Читать интересную книгу Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся - Джесси Беринг

Не могу сказать, что в тот день мне был причинен вред. Однако если бы моя сестра не вернулась, когда дядя пытался облапать меня раз в шестой, и учитывая, что я был настолько наивен, что вполне бы мог сделать все, что он мне скажет (в том числе пойти за ним к его машине), этот мужчина слишком близко подошел к опасной черте, даже для моих относительно либеральных взглядов на природу вреда. Так что вне зависимости от того, что он чувствовал себя комфортно, будучи гебефилом и пигофилом, любимым занятием которого было ощупывать подростков в общественных местах, и не испытывал дистресса из-за своих пристрастий, обычный психиатр, просматривающий запись камеры наблюдения, счел бы этого человека психически больным. А обычный гражданин, увидевший то же самое, назвал бы его, конечно, преступником.

Из восьми указанных в справочнике парафилий к пяти не применяется критерий личностного дистресса: педофилии, эксгибиционизму, вуайеризму, фроттеризму и садизму. Авторы руководствовались тем соображением, что большинство видов сексуальной девиантности достаточно безобидно, а эта пятерка по своей сути вредоносна. Но черта, разделяющая “вредоносное” и “безвредное”, не всегда очевидна. В следующей главе мы подробно рассмотрим эту крайне важную тему. (И не забывайте: болен ли человек психически, и нарушил ли он закон – это две совершенно разные темы. Главное – мог ли человек повести себя иначе[45].) Вернемся к классификации. Психолог Джеймс Кантор считает, что парафилии можно объединить в две широкие категории. В первую попадают те, при которых объект сексуального интереса отличается от обычного человека репродуктивного возраста. Так, Шарль Бодлер рассказывал, что испытывает пристрастие к гигантессам и карлицам. (Влечение к людям, значительно отличающимся по росту, называют анастеемафилией.) Впрочем, тот же Бодлер утверждал, будто однажды съел мозг ребенка, а также что у него есть бриджи для верховой езды, сшитые из кожи собственного отца, так что, вероятно, к заявлениям поэта стоит отнестись скептически. К категории парафилий с необычными эротическими объектами относятся также орнитофилия (влечение к птицам), савантофилия (влечение к людям с умственными отклонениями) и хазмофилия (влечение к трещинам, щелям и прочим деталям рельефа, которых не найти на теле человека).

Ко второй категории парафилий, по Кантору, относятся такие, при которых самым возбуждающим элементом секса является нечто отличное от полового акта с желающим того партнером или прелюдии к нему. Здесь стоит упомянуть стигиофилов [от названия реки Стикс], которые подпрыгивают, как на сковородке, при мысли, что попадут в ад; психрофилов (которые, наоборот, возбуждаются, когда им холодно или когда они видят, как дрожит от холода другой), а также климакофилов (которые якобы испытывают сильнейший оргазм при падении с лестницы).

Такие парафилии крайне редки. Самыми частыми из второй категории являются фроттеризм, эксгибиционизм и вуайеризм. Курт Фройнд, которого считают отцом экспериментальной психологии, полагал, что в основе этих парафилий лежит нарушение ритуала ухаживания. Фройнд писал, что чаще всего половой связи между здоровыми взрослыми предшествует “подготовительный” этап. Это поведение призвано продемонстрировать эротический интерес, получить зеленый свет на дальнейшие действия. “Это фаза, когда взглядами и движениями рук партнеры обмениваются сигналами и приглашениями, – уточняет психолог Джон Мани. – Люди флиртуют, кокетничают, соблазняют и добиваются расположения друг друга. Это называется фазой ухаживания, а у животных – брачными играми”. Фройнд считал, что некоторые люди “застревают” на одном из этапов фазы ухаживания и в результате начинают достигать наибольшего сексуального удовлетворения, например от прикосновений (фроттеризм), или от демонстрации сексуального интереса к потенциальному партнеру (эксгибиционизм), или от получения особого права созерцать другого человека в сексуальном контексте (вуайеризм). В соответствии с этой моделью парафилии являются преувеличенными проявлениями ритуального ухаживания. Мани объясняет: каждая из фаз ухаживания каким-либо образом “вышла на первый план, вместо того чтобы оставаться вспомогательным элементом. Она вытесняет главное событие, которым является половой акт, и перетягивает внимание на себя”.

Итак, в первую группу парафилий по Кантору включены те, где необычным является объект желаний, а во вторую – те, где все внимание уделяется необычному поведению. Полезно провести это различие, когда речь идет о девиантной сексуальности, но заметьте: эти категории не являются взаимоисключающими. То есть человек может быть парафилом в том, что объект его страсти так же необычен, как и его любимое сексуальное занятие. (Пселлизмофил-небулофил, верх наслаждения для которого – заниматься мастурбацией в тумане и слушать, как кто-то заикается, понял бы, что я имею в виду.)

В случае фетишизма граница между эротическими объектами и эротическими парафилическими действиями может быть нечеткой. Как мы увидим, объект фетиша не является сам по себе эротическим объектом – это символический эрзац-заменитель гениталий эротического объекта. Сексуальное удовлетворение с объектом-фетишем может зависеть от ритуала, а может и не зависеть. Так что это не всегда идеальное совпадение с категорией парафилий, основанных на необычных действиях. Вообще-то предметом фетиша может стать что угодно: инвалидные кресла и костыли, слуховые аппараты, резиновые шапочки для плавания, вообще любой суррогат идеального партнера. Некоторые фетишисты имеют склонность к краже объектов фетиша (хрестоматийный пример – нижнее белье), и вторичная клептомания создает для них дополнительные проблемы. Также многие парафилы очень не любят расставаться с дорогими их сердцу коллекциями фетиш-объектов, которые они собирали долгие годы и хранили, как сокровища. Штекель называл такие коллекции “фетишистскими библиями”. У одного пожилого мужчины с пубефилией была такая старая коллекция лобковых волос, что многие экспонаты, вклеенные в альбом, давно поседели. (Можно лишь гадать, играли ли какую-то роль принципы управления отвращением, о котором мы говорили выше, при неожиданной встрече с кладками лобковых вшей в этом фолианте.)

Для фетишиста определенный предмет имеет физическую связь с телом эротического объекта, будто тот впитал “суть” этого человека и поэтому вызывает такое возбуждение. Это принципиально. Только что купленные, ни разу не надетые туфли вряд ли вызовут у фетишиста интерес. Но его заинтересуют туфли, которые носил некто, кого он считает привлекательным. Или фетишист может фантазировать, что тот человек их носил. Магазин секонд-хенда для фетишиста – настоящий бордель. Точно так же, если ваш фетиш – мужское нижнее белье, вы, когда припечет в очередной раз, не будете в нетерпении разрывать упаковку новеньких труселей из универмага, а, скорее, достанете испачканные спермой плавки, принадлежавшие любимому порноактеру – да-да, те самые, купленные на интернет-аукционе на прошлой неделе.

Даже для фетишистов без парафилии нетрудно понять, чем привлекательно прикосновение предмета, имеющего близкую связь с человеком, которому вы симпатизируете. Не знаю, как вы, а я бы покривил душой, если бы сказал, что никогда не испытывал возбуждения от банки газировки. В школе я одно время занимался самоудовлетворением, глядя на банку из-под “Кока-колы”, выброшенную мальчиком (увы, натуралом), в которого я был влюблен. Поскольку у меня не было шансов оказаться ближе к его губам, чем так, его образ волшебным образом слился с этой банкой. Кстати, несколько исследований в области психологии потребления показали, что люди скорее купят одежду, к которой прикасались физически привлекательные продавцы[46]. Такой случайный фетишизм встречается достаточно часто. Но в клиническом, парафилическом смысле “истинный фетишизм” – это феномен, когда фетиш возбуждает сильнее, чем эротический объект, обозначаемый этим фетишем, и без него почти невозможно получить сексуальную разрядку.

“Предметофилы” (“объектофилы”) в некоторых отношениях совершенно иные, нежели фетишисты-парафилы: для первых предмет страсти не является символической заменой эротического объекта, их влечение к этому предмету никак не связано с тем, что он прикасался к желанному человеку. В случае предметофилов сам предмет становится эротическим объектом. Важнее всего вот что: они убеждены, что предмет отвечает им взаимностью. Стулья, лестницы-стремянки, шали, книжные шкафы… Все, что только можно вообразить. С точки зрения предметофилов, любой предмет во вселенной может безумно, глубоко и страстно полюбить человека. (Полагаю, не стоит забывать об этом, когда вы будете стучать кулаком по капоту сломавшейся машины. Если она мазохистка, ей может понравиться и она продолжит в том же духе.)