Несколько секунд профессор прислушивался, смотрел на приборы, потом обернулся.
Створки люка позади них закрылись, стало темно. Воздух на глазах превращался в холодный пар, через минуту иллюминатор покрылся инеем, который вскоре превратился в капли воды. Глядя на манометр, профессор сообщил:
– В шлюзе воздух.
– Прибыли.
– Принимайте команду, князь…
Офицеры по земной привычке хотели построиться, но ничего у них не вышло. Они впрямь напомнили профессору комариный рой.
– Хочу только еще раз напомнить, господа… Никакой стрельбы! Если уж возникнет необходимость действовать – действуйте холодным оружием.
Князь, ощупывая себя – все ли на месте, – ответил:
– Вы, Владимир Иванович, о нас не беспокойтесь.
С точки зрения пассажиров, долетев до станции, он совершил то, что было не под силу им, а дальше должно было произойти то, что не под силу было сделать самому профессору – ворваться на орбитальный оплот большевизма и захватить его.
Профессор заволновался, хрустнул пальцами. Сколько всего было сделано, сколько узлов завязано и сколько распутано, чтоб все они сегодня оказались здесь… Понимают ли они все значение того, что произойдет? Князь почувствовал его состояние и добавил:
– Вы, Владимир Иванович, не волнуйтесь. Вы свое дело сделали – спасибо вам. Теперь наш черед – мы свое сделаем…
Чтоб обнадежить некстати разволновавшегося профессора, добавил:
– На пулеметы за тремя колами проволоки ходить не страшнее было, а хаживали.
Профессор понял, но не оценил.
– Может быть, на пулеметы и не страшно было, только ведь цена таких эскапад жизнь…
– А это не так уж и мало, – суховато перебил его слегка опешивший князь.
Профессор взмахнул рукой, словно огорчился, что его не поняли.
– … а тут все наше дело на кону…
Князь дернул щекой – не понравилась ему профессорская нотация.
– Спасибо, Владимир Иванович! – за всех суховато ответил он и, принимая команду на себя, скомандовал: – Маски!
Едва створки разошлись и за ними сквозь рванувшийся туман князь различил фигуры обитателей, как туда полетели газовые шашки, а потом… Князь скомандовал:
– С Богом!
Офицеры поступили так же, как, верно, поступали во время войны – выскакивая из окопов под пули, чтоб сократить расстояние до противника. Сработали рефлексы. С криком, заглушенным противогазами, незваные гости прыгнули вперед.
Все трое шутихами улетели внутрь станции, опережая газовую волну. Там кто-то засмеялся. Видно, что-то похожее бывало с каждым из хозяев, но уже через пару секунд комсомольцы-добровольцы сообразили, что что-то не так. Кто-то закричал, правда, скорее удивленно, чем испуганно.
Четверо оставшихся в ангаре сделали правильные выводы и поползли вперед, придерживаясь за стенки. Шашки с газом должны были сделать почти всю работу. Князь плыл последним, сильно рассчитывая, что так все и случится.
Только не все пошло так гладко, как хотелось бы.
Мимо него пролетел не то обрезок трубы, не то газовый ключ. Железо за спиной лязгнуло по железу и отскочило.
Он прижался к стене. Из-за поворота вынесло одного из незваных гостей в обнимку с ящиком, и, завертев, отбросило в сторону. Ящик распался щепками, посыпались и поплыли по коридору болты и гайки… Князь не раздумывая бросил вперед газовую шашку и только после того, как задымивший брикет, словно маленькая ракета, улетел в стену желтоватого тумана, подхватил товарища. Из-за респираторной маски он не мог понять, кто перед ним. Тот помахал, держась одной рукой за грудь, показывая, что жив.
Бах!
Звук ударил по ушам, словно водяной столб.
Однако!
Стрелять в стоянии невесомости мог только тот, кому терять было уже нечего. Оттолкнувшись от стены, князь бесшумно пролетел в соседнюю секцию, краем глаза успевая отмечать висящие то тут, то там безвольные тела коммунаров. Они походили на дирижабли, заблудившиеся в облаках. Все шло как надо! Не подвели германские химики!
Бах! Бах!
Дважды «однако»!
Шевельнув рукой, командир десанта направился к видневшемуся за газовой завесой комингсу, но на полпути зацепился пальцами за стену. Тонкий свист, напоминавший не шипение, а неуместный тут стрекот кузнечика, приковал его к месту.
От этого звука чесались зубы и покрывалась мурашками спина. За стеклом, пробитым насквозь револьверной пулей, воздух превращался в поток хрусталиков, создавая образ фонтанной струи, бьющей прямо в звездное небо. Вместе с фонтаном за борт уходили тепло, воздух и водяной пар. Он там леденел, превращаясь в сверкающие звезды, и закручивался в спираль, добавляя черному небу еще одну галактику.
Воздух вокруг становился ощутимо холоднее. Звуки схватки, доносившиеся из соседнего отсека, стали какими-то тусклыми, и сам свист словно бы отдалился, уши заложило ватой. Князь сглотнул и снова услышал однообразные переливы песни смерти, что насвистывал высасываемый Великой Пустотой воздух.
Это было куда опаснее, чем коммунары с гаечными ключами. Дыра вела в смерть. Князь чувствовал, как его самого эта неведомая сила закручивает и втягивает в застекольную черноту.
Нужно было заткнуть её чем-то мягким и тонким… Но чем?
Тут все было как в читанной когда-то в далеком детстве сказке про барона Мюнхгаузена, только наоборот. Не вода стремилась заполнить трюм корабля, а воздух рвался наружу, освобождая место для Великой Пустоты.
Там, в детстве, барон справился.
А чем же князь хуже барона?
Эта простенькая мысль сдвинула что-то в голове. Он подхватил безвольное тело одного из строителей станции и сунул чужой палец в ледяную дыру… Вихрь стих, и кружившийся в воздухе мелкий мусор прилип к стенам.
Князь передернул плечами. Мудрое решение! Стало теплее, да и большевик никуда не убежит…
Орбита Земли. Станция «Знамя Революции»
Июнь 1930 года
…Установку большевики смонтировали в одном из трех пеналов, что составляли тело станции. Она несомненно была самой важной частью Сталинского детища, и под неё выделили целиком один из них, и теперь недавний сотрудник краснознаменного профессора Иоффе ползал там, соображая, как можно запустить это оружие смерти. Офицеры десанта, можно сказать, стояли в дверях и смотрели, как тот что-то крутит, дёргает рычаги и присматривается к циферблатам. Князь смотрел спокойно, даже благожелательно, не пуская на лицо свое волнение. Специалист специалистом, а все ж кто его знает, как там все повернется…
Полчаса спустя техник молча поднял большой палец вверх. У князя словно гора с плеч упала. Всё… Мир становился их собственностью…
Он прижмурился, сдерживая подступившие слезы, и торжественно перекрестился.
С минуту князь смотрел на установку, не решаясь дотронуться до полированного железа. В нем что-то боролось, не давая руке сделать простого движения. Пересилив себя, положил руку на никелированный штурвал, словно брал под уздцы белого коня.
– Свершилось! Сегодняшний день мы давно заслужили своей работой и своим терпением. Поздравляю вас, това… господа. Господа!!! Отныне и навсегда только господа! То, что мы планировали три года назад, пришло к завершению. Нам останется использовать оружие и выставить свои требования миру.
– Вы хотите сказать, большевикам?
– Нет! Именно миру!
– Вы думаете, они подчинятся?
– С силой трудно спорить, – спокойно обронил князь, – а вы, честное слово, не представляете, что это за сила…
Он снова коснулся полированного металла.
– Этим мы изменим ход Истории!
Голос его был так серьезен, что никто не улыбнулся. Он покачал головой, словно одновременно удивлялся и завидовал тому, чем все они только что стали.
– Отсюда…
Князь поднял ладонь вверх и сразу стал похож на ветхозаветного пророка.
– Отсюда мы сможем сметать города, словно муравейники…Танки, линкоры, пулеметы, ядовитые газы – это игрушки, которые человечество с брезгливостью отбросит, едва узнает о новом оружии. Оно содрогнется!
Теперь, после ужасных войн и беспощадных революций, после временного торжества Великого Хама, наверное, всем понятно, что человечеству нужен строгий ментор. Строгий судья и наставник, оберегающий незрелые умы от опасных экспериментов над собой и своими странами.
Горящими глазами он обвел товарищей.
– Мы! Мы станем таким ментором! С пучком розог в руке мы вознеслись над Землей для того, чтоб строго наказывать непослушных и искоренять крамолу!
Непонятно, чего он ждал, но его экзальтация не воодушевила товарищей. Люди молчали, то ли удивленные услышанным, то ли примеряя на себя тяжесть новой Мономаховой шапки. Тишина висела пологом, отгораживающим его от собравшихся, пока, наконец, профессор не нарушил её.
– Вы себе прямо ангельский чин выбрали… – сказал он. В голосе его звучала ирония.