Он вздохнул и выдернул из цветника несколько сорняков. Зое поставили хороший памятник серого гранита с красивой кованой оградкой. Иван часто бывал здесь, протирал стелу, убирал нападавшие ветки и листья, но замечал, что за могилой есть и женский пригляд. Кто-то посадил в раковину голубенькие цветочки, а по оградке пустил плющ, который неожиданно бурно разросся, а летом даже цвел радостными красными сапожками. Ему приятно было видеть, что у Зои все так красиво, но он никак не мог понять, кто же берет на себя труд ухаживать за могилой. Насколько он знал, у Зои не было близких родственников, а ее близкая подруга недавно родила и не могла часто приезжать на кладбище. Наверное, ее однокурсник, известный пластический хирург Розенберг, приплатил местным сотрудницам, чтобы следили, решил Иван.
— Так что мне делать? — обратился он к памятнику, словно тот мог дать ему совет.
Проще всего выкинуть из головы и Алису, и Илью Алексеевича. Тот, наверное, уже клянет себя последними словами за то, что в минуту паники придумал столь дикий план спасения дочери. «Мне ничего не будет, если откажусь, — решил Иван. — Он не тот человек, чтобы мстить. Конечно, он будет меня избегать, как свидетеля своего позора, но мы и так редко пересекаемся. А вот как я буду смотреть в глаза Алисе… Зная, что мог бы протянуть ей руку помощи, но не протянул, испугавшись душевного дискомфорта. Ведь если я соглашусь, мне тоже ничего не будет. Илья Алексеевич сказал, могу свалить в любой момент, когда полюблю другую женщину, главное, чтобы его жена знала — у Алисы был муж. Только я ведь никого не полюблю, моя любимая лежит здесь, под этим камнем, и уже никогда ко мне не вернется. Так почему бы не жениться на Алисе, если мне все равно?»
Он достал новую сигарету. Строго говоря, ему действительно давно пора жениться, двадцать девять лет — возраст солидный. Все его друзья — семейные люди, у многих дети уже ходят в садик, а то и в школу. Иван никогда особенно не мечтал о безмятежной супружеской жизни, но последнее время стал чувствовать себя вроде как одиноким, особенно с тех пор, как женился его близкий приятель Стас Грабовский. Друзья не отвернулись от Ивана, но у них началась совсем другая жизнь, появилось множество новых проблем, в которых он совершенно не ориентировался. Его по-прежнему охотно приглашали в гости, но теперь он стал чувствовать себя каким-то странствующим рыцарем, менестрелем, которого с радостью принимают, кормят, слушают его рассказы о неведомых землях, но в то же время относятся несколько снисходительно. Иногда он чувствовал, что на очередное сборище его позвали не как друга дома, а в качестве кавалера для одинокой подружки жены.
Стас Грабовский приходил на работу, сияя от счастья, рассказывал, как они с женой всю ночь не спали, потому что малыш перепутал день с ночью, и носился по городу в поисках дешевых, но хороших памперсов.
Слушая его, Иван ощущал что-то вроде стыда — неловкость, будто он дезертирует с важного жизненного фронта, не берет на свои плечи груз, который должен нести всякий уважающий себя мужчина. «Но что поделать, если Зоя умерла, а больше мне никто не нужен», — тут же обрывал себя он.
И вот теперь ему предлагают жениться на Алисе, на девушке, которая никогда не нравилась ему и к тому же беременна от женатого мужчины.
— Полный бред, — сердито сказал он, глядя на памятник, словно Зоя могла каким-то образом ему ответить.
«А если бы и могла, — вдруг подумал Иван, — то сказала бы: «Это самое разумное предложение, какое мне доводилось слышать». Зоя уважала Алису и сто раз советовала мне жениться на ней, потому что в сорок лет боялась связываться с таким молодым человеком, как я».
Алиса… Ему часто приходилось работать с ней, и всегда он был уверен, что его распоряжения будут выполнены неукоснительным образом. В тот страшный день, когда в клинику привезли умиравшую Зою, Алиса тоже была рядом…
После похорон любимой Ваня попал в больницу с жестокой анемией. Окружающую действительность он воспринимал как в тумане. Его поместили в терапию, где начали интенсивно колоть витамины и препараты железа, а заодно подвергать всевозможным обследованиям, ведь говорить, что он сдал для Зои полтора литра крови, было ни в коем случае нельзя, поэтому врачи считали его анемию признаком какого-нибудь грозного заболевания. Он держался как партизан.
Алиса навещала его каждый день, приносила салаты из свеклы, печенку, гранаты и красную икру. В первые дни, когда ему было особенно нехорошо, она подолгу сидела с ним, молчала или читала вслух, а один раз даже покормила с ложки. Она никогда не утешала его, не говорила, как другие, что «надо жить», но от ее молчаливого присутствия ему становилось спокойнее, чем от казенных соболезнований.
Потом он поправился, и Алиса сразу отошла в тень. Они по-прежнему встречались на работе, просто сотрудники, он говорил ей «Алиса», она ему «Иван Сергеевич», иногда добавляя нейтральное: «Рада вас видеть». Иногда угощала чаем, редко-редко улыбалась, и ему было приятно видеть, как улыбка преображает это обычно хмурое некрасивое лицо.
Она была надежным человеком. Как-то к ним доставили очередного наркомана, счастливого обладателя палочки Коха, ВИЧ и всех вирусов гепатита — таких медики называют «полный кавалер». Добрые терапевты положили его в отделение с пневмонией, где «кавалер» немедленно запсиховал. Он по всем правилам осады разлил под дверью йогурт, чтобы нападающие падали, а дверь забаррикадировал кроватью и тумбочкой. К счастью, парень лежал в палате один, но в безумном состоянии он мог нанести вред и сам себе. Дожидаться приезда вневедомственной охраны было некогда, Иван лично вышиб дверь и, успокаивая наркомана, нечаянно сломал ему нос.
Алиса, прибежавшая на вызов вместе со Стасом Грабовским, все это видела. Стас посмеялся, что его друг возвращается к истокам медицины и осваивает древний метод наркоза «дозированный удар по голове», медики порадовались, что так быстро удалось обезвредить гражданина, и решили, что инцидент исчерпан. Но радовались они рано — на следующий день Анциферова вызвали к заведующему и потребовали отчета за сломанный нос. Он прикинулся дурачком. Грабовского на очную ставку вызывать не стали, справедливо рассудив, что тот будет покрывать друга, пригласили Алису. Иван думал, что она скажет, будто ничего не видела, но Алиса держалась стойко: доктор Анциферов больного не трогал, а когда они сломали дверь, нос был уже расквашен. Ни угрозы, ни логические построения не могли поколебать ее позицию: она помнит все до мельчайших подробностей и точно знает — Иван Сергеевич ни при чем.
Ивана растрогала такая твердость духа.