Читать интересную книгу Роксолана. Страсти в гареме - Павел Загребельный

— Вспомните, какое у него лицо. Он похож на мертвеца. На утопленника.

— Кто присматривается к лицу мужа? Ведь сказано: «…что скрывают их груди и что обнаруживают». Рустем-паша верный. Может, есть более способные, но высокие способности не всегда ходят в паре с послушностью и верностью.

— Женское чутье подсказывает мне, что Рустем-паша безнадежно болен. Может, у него неизлечимая язва и он истекает кровью. С каждым днем становится все бледнее, даже синий, так, будто из него по ночам высасывают кровь какие-то страшные чудовища.

— Я велю проверить, — сказал султан так, будто этим и исчерпывалось все дело. Мнения Роксоланы не спрашивал, будто Михримах и не ее дочь и сама она не его жена, не султанша. Но после того, как не смогла спасти Байду, которого, быть может, сама и погубила своим отчаянием, Роксолана стала равнодушной ко всему, даже к собственным детям. Разве не все равно? Рустем — пусть Рустем. По крайней мере человек не криводушный, а открытый, иногда даже по глупости, не скрывает, что верит в хитрость, силу и жестокость и в то, что все должен делать сам. Этот укусит и еще пальцем ткнет в то место, где укусил, но не будет ластиться, как хитрая собачонка, с таким легче.

Кладбище в комплексе мечети Сулеймание

Спустя несколько дней Сулейман сказал Роксолане, что в постели Рустема слуги нашли вошь. От безнадежно больных людей вошь удирает. Значит… Султанша брезгливо поморщилась. Не хотела больше слушать об этой грязи. Но султан, судя по всему, решил во что бы то ни стало отомстить ей до конца за приключение с казаками, безжалостно промолвил:

— Будет лучше, если о нашей воле известишь Рустем-пашу ты, моя Хасеки.

— Но это ведь ваша воля, мой повелитель.

— Наша, — с ударением сказал Сулейман. — Точно так же, как принцесса Михримах наша дочь.

— Я приму Рустем-пашу, — склонила голову Роксолана.

Для большего унижения босняка она велела кизляр-аге Ибрагиму и всем своим евнухам не отходить от нее в течение всего разговора с младшим визирем. Приняла того холодно, не скрывая насмешки, долго рассматривала его высокий визирский тюрбан с бриллиантовым пером, нарочито принюхивалась к его надушенным одеждам, даже поинтересовалась, какими бальзамами удается ему забивать острый дух конюшни, но понурый босняк не обратил внимания на все насмешки, спокойно сидел напротив султанши, запускал крепкие пальцы в золотые блюда с плодами, вкусно чавкал, облизывал усы.

Роксолана встала. Вскочил на ноги визирь. Властным голосом султанша уведомила его о высокой воле падишаха.

Рустем упал на колени. Промолвил то ли взволнованно, то ли с насмешкой:

— Мне сегодня снились ароматы, ваше величество. Теперь я очутился среди них. Да продлит Аллах ваши дни и дни великого султана, и пусть над вашими днями всегда светит солнце. Несправедливость и зло, которые я содеял, вы заменили добром. Молюсь на вас и навеки раб ваш, ваше величество.

— «Намаз ягана чикмаз» («Лицом к пустыне не молятся»), — бросила Роксолана.

— Разве вы пустыня? Что может быть более наполненным всем самым дорогим, чем вы, моя султанша!

— Буду рада, если дашь подтверждение своим словам. Его величество султан через месяц устраивает торжественный сюннет шах-заде Баязиду и Джихангиру, во время сюннета состоится также ваша свадьба с принцессой Михримах. Мы позаботимся, чтобы это сурнаме превзошло все известные до сих пор.

Рустем понял: судьба связывает его с младшими султанскими сыновьями. Кто из них будет султаном — Баязид или Джихангир? Кому начинать служить уже сегодня? Поднял от ковра напряженное свое, безрадостное даже в такую минуту лицо, посмотрел на Роксолану и острым своим разумом понял: ей!

