Читать интересную книгу Музыка - Альберт Лиханов

Тобик крутился в траве, клацкал зубами, гоняясь за своим хвостом, потом прижимал уши к затылку, замирал и срывался в кусты за бабочкой или толстой мухой, безмятежно тявкая и веселясь.

И когда он затявкал дольше и громче — так он обычно лаял на чужих, я даже не обратил внимания. Подумал, что, может, бабочка ему какая — нибудь особенная попалась. Или схватил стрекозу, шелестящую крыльями, а она изогнулась да и цапнула его своей страшной челюстью в мокрый нос.

Шаги я услышал неожиданно и, когда обернулся, рассмеялся: это была тётя Нюра.

— Тётя Нюра пришла! — закричал я, вскочив, и во двор выбежала бабушка.

— Ой, Нюра пришла! — причитала она. — Нюрушка — голубушка, кормилица наша!

— Полноте, Васильевна! — смеясь, сказала тётя Нюра, как всегда разматывая платок. Лицо её загорело до черноты. — Не вырвалась бы! Жатва! Да председатель погнал торговать. Целую машину, Васильевна, веришь ли, черпаком продала.

Бабушка заохала, запричитала, повела тётю Нюру домой, в холодок. Мама и тётя Сима были на работе. Бабушка поставила чайник, чтоб напоить гостью до поту.

— Знаешь чо, Васильевна? — сказала тётя Нюра. — Симы нет, так я у тебя.

— Как, как? — не поняла бабушка.

Но тётя Нюра рассмеялась и велела мне отвернуться.

Я