстояли при Марафоне и носим на себе шрамы того дня. Мой долг – убедиться, что