– Да вон барашек, – сказала Эмилия.
Но в эту минуту навстречу им из лесу вышел человек с длинными, круто завитыми волосами, одетый по старинной французской моде. На нем были короткие обтянутые панталоны до колен и курточка в талию. На ногах – туфли с большими пряжками, а на голове – треугольная шляпа. Кружева белой пеной вскипали вокруг его шеи и на запястьях. Он шел, опираясь на толстый посох, размеренным шагом человека, предающегося размышлениям.
– Это барашкин хозяин? – спросила Эмилия.
– Нет! – поспешил уверить ее Перышко. – Это сеньор Лафонтен, очень умный француз. В книжках пишут, что он родился в 1621 и умер в 1695 году. Но он вовсе не умер, а просто поселился здесь, в Стране Басен. Он живет здесь, чтобы наблюдать жизнь животных.
– Я знаю его хорошо, – сказал Педриньо. – Он очень знаменитый. Сочинил много басен. У нас дома его книжка есть.
Между тем сеньор Лафонтен подошел к речке и, спрятавшись за кустиком, стал ждать. Ягненка, видно, очень томила жажда. Он уже совсем подошел к воде, вытянул шейку и – глю-глю-глю – начал было пить, как вдруг другой зверь, со свирепым выражением лица и вообще мало симпатичный, вышел из лесу, понюхал зачем-то воздух и направился в ту сторону, где находился ягненок. Шел и почему-то облизывался.
– Это волк! – прошептал Перышко. – Он съест ягненка из басни…
– Какое свинство! – с болью сказала Носишка. – Не давай ему, Педриньо, брось в него камнем!
– Вот еще! – отозвался Педриньо. – Не стану я басню портить. Видишь, сеньор Лафонтен взял карандаш и записывает.
Волк подошел к ягненку поближе и сказал с чисто волчьей наглостью:
– Что это за безобразие, грубошерстная тварь! Как ты смеешь мутить воду, которую я собираюсь пить, а? Разве не понимаешь, что я не могу довольствоваться опивками какого-то жалкого ягненка?
Бедняжка весь задрожал. Он знал волка по слухам, ни один, говорят, барашек от него не спасался… И голосом, прерывающимся от страха, он отвечал:
– Извините, пожалуйста, Ваша Волкость, но ведь вы находитесь вверх по течению, а я, простите, вниз, так что, с вашего разрешения, осмелюсь заметить, я никак не могу замутить воду, которую вы намереваетесь пить, сеньор.
– Говорят ведь, а! – воскликнула Эмилия. – Прямо как люди!
Волк как будто не ожидал от ягненка подобного ответа, потому что осекся и раза три нерешительно кашлянул. Но потом сказал:
– Да в общем, дело не только в этом. У нас с тобой старые счеты. В прошлом году ты, милый мой, тут разглагольствовал, что будто я похож на вороватого пса. Забыл, да?
– Это неправда, Ваша Волкость, потому что мне только три месяца; в прошлом году меня и на свете не было. Спросите маму.
– Вот тебе, волк! – тихонько воскликнула Носишка. – Не ожидал небось! Посмотрим, что-то ты теперь скажешь!
А сеньор Лафонтен за кустиком все писал, все писал… Этот ответ поставил в тупик волка, который был не только зол, но и малоразвит, или, говоря откровенно, глуп. Он опять покашлял и словно задумался.
– Ну да, – буркнул он наконец. – Но если то был не ты, так, значит, твой брат, а это все равно.
– Как же это могло случиться, Ваша Волкость, если я – единственный ребенок?
Видя, что словами ягненка не проймешь, волк решил действовать силой:
– Ну, а если это был не твой брат, так, значит, твой папаша, понятно? – И волк шагнул к ягненку, оскалив зубы.
Он уж совсем готов был сделать «кр-рак» и съесть беднягу, как вдруг сеньор Лафонтен выскочил из-за своего куста, да как даст ему палкой по носу!
Ну, кум волк этого не ожидал. Он поджал хвост, да и шасть в лес.
Все ужасно обрадовались. Эмилия побежала поиграть с ягненком, в то время как остальные подошли к сеньору Лафонтену.
Глава 5.
Эмилия и Лафонтен.
Носишка знала два слова по-французски: «бон жур», что значит «здравствуйте», и «о ревуар», что значит «до свиданья». Другие не знали ни одного. Ввиду этого ее направили к баснописцу для переговоров. Носишка все напутала уже с самого начала, потому что вместо «бон жур» сказала:
– О ревуар, сеньор Лафонтен. Мы только что приехали из Домика Желтого Дятла и видели, как здорово вы дали палкой по носу этому неприятному волку. Очень правильно поступили. Примите, пожалуйста, наши поздравления. Бон жур.
Баснописцу очень понравилась Носишкина речь. Он приподнял ее, поцеловал в голову и сказал:
– Ты напрасно стараешься говорить со мной по-французски, девочка. Я понимаю язык всех людей и всех зверей.
Все окружили баснописца. Эмилия тоже подошла, решив, что с ягненком можно поиграть и после. Ее очень удивлял костюм баснописца: мужчина – и вдруг кружева! Ну где это видано? И эта длинная шевелюра с завитками, как у женщин. «Кто его знает, может, у бедняги нет ножниц?» – подумала сострадательная кукла. Увидев Эмилию, Лафонтен удивился:
– О, кукла! Вот только куклы здесь у нас и не хватало. И ходить умеет! Может быть, она говорящая?
– Конечно. У Эмилии язык без костей, – отвечала Носишка.
Лафонтен очень поразился, потому что, хотя был стар, никогда в жизни не видал куклы, которая умела бы говорить.
– Необычайно! – сказал он. – Я видал немало кукол у нас во Франции, но все они были немы как рыбы. Мир движется по пути прогресса, нет сомнения. Как тебя зовут, куколка?
– Эмилия де Рабико, к вашим услугам, сеньор.
– Красивое имя. А кто тебя научил говорить?
– Никто, – ответила Эмилия, ни на секунду не задумавшись, – я так и родилась. Когда доктор Улитка дал мне разговорные пилюли, я сразу же заговорила.
– Эмилия говорит очень хорошо, – объяснила Носишка, – жаль только, что она говорит столько глупостей.
Француз улыбнулся:
– А ну, куколка, скажи какую-нибудь глупость, старик Лафонтен хочет послушать.
Эмилия смутилась и, комкая край своего ситцевого платочка, ответила очень кстати: – Так, по заказу, я не умею…
Сеньор Лафонтен поговорил со всеми очень любезно и сказал, что место, где они сейчас находятся, нравится ему больше всех других мест на свете. Здесь он слушает беседы животных, и здесь он научился многому, о чем потом рассказал в своих баснях.
– Я уже читал некоторые ваши басни, – сказал Педриньо, – вы очень хорошо пишете, сеньор.
– Ты находишь? – спросил Лафонтен, улыбаясь скромной улыбкой. – Я очень рад, Педриньо. Твое мнение для меня очень ценно, потому что оно искренне.
А Эмилия между тем не сводила глаз с шевелюры баснописца. Бедняга живет один в этих глухих местах, и наверняка у него нет ножниц, думала она. И вдруг Эмилию осенило: она открыла свою корзиночку и, вынув из нее половинку сломанных ножниц, протянула французу со словами:
– Примите, пожалуйста, этот подарок, сеньор.
Баснописец вытаращил глаза, не понимая, чего она от него хочет.
– Но зачем мне это, куколка?
– Чтоб обстричь волосы…
– Ах, вот что! – засмеялся баснописец. – А разве можно стричь волосы половиной ножниц?
Но Эмилия никогда не терялась и поэтому отвечала:
– А вы обстригите с одной стороны!
Носишка вмешалась и, оттащив куклу в сторону, сказала баснописцу, чтоб не обращал внимания, так как у Эмилии, к сожалению, не все дома. Но баснописец добродушно засмеялся и сказал, что, напротив, «у куклы живая и самобытная индивидуальность». Носишка не очень поняла, что значит «самобытная индивидуальность», но с этой минуты стала обращаться с Эмилией более уважительно.
В эту минуту мальчик-невидимка, который все время где-то пропадал, подошел к говорившим. Увидев перо, плывущее по воздуху, сеньор Лафонтен удивился. Уж он смотрел, смотрел, даже лоб сморщил, а все никак не мог понять, что же это такое. Эмилия насмешливо захихикала:
– Странно, сеньор, такой мудрец и удивляетесь! А вот отгадайте загадку: «Что такое перо попугая без попугая?» Догадываетесь?
Баснописец понимал все меньше и меньше.
– Не догадываюсь, – признался он наконец.
– А я знаю! – дразнилась Эмилия. – Я знаю! Это значок мальчиканевидимки.
Баснописец понимал не больше, чем раньше. Педриньо пришлось рассказать ему всю историю с начала и до конца. И все-таки даже после этого разъяснения сеньор Лафонтен продолжал стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами… Понятно, ведь он в жизни не видел мальчика-невидимки!
– Ах, Педриньо! Вы все говорите о вещах, слишком новых для такого старинного человека, как я.
И, увидев, что солнце уже высоко, он предложил:
– Не будем терять времени. Давайте посмотрим еще одну басню.
Он пошел, и все за ним. Педриньо шел рядом с сеньором Лафонтеном. Он изучал каждое его движение, потому что тоже хотел научиться писать басни. Он даже нарочно посмотрел, каким карандашом писал знаменитый француз, чтоб купить такой же. А Эмилия всю дорогу набиралась духу и, наконец, отойдя как можно дальше от Носишки, чтоб избежать ее щипков, сказала баснописцу:
– В обмен на мою половинку ножниц я хочу попросить у вас одну вещь, сеньор Лафонтен.
– Какую, куколка? Скажи.