Законы

Еще никогда Османская империя не была такой огромной. В наследство Сулейману достались Анатолия и Румелия, Сирия и Египет, Мекка с Мединой и Греция, теперь стал он властелином Венгрии и Паннонии, Черного моря, Армении, Грузии, Ирака, Йемена, всей Северной Африки, до самого Марокко, его царство охватывало почти все Средиземное море, простиралось до Каспия, Персидского залива и Красного моря. Неограниченная власть, которой обладал султан над войском, помогала ему побеждать всех своих врагов, держать в послушании народ собственный и все завоеванные земли. В одной руке сабля, в другой — закон. Сулейман был убежден, что истина — только одна и он ее пророк, мир порочен, и его долг обновить, очистить и спасти его. Недаром ведь в Коране записано, что весь мир разделен на дар аль-ислам — страны ислама — и дар аль-хард — страны войны. Непрестанно и неутомимо должны были идти сыновья ислама на страны войны, завоевывать, и покорять их, и наводить там порядок. А порядок — это законы, это обычаи и установления, от соблюдения которых никто не может уклониться. Железный порядок, выработанный в течение целых столетий владычества, да еще и умноженный на тысячелетний опыт кочевых орд, где все было целесообразно, где удерживалось только полезное и нужное, а все несущественное, обременительное, вредное отбрасывалось последовательно и жестоко, неминуемо должен был привести к тому, что Османская империя своей прочностью превосходила все известное в деяниях человечества. Все должно было соответствовать своему назначению в этом государстве. От султана до самого последнего раба, до самого препаршивого пса, который плетется за караваном.

Система провинностей и признания была столь запутанной, что человеческие существа, напуганные и обезличенные, чувствовали себя такими ничтожными и бессильными, как муха в паутине. Тут действовала доктрина, которую провозгласил некогда еще Платон, — о необходимости в государстве гонений и издевательств. Человек сам по себе не представляет собой никакой ценности. Главное — государство, которому должно подчиняться все живое и неживое. Рождаются дети, строятся города, погибают герои, реки текут, леса шумят, травы зеленеют, колосятся хлеба, солнце сияет, луна светит — все для государства.

Гробница Роксоланы в мечети Сулеймание

Султан вел свое войско на запад, на юг, на восток, торжественно провозглашая при этом, что несет новым землям, лежащим словно бы в оцепенении, законы, законы и законы. Предусматривается ли война каким-нибудь правом, это никогда его не интересовало. Война просто начинается, вот и все. Справедливость должна опираться на силу. Бессильные должны принимать законы великих с благодарностью и покорностью. Каждой земле, краю, провинции, местности, каждой группе верующих, племени, ремесленникам и земледельцам — свой особый закон, именуемый решительным словом «канун».

Еще в начале царствования Сулеймана нишанджия Сейди-бег сложил «Канун-наме султана Сулеймана», почти целиком переписав эту книгу из «Канун-наме» Мехмеда Фатиха, завоевателя Царьграда, служившего Сулейману самым высоким образцом. Потом великие муфтии Али Джемали и Кемаль-паша-заде пополнили Сулейманову книгу законов, а его последний великий муфтий Мехмед Абусууд, который удержался при султане до самой его смерти, вместе со своим падишахом неутомимо дополнял и уточнял «Канун-наме», так что Сулейман вошел в историю под именем Кануни, то есть Законодатель.

Почти тысячелетняя мудрость собрана была в праве, утверждаемом Сулейманом. Мудрые объяснения правил шариата имама Абу-Ханифы, гробницу которого отыскал и восстановил Сулейман во время завоевания Багдада, учеников Абу-Ханифы Абу-Юсофа и Шейбани, «Мохтасар» багдадца Кодури, «Хидайе» Бурханеддина Маргианского, «Мольтан аль-абхор» Ибн-Ибрагима Халебского — на эти великие и мудрые собрания опирался султан, в каждом своем фирмане непременно отмечая, что фирман согласован с шариатом и ранее утвердившимися канунами. Одновременно он понимал, что людей следует успокаивать не столько справедливыми законами, сколько обещаниями создать эти законы, ибо обещание всегда привлекательнее действительности. Для бедных закон — это утешение в тех бедах, которые возникают от силы и гнета. Для завоеванных это обещание, что новые властители будут милостивее предшествующих.

В законе либо божество, то есть предрассудки, либо насилие, то есть завоевание народов огнем и мечом. Царство Аллаха достигается терпением, земные царства завоевываются силой. Умело смешать нужные султану законы с обычаями, полезными для жизни людей, — это дает обманчивое ощущение справедливости, как говорится в поговорке: «Обещать свечи всем угодникам, чтобы избавиться от напастей». Обычаи оставались неизменными, кануны множились. Султан не отменял прежних законов, а неутомимо выдумывал новые, будто стремясь утвердить истину, что когда невежество царит в обществе, а беспорядок в умах, тогда законы плодятся с такой силой, что их невозможно не только применять и выполнять, но даже прочитывать. Только черный люд и мелкие собственники подчиняются закону. Богатые руководствуются собственными благами, а не законами.