— Вот и попались рыбки на удочку, — сказал Сэмюэль Диксон шутливо, указывая своей невестке на подвиги ее мужа.
— Но точно ли эта долина так прекрасна, как вы говорите? — спросила она с участием.
— И даже гораздо лучше. Это настоящий земной рай. Скоро сами увидите. Я думаю, на сто миль в округе не найти места более приятного и удобного. И всех благ земных тут в изобилии: леса, воды, пастбища, дичи, и не знаю чего еще тут нет.
— Только бы мистер Джонатан согласился поселиться здесь.
— Ну, милая сестрица, это зависит немножко и от вас.
— Увы! Вы, верно, полагаете, что я имею какое-то влияние на мужа? Нет, вы сильно ошибаетесь. Вы знаете, что им овладел дух непоседливости; он никогда не бывает счастлив, сидя на одном месте, и нигде ничем не удовлетворяется.
— Ну, здесь-то он вполне будет доволен, ручаюсь вам за это — конечно, в том случае, если вы сами этого хотите.
— Дай-то Бог! — ответила она, вздохнув про себя.
— Тише! Вот и он сам. Внимание! Настала решительная минута.
И действительно, Джонатан летел с быстротой стрелы и остановился точно у повозки.
— Слушайте! — закричал Джонатан, запыхавшись. — Я прямо из долины.
— Вот как! — отвечал Сэмюэль равнодушно. — А нашли ли вы оленью шкуру, которую я там повесил?
— До шкуры ли тут! — закричал Джонатан с досадой. — Дело совсем в другом.
— А в чем же дело? — спросил Сэмюэль.
— Будто ты не понимаешь меня, брат! Разумеется, речь идет об этой волшебной долине! Клянусь честью, за всю свою жизнь я нигде не встречал ничего подобного. Какая величественная и живописная природа!
— Ну вот, теперь ты преувеличиваешь, Джонатан. Правда, местность не дурна, но далеко не заслуживает тех восторженных похвал, которыми ты удостаиваешь ее.
— Какой ты странный человек! — возразил Джонатан с досадой. — Достаточно, чтобы какая-нибудь вещь мне нравилась, так ты сейчас же принимаешь противоположное мнение. Раз мне нравится — значит, тебе непременно не нравится!
— Как же быть?.. Ну что же, Джонатан, ты прикажешь расчистить удобное место в долине?
— Расчистить! Что вы там толкуете, ничего не понимая! — крикнул Джонатан резко. — Я намерен не расчистку делать, а завладеть всей долиной. Она никому еще не принадлежит, следовательно, будет наша; мы разделим ее с братом поровну.
— О! — заметил Сэмюэль. — Мне надо так мало земли!
— У вас будет столько земли, сколько вам принадлежит по праву — вот как, любезный брат! Неужели вы думаете, что я захочу воспользоваться вашими интересами?
— Избави меня Бог от таких мыслей!
— Милый Джонатан, надо все получше обсудить, прежде чем принять такое важное решение, — заметила жена.
— Я уже все обсудил и рассудил, и решение принято мною раз и навсегда. Повторяю вам, в этой самой долине мы остановимся и расположимся на житье, и это так же верно, как и то, что я уже оставил там сыновей с приказанием приниматься за дело.
— За дело?
— Да, брат, они уже занялись рубкой леса и расчисткой местности. Дела нельзя откладывать; пора уже поздняя. Нельзя терять ни минуты, если мы хотим покончить с нашими приготовлениями к зиме.
Разговор продолжался в том же духе, а повозки все тянулись вперед, так что к этому времени прошли уже половину ущелья.
— Посмотрите-ка! — воскликнул Джонатан. — Нет ничего легче, как укрепиться в этом ущелье в случае надобности.
— Правда; должно быть, в этих местах много краснокожих.
— Какая же тут беда? У нас немало вооруженных людей.
— И это правда, но в случае нападения с их стороны мы не можем рассчитывать на постороннюю помощь и должны ограничиваться собственными силами.
— Позвольте вас уверить, что и этого вполне достаточно.
— Надеюсь, но боюсь, что индейцы не дадут нам спокойно завладеть этой местностью, особенно если она так богата дичью, как это тебе показалось.
— Ба-а! Стоит ли об этом задумываться? Пускай индейцы пожалуют — не беда! Мы устроим им такую встречу, что они потеряют всякую охоту ссориться с нами.
— Что тут спорить! Поживем — увидим.
— Послушай, брат, ты просто нестерпим со своими грозными предсказаниями.
— О! Нет, Джонатан, это не так, я только осторожен, вот и все.
Переселенец обиделся, что его брат постоянно возражает ему, и, внезапно прекратив с ним разговор, пришпорил лошадь и ускакал вперед.
Сэмюэль весело смотрел ему вслед.
— Теперь вы можете быть спокойны, — со смехом обратился он к своей невестке. — Джонатан убедился, что мне досадно его твердое намерение поселиться здесь, и теперь уж ни за что на свете не откажется от своего намерения, хоть бы для того только, чтобы досадить мне.
— Боюсь, не слишком ли далеко вы зашли в споре с ним?
— Ничуть, напротив, я только подстегнул его решимость.
— Признаюсь вам, меня сильно встревожили ваши слова об индейцах; вы серьезно думаете, что их тут много?
— Полагаю, что мы попали в их владения, но не думаю, чтобы они напали на нас, если мы сами не подадим к тому повода.
— А если эта долина и в самом деле принадлежит им?
— Ну так что же? Мы заключим соглашение с племенем, которому она принадлежит, и купим ее у краснокожих, как это теперь часто делается.
— Но ведь вы знаете нашего Джонатана — он ни за что не согласится вести переговоры с кем бы то ни было. Разве вы забыли его правило: земля принадлежит тому, кто первый ее занял?
— И то правда. Ну и что? В случае надобности мы постараемся заставить его изменить мнение, и я надеюсь на успех… Но смотрите: мы въезжаем в эдем, который отныне будет нам принадлежать.
— Ах, какая великолепная местность! — воскликнула миссис Диксон, всплеснув руками с выражением восторга.
Мисс Диана, несмотря на свою обычную печаль и молчаливость, тоже не могла скрыть своего восхищения при виде величественной природы, внезапно открывшейся перед ее глазами.
— Будьте осторожнее, умерьте свои восторги, — внезапно сказал Сэмюэль. — Приближается мой брат, и если он услышит вас, то пиши все пропало!
Шагах в ста от них стоял Джонатан Диксон, а позади него три сына на лошадях и с ружьями в руках.
В правой руке переселенец держал американский флаг. Когда все повозки въехали в долину, Джонатан махнул рукой, и караван остановился.
Вся прислуга и работники выстроились в двадцати шагах от своего командира. Сэмюэль Диксон с невесткой и племянницей оставались в повозке.
Переселенец размахивал флагом над своей головой, а в это время лошадь под ним выделывала разные штуки и не стояла на месте. Помахав флагом еще некоторое время, он воткнул древко в высокую кучу земли и произнес твердым и громким голосом: