Натали была моложе на два года. Сестры с раннего детства делились всеми секретами. К тому же Натали — единственный человек, на которого Санди, как ей казалось, могла положиться. Но такой важный секрет, как беременность родной сестры, оказался для девятнадцатилетней Натали слишком тяжелым грузом, чтобы нести его в одиночку. А вдруг Санди умрет на операционном столе? Всякое бывает. Натали поделилась этой страшной тайной с близким человеком. С матерью.
Тут-то все и началось. Уважающие себя еврейские девушки не делают абортов. Особенно если отцом ребенка является юноша из приличной еврейской семьи. В таких случаях молодые люди женятся и воспитывают ребенка.
Так считали родители Санди. Так считали и родители Теда.
Впрочем, это не удержало бы ее от операции. Она считала беременность своим личным делом. Но пришел Тед, и вся ее решимость улетучилась, когда он произнес заветное слово.
— Я люблю тебя, — сказал тогда он. — И хочу, чтобы ты стала моей женой. Я всегда этого хотел, просто все случилось несколько раньше.
Она согласилась. Не потому, что хотела ребенка. Санди хотела любви. Его любви.
Теперь, глядя на мужа, она думала с горечью: «Я вышла замуж ради любви. А ради чего женился он? Любил ли он меня? Или солгал тогда? Может, его вынудили родители, только я об этом не знала?»
Санди вытерла глаза. Слезами горю не поможешь. Ей двадцать девять лет. В этом возрасте уже нечего рассчитывать на то, что жизнь подкинет новый шанс. У нее есть только Лайонел, Томас и Тед. По крайней мере, он еще здесь. Но надолго ли?
Тед вывел ее из состояния задумчивости. Он поднялся из-за стола, убрал тарелки и чашки из-под кофе.
— Поздно уже. Я иду спать. — И, заметив выражение ее лица, добавил: — Не волнуйся, сегодня я лягу в другой комнате.
Вот оно! Тед будет спать в другой комнате. Они уже никогда не будут заниматься любовью. Больше нет любви.
После успешной премьеры обычно устраивали шумную вечеринку в «Сардисе». Ведущие актеры, спонсоры, даже продюсеры заказывали столики и по установившейся традиции принимали поздравления. На долю Чарли как агента Дэвида О'Нейла тоже выпало немало хвалебных слов.
— А что бывает после провала? — спросила Кейт. — Торжество отменяется и все расходятся по домам?
— Напротив. Если бы сегодня, тьфу-тьфу-тьфу, случился провал, здесь все было бы примерно так же. Те же самые люди подходили бы к столикам, чтобы поздравить актеров и продюсеров. Никто бы, разумеется, не принял их слова за чистую монету, но все продолжали бы игру, с благодарностью принимая комплименты. Театр — это обман, и все люди в нем — обманщики. Допустим, у вас кармане последний доллар. Или вы собираетесь вскрыть себе дома вены. Однако никому нет до этого дела. «Спектакль должен продолжаться», — кричат все. — Чарли замолчал, а потом добавил:
— Хотя, по мне, все это куча дерьма.
Кейт всегда нравилось общаться с теми, кто знал о чем-то больше нее. Беседа с Чарли дала ей возможность заглянуть в новый мир. В мир, который пленял ее.
— Чисто американское выражение. — Она искоса взглянула на собеседника. — Куча дерьма. Разве английскому джентльмену пристало такое говорить?
— Пристало. Особенно когда у него есть клиенты с Западного побережья, — усмехнулся Чарли. — Кое-кто из моих талантов решил променять театр на блеск Голливуда. Их манит слава кинематографа. На мой взгляд, все это суррогат. Но они меня не слушают.
— И вам приходится ездить туда, чтобы заключать миллионные контракты?
— Будем надеяться, что когда-нибудь дойдет и до миллионных контрактов. А пока мои начинающие звезды растут что-то уж слишком медленно.
Кейт расслабилась. Обычно в разговоре с незнакомыми людьми ей приходилось брать инициативу на себя. А это нелегко.
С Чарли все было иначе. Разговор вел он, и опасения Кейт, что ей придется развлекать его за ужином, раз он пригласил ее, не оправдались. Гамильтон даже это взял на себя. И кажется, подошел к делу серьезно.
Когда принесли кофе, она уже пребывала в отличном настроении, почти забыв о кошмарном банкете в театре.
Оплатив счет, он небрежным тоном задал вопрос, которого она так боялась:
— Как вас угораздило связаться с женатым мужчиной?
— А почему вы спрашиваете? — резче, чем ей хотелось бы, отозвалась Кейт.
— Просто интересно. Вы не похожи на старую деву, которая отчаянно хватается за соломинку. Наоборот, вы молоды, красивы, умны. И с карьерой тоже все в порядке. Мужчины должны падать к вашим ногам.
— К чему мне они, — сказала Кейт, — если я никого из них не люблю?
На какое-то мгновение лицо Гамильтона посерьезнело.
— Извините. Я не знал, что вы любите этого человека. Я посчитал эту связь чем-то вроде хобби, которое нынче в моде у деловых женщин.
Кейт начала злиться:
— Не знаю никого из подобных деловых женщин. И не равняйте меня с ними. А если у вас появилась такая мысль, забудьте. Я сплю одна. Если, конечно, никого не люблю. А если люблю, то сплю с любимым мужчиной. И ни с кем больше. Вы меня поняли?
— Извините, ничего такого я не думал и не собирался приставать к вам. Я тоже не сплю с незнакомыми женщинами. Это не очень поправилось бы моей жене.
Кейт вдруг почувствовала разочарование:
— Я не знала, что вы женаты. Теперь, кажется, пришла моя очередь извиняться.
— Не стоит. Вы же не знали. Я отношусь к типу англичан, которые считают ношение обручальных колец вульгарным.
— Что это за тип? — с интересом спросила Кейт.
— Старомодный зануда. Вас такие не привлекают.
— А вдруг?
— О'кей, с чего начать? Знаю. Начну с отца. Сэр Сесил Гамильтон. Обратите внимание на титул. Для людей вроде моего отца это очень важно и означает, что он баронет. Одиннадцатый в роду.
— А вы тогда кто же?
— Преуспевающий театральный агент с офисом на Сент-Мартин-лейн и чопорной семейкой, которая меня за это презирает.
— А в Америке, — заметила Кейт, — если человек добивается успеха, ему нечего стыдиться. Это, разумеется, не позволит вам автоматически слиться с элитой, но по крайней мере, вас никто не будет презирать.
— Мы с вами, Кейт, живем в разных мирах. Больше всего я восхищаюсь свободой вашей новой системы, однако ни за что не променял бы на нее свою старомодную Англию. Человеку помогает ощущение древности своих корней. Вам, американцам, этого не понять. Хотя Америка мне нравится, я, тем не менее, вздыхаю с облегчением, садясь в самолет, который уносит меня домой.
«Интересно, соскучился ли он уже по дому и жене?» — поймав себя на этой мысли, Кейт удивилась. С чего ее вдруг заинтересовали жены других мужчин? Не хватает ей Санди Геблер?