— Тогда я уверена, что ее чары утешат любые сожаления, которые могут посетить его по моему поводу.
— Только не говори мне, что ревнуешь. Ты же знаешь, что Ронан к тебе чувствует.
Внезапно Кестрел остро ощутила присутствие в комнате Арина. Она взглянула на него, ожидая увидеть скучающее выражение, которое обычно принимало его лицо при Джесс. Она ошиблась. Арин выглядел удивительно внимательным.
— Можешь идти, — сказала она ему.
На мгновение ей показалось, что он может воспротивиться ее воле. Затем он развернулся на каблуках и вышел из комнаты.
Когда дверь за ним закрылась, Кестрел сказала Джесс:
— Мы с Ронаном — друзья.
Джесс нетерпеливо фыркнула.
— И есть только одна причина, почему молодые люди вроде него посещают леди Фарис, — продолжила Кестрел, думая о сыне Фарис и ямочке на его щеке. Она поразмыслила над возможностью того, что отец ребенка — Ронан. Это не взволновало ее, что, в свою очередь, показалось ей странным. Разве ей не следует обращать внимание? Разве она не поощряла ухаживания Ронана? Тем не менее мысль о том, что Фарис родила от Ронана, скользнула по поверхности ее сознания и спокойно пошла ко дну без всякого всплеска, волнения или ряби.
Что же, если он отец ребенка, тот был зачат больше года назад. И если Ронан и сейчас с Фарис, то какие обязательства могут быть между ним и Кестрел?
— Фарис известна в широких кругах, — сказала она Джесс. — Кроме того, ее муж в столице.
— Молодые люди посещают Фарис потому, что ее муж — один из самых влиятельных мужчин в городе, и они надеются, что Фарис поможет им стать сенаторами.
— И какую плату, как ты думаешь, она с них взимает?
Джесс выглядела возмущенной.
— С чего Ронану возражать против ее цены? — спросила Кестрел. — Фарис красива.
— Он не станет этого делать.
— Джесс, если ты думаешь, что можешь убедить меня, будто Ронан невинен и никогда не был с женщиной, ты ошибаешься.
— Если ты считаешь, что Ронан предпочтет тебе Фарис, ты сошла с ума. — Джесс покачала головой. — Все, чего он хочет, — это знака твоего расположения. Тебе он давал их достаточно.
— Ничего не значащие комплименты.
— Ты не хочешь их видеть. Ты не считаешь его симпатичным?
Кестрел на могла отрицать, что в Ронане было все, на что она могла надеяться. Он производил хорошее впечатление. Был остроумен, добр. И не возражал против ее музыки.
Джесс спросила:
— Разве ты не хотела бы, чтобы мы стали сестрами?
Кестрел дотронулась до одной из многих блестящих светлых кос Джесс. Она вытянула ее из высокой прически подруги и убрала обратно.
— Мы уже сестры.
— Настоящими сестрами.
— Да, — тихо ответила Кестрел. — Я бы этого хотела. — Она всегда желала стать частью семьи Джесс — еще с того времени, как была ребенком. У Джесс был идеальный старший брат и терпеливые родители.
Джесс издала восторженный вскрик. Кестрел резко на нее посмотрела.
— Только попробуй сказать ему.
— Я? — невинно откликнулась Джесс.
*
Позже тем же днем Кестрел сидела напротив Арина в музыкальной комнате. Она открыла свои карточки: пару волков и три мыши.
Арин с обреченным вздохом перевернул свои. У него была неплохая комбинация, но не выигрышная, и сегодня он играл с меньшим мастерством, чем обычно. Он застыл на своем стуле, будто физически готовясь к ее вопросу.
Кестрел изучала его гравировки. Она была уверена, что он мог бы составить лучшую комбинацию, чем пара ос. Она подумала о карточках, которые он показывал ранее, и о беспечности, с которой отбрасывал остальные. Если бы она не знала, насколько он не любит проигрывать ей, то заподозрила бы, что он поддался.
Она сказала:
— Ты кажешься отвлеченным.
— Это твой вопрос? Ты спрашиваешь, что меня отвлекло?
— Значит, ты признаешь, что это правда?
— Ты дьявол, — заявил он, повторяя слова, произнесенные Ронаном после игры на пикнике у Фарис. Затем, заметно досадуя на себя, он сказал: — Задавай свой вопрос.
Кестрел могла бы потребовать объяснение, но его рассеянность интересовала ее меньше, чем обосновавшаяся в ее сознании загадка. Она считала, что Арин — не тот, кем кажется. Он обладал телосложением человека, которому с детства приходилось тяжело работать, однако умел играть в валорианскую игру, и играть хорошо. Он говорил на ее языке так, будто старательно изучал его. Знал — или притворялся, что знает, — привычки геранской леди и расположение ее покоев. Спокойно и уверенно вел себя с жеребцом Кестрел, и хоть это, возможно, ничего не значило (он ни разу не ездил на Джавелине), но девушка знала, что до войны умение ездить верхом в геранском обществе было признаком высокого положения.
Кестрел считала, что Арин — кто-то, кто низко пал.
Она не могла спросить, правда ли это, так как помнила, насколько резко он ответил, когда она поинтересовалась, почему его выучили на кузнеца. Этот вопрос казался ей вполне невинным, однако он ранил Арина.
Она не хотела причинять ему боль.
— Как ты научился играть в «Клык и Жало»? — спросила она. — Это валорианская игра.
Он заметно расслабился.
— Было время, когда геранцы с удовольствием отправляли корабли в вашу страну. Нам нравился ваш народ. И мы всегда восхищались искусствами. Наши моряки давно завезли на полуостров карточки «Клыка и Жала».
— «Клык и Жало» — игра, а не искусство.
Он изумленно скрестил руки на груди.
— Как скажешь.
— Я удивлена, что геранцам чем-то нравились валорианцы. Я полагала, что вы считали нас неразумными варварами.
— Дикими созданиями, — пробормотал Арин.
Кестрел была уверена, что ослышалась.
— Что?
— Ничего. Да, вы были совершенно бескультурными. Ели руками. Развлечением для вас было наблюдать, кто и кого убьет первым. Однако, — он встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза, — вы славились и еще кое-чем.
— Чем? Что ты имеешь в виду?
Он покачал головой и снова сделал тот непонятный жест, подняв ладонь и взмахнув ею в воздухе у виска. Затем он сплел кисти рук вместе, разнял их и стал перемешивать карточки.
— Ты задала слишком много вопросов. Если хочешь ответы, тебе придется выиграть их.
Теперь он не выказал ни намека на рассеянность. По ходу игры он не обращал внимания, когда она пыталась спровоцировать его или рассмешить.
— Я видел твои проделки на других, — сказал он. — Со мной они не сработают.
Он победил. Кестрел ждала, нервничая и гадая, испытывал ли он такие же эмоции, когда сам проигрывал.