— Мы опять вернулись к Китаю, — отозвался Свитхарт. — Кто оплачивал путешествия Грейсон?
— Она никогда не платила за билеты и гостиницы. Но деньги с ее кредиток — семь карточек с общей суммой двадцать восемь тысяч долларов — уходили на одежду, украшения и прочую роскошь.
— И служба безопасности Портон-Дауна до этого не докопалась? Такой счет должен привлекать внимание, как огромный красный флаг.
— И никто бы не докопался без твоей наводки — четыре карточки оформлены на Сэмюэла Грейсона. Ее отца. Он умер в девяносто девятом году.
— Значит, она сохранила карточки, — произнес Свитхарт, — и расплачивалась ими по счетам.
— Электронный перевод со счета ее отца. На самом деле, она положила на счет крупную сумму за два месяца до смерти. Тридцать тысяч долларов. Как-то не похоже на ее зарплату.
— Попробую угадать — «Всемирные Развлечения» оплатили ее услуги в качестве турагента.
— «Всемирные Развлечения» оплатили ее услуги в качестве бог знает кого, она была девушкой легкого поведения.
— Или же курьером, — Свитхарт глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул: — Она перевозила деньги, товар, информацию?
— Хороший вопрос. Будем искать. Слушай, профессор, — тихо произнес Люк, — передай мои поздравления доктору Стрэйндж Скажи ей, я собираюсь поцеловать невесту.
Свитхарт что-то проворчал.
— Кстати, что ты подаришь им на свадьбу? — спросил Люк.
Вместо ответа Свитхарт повесил трубку.
Он обдумывал эту информацию, наряду с другими сведениями, полученными сегодня.
Тосиёри писал:
На твой запрос ответ отрицательный. Секретное распоряжение. Жаль, если это подвергнет опасности твоих друзей. Стейки великолепны.
Следующие три часа Свитхарт просидел в полумраке, отпустив сознание в свободное плавание, но время от времени возвращая его в исходную точку — вперед, назад, вперед, назад — как дыхание, как упражнения в сумо, как медитация.
Оставаясь неподвижным, он странствовал по миру. Образы Гонконга всплыли в памяти, это место он выбрал неслучайно.
Он слышал тихий мелодичный голос, который редко позволял себе вспоминать. Колыбельная, которую мать пела ему, возвращаясь домой на рассвете.
Он вспоминал голубые волны, щекочущие кожу; духи; платье матери, которое навсегда запечатлелось в его сознании; голубое, ее любимый цвет, голубизна горных вершин, когда полуденные облака скрывают солнце и воздух становится тяжелым и плотным, голубизна павлиньих перьев, голубизна рыбы, проплывающей под слюдяной поверхностью соленой воды.
Теперь воображение странствовало между Гонконгом и Гавайями.
Его жизнь на этих островах ушла в прошлое вместе с матерью, ее любовниками, его отцом. Как обычно, выпустив из подсознания осколки воспоминаний, он удивился: почему я еще здесь?
Другое видение, не столь давнее, более яркое, всплыло в сознании: два сплетенных тела.
Япония. Дождь стучит по бумажной перегородке.
Тихие голоса и запах уксуса.
Он сражен болью и гневом.
Страстное желание.
И что-то еще, какое-то иное чувство, острое, цвета чистого нефрита.
Эти чувства непривычны.
Они не радовали его.
Они нарушали его самообладание.
Пол Лэнг смотрел на компактный черный чемоданчик. Потом открыл его, вдохнул резкий, острый химический запах. Ампулы аккуратно уложены в гнезда, защитная крышка на липучке плотно держит их на месте, толстая прокладка предохраняет от поломок. Некоторые ячейки пусты.
Саманта всегда хранила этот кейс вместе со своими туалетными принадлежностями. Это аптечка, говорила она. Он верил ей. Но после ее смерти он обнаружил чемоданчик на верхней полке в ванной. Она спрятала его за коробкой с остатками пакета первой помощи. Возможно, забросила его туда в спешке, когда он однажды застал ее врасплох.
Он мог только гадать.
У него тряслись руки, дрожащими пальцами он достал самую большую ампулу. Ее уже вскрыли. Он поднес ампулу к свету и разглядел внутри почти микроскопическую пыль. Это могло быть что угодно. Что угодно.
В эти дни он воображал, как открывает ампулу и вдыхает содержимое. Или представлял, что кладет ее в карман, заходит в вагон метро, давит ногой. Ждет.
В эти дни Лэнг многое воображал.
Но сейчас он положил ампулу обратно в ячейку, застегнул липучку, закрыл чемоданчик, упаковал его вместе с одеждой и паспортом. Он отправлялся в дорогу. В Америку. В Нью-Мексико. Он мог выиграть восемь часов и прибыть на место в шесть вечера. В четверг.
Он проделал сложную работу и выявил предательство. Американцы солгали ему, они не собирались отдавать Кристин Палмер правосудию. Она снова выйдет сухой из воды, если только он не возьмет дело в свои руки.
Он разработал план, способ установить контакт.
Застегнул сумку, выключил ноутбук.
Посмотрел на часы, оставался час на отдых. Он не стал ложиться в кровать, нашел место на полу, где умерла Саманта, лег, подтянув колени к подбородку. И закрыл глаза.
Часть III LEX CORNELIA[18]
16
красный всадник: соскучились по мне?
алхимик: да
красный всадник: не представляете, как много это для меня значит
алхимик: я знаю
красный всадник: хочу предложить вам знак моего почтения
алхимик: нет необходимости
красный всадник: я настаиваю / я скажу вам, где и когда
алхимик: опасно
красный всадник: доверьтесь мне
алхимик: вы можете все погубить
красный всадник: доверьтесь
алхимик: не переходите границы
красный всадник: рано или поздно мы должны выйти на новый уровень
…
красный всадник: мы должны доверять друг другу
…
красный всадник: нет пути назад
17
Спецагент Даррел Хупай сделал круг вокруг квартала. Он всегда заранее чуял неприятности. В четверг, выкатившись из кровати в 6.03 утра, он почувствовал что-то неладное. Его беременная жена Джесси спросила:
— Что-то случилось, милый? У тебя такое лицо…
— Какое?
— Беспокойное.
Хупай подумал, что так он выглядит последние двадцать четыре часа, с того момента, когда Кристин Палмер появилась в поле зрения его бинокля. Проклятие, а он еще гордился, что не оставил ни одной лазейки, все учел при наблюдении. А теперь обнаружилась чудовищная черная дыра, неизвестность. Дыра в сорок пять секунд, или сорок пять минут, или семьдесят пять минут. Многое может случиться за семьдесят пять минут.
Хупай мысленно представил все пять дверей, то есть пять выходов из дома Цели (не считая окон).
Подвальная дверь оставалась вне поля зрения. Хупай решил, что пожелай он выскользнуть из дома незамеченным, то воспользовался бы именно этой дверью.
Если ситуация позволяет — позиция наблюдателя, никаких непредвиденных обстоятельств, никаких неожиданных посетителей, — то вполне можно выбраться из дому незамеченным.
Ему пришлось признать это. Не бывает совершенной слежки, всегда найдутся дыры. Но дыра в семьдесят пять минут…
Цель могла доехать до Санта-Фе и обратно.
Она могла уехать в аэропорт.
Она могла сорваться с крючка.
Вот поэтому-то Хупай решил проверить все транспортные средства, припаркованные в радиусе пяти кварталов от дома Цели. Поиски выявили три машины со старыми номерами. Одна из них, брошенная побитая «тойота-терсел», оказалась зарегистрирована на имя жителя города Эспаньола.
Спецагент Хупай расспросил бывшего владельца, тот ВСПОМНИЛ:
— Какая-то леди купила ее у меня несколько месяцев назад, точно не помню. Я припарковал ее у шоссе с другими машинами и грузовиками, это незаконно?
Тогда спецагент Хупай спросил, помнит ли он имя этой леди.
Тот пожал плечами, затем просиял:
— Это была настоящая красотка.
Джефф Хесс, напарник Хупая, предложил оставить машину на месте и поместить внутрь «жучок». Если Цель или кто-то другой воспользуется ею, они получат сигнал и смогут взять след.
Но спецагент Хупай не удовлетворился этим решением.
— У меня такое чувство, что машина не поедет куда-то, — сказал он своему напарнику, спецагенту Уиверу.
— То есть не поедет никуда, — уточнил Уивер.
— Я так и сказал.
— Ты сказал «не поедет куда-то», это значит, что куда-то да поедет.
Они оставили эту тему.
Он чувствовал — что-то должно случиться, и необязательно приятное для него и напарников.
Это предчувствие злило его, заставляло нервничать.