Его голос прозвучал неуверенно:
— Ты сыграешь для меня?
— Сыграть для тебя?
Арин поморщился и произнес более решительным тоном:
— Да. То, что я выберу.
— Я не возражаю. Просто… меня редко просят.
Он встал из-за стола, просмотрел содержимое полок вдоль стен и вернулся с нотной тетрадью. Кестрел взяла ее.
— Это музыка для флейты, — сказал Арин. — Возможно, тебе понадобится время, чтобы переложить ее на рояль. Я могу подождать. Например, до нашей следующей игры…
Кестрел нетерпеливо взмахнула тетрадью, чтобы заставить его замолчать.
— Это не сложно.
Он кивнул и сел на стул, что стоял дальше всех от рояля, у стеклянных дверей в сад. Кестрел была рада этому расстоянию. Она опустилась на табурет перед инструментом и пролистала партитуру. Язык заголовка и нотаций был геранским, страницы пожелтели от возраста. Кестрел поместила тетрадь на пюпитр, дольше необходимого разглаживая бумагу. Ее пальцы охватило возбуждение, будто она уже окунула руки в музыку, но это ощущение было огранено по краям металлическим кружевом страха.
Она пожалела, что Арин выбрал ноты именно для флейты. Красота этого инструмента заключалась в его простоте, по звучанию он напоминал человеческий голос. Он звучал так чисто, и звучал в одиночестве. Рояль же, напротив, представлял собой сложную систему — это был корабль со струнами вместо снастей, корпусом вместо палубы и приподнятой крышкой, символизирующей парус. Кестрел всегда считала, что рояль по звучанию напоминает не один инструмент, но дуэт, в котором то сливаются, то расходятся высокие и низкие ноты.
«Музыка для флейты», — с досадой подумала Кестрел, не поднимая глаз на Арина.
Она начала неуклюже. Затем помедлила и передала мелодию правой руке, а левой начала импровизировать, извлекая из своего сознания темные, глубокие сочетания. Она почувствовала, как ожили и слились воедино контрасты. Кестрел забыла о сложности того, что делает, и просто играла.
Это была нежная, печальная композиция. Закончив, Кестрел ощутила грусть. Ее глаза нашли Арина.
Она не знала, наблюдал ли он, как она играла. Сейчас он не смотрел в ее сторону. Его рассеянный невидящий взгляд был направлен в сад. Черты его лица смягчились. Кестрел осознала, что он изменился. Она не могла понять, в чем именно, но теперь он казался ей другим.
Затем он посмотрел на нее, и от неожиданности Кестрел с весьма немелодичным звуком уронила руку на клавиши.
Арин улыбнулся. Это была искренняя улыбка, которой он дал Кестрел понять, что все остальные были лишь притворством.
— Спасибо, — сказал он.
Кестрел почувствовала, что краснеет. Она сосредоточилась на клавишах и начала что-то играть. Простую композицию, чтобы отвлечь себя от того факта, что ее не так-то просто было заставить покраснеть, особенно без видимой причины.
Но она осознала, что ее пальцы не покидают теноровую тональность.
— Ты в самом деле не поёшь?
— Нет.
Она вслушалась в тембр его голоса и позволила своим рукам переместиться к более низким тонам.
— Правда?
— Я не пою, Кестрел.
Ее пальцы соскользнули с клавиш.
— Как жаль, — произнесла она.
Глава 16
Когда Кестрел получила от Ронана записку с приглашением отправиться вместе с ним и Джесс на конную прогулку по их поместью, она вспомнила кое-что, что недавно говорил ей отец об оценивании врага.
— На войне все зависит от того, известны ли тебе мастерство и мощь противника, — сказал он. — Да, какую-то роль сыграет удача. Местность будет иметь существенное значение. Цифры важны. Но именно то, как ты ответишь на сильные стороны врага, скорее всего, решит исход битвы.
Арин не был для Кестрел врагом, но игры в «Клык и Жало» заставили ее увидеть в нем достойного противника. Поэтому она серьезно отнеслась к словам отца:
— Враг будет стараться скрывать свою силу до последнего. Если возможно, используй шпионов. Если нет, то как заставить его раскрыть себя? — И генерал ответил на собственный вопрос: — Уязви его гордость.
Кестрел отправила в кузню домашнего раба с поручением сообщить Арину, что он должен встретиться с ней в конюшнях. Когда он прибыл, Джавелин уже был оседлан, а Кестрел — одета для верховой езды.
— В чем дело? — спросил Арин. — Я думал, тебе нужно сопровождение.
— Верно. Выбирай лошадь.
Он настороженно ответил:
— Если я должен отправиться с тобой, нам понадобится экипаж.
— Не понадобится, если ты умеешь ездить верхом.
— Я не умею.
Она взобралась на Джавелина.
— Тогда, полагаю, тебе придется последовать за мной в экипаже.
— У тебя будут неприятности, если ты поедешь верхом одна.
Кестрел взяла в руки поводья.
— Куда ты направляешься? — требовательно спросил Арин.
— Ронан пригласил меня покататься по его имению, — сообщила она и пришпорила Джавелина. Легким галопом Кестрел выехала из конюшен, затем — с территории поместья, помедлив, лишь чтобы сказать стражникам на воротах, что ее догонит раб. — Возможно, — добавила она, направив Джавелина прочь, пока стражники не начали задавать вопросы по поводу необычности происходящего. Она вывела Джавелина на одну из многих конных троп, которые проложили валорианцы через наиболее зеленые части города, создавая дороги только для тех всадников, кто путешествовал быстро. Кестрел сопротивлялась желанию замедлить лошадь. Она ехала вперед, наслаждаясь звуком топота копыт по покрытой ковром огненных листьев земле.
Некоторое время спустя она услышала позади себя несущуюся галопом лошадь и тогда придержала Джавелина, интуитивно развернув его, чтобы увидеть приближавшего по тропе скакуна с всадником.
Арин натянул поводья и поехал сбоку от Кестрел. Лошади фыркали. Арин посмотрел на девушку, на улыбку, которую она не могла скрыть, и на его лице, казалось, в равной мере отразились досада и веселое изумление.
— Ты плохо лжешь, — сказала она ему.
Он рассмеялся.
В этот момент Кестрел осознала, что едва может на него смотреть, и опустила взгляд на жеребца. Ее глаза расширились.
— Ты выбрал этого коня?
— Он лучший, — серьезно ответил Арин.
— Это конь моего отца.
— Я не стану ставить это лошади в вину.
Пришел черед Кестрел рассмеяться.
— Вперед. — Арин пришпорил жеребца. — Постараемся не опоздать, — сказал он, однако, не сговариваясь, они ехали медленнее, чем было позволено на тропе.
Кестрел больше не сомневалась, что десять лет назад общественное положение Арина немногим отличалось от ее собственного: ему были доступны богатства, удобства, образование. Хотя она осознавала, что не заслужила право задавать ему этот вопрос, и не хотела озвучивать растущую в ней тревогу, Кестрел больше не могла молчать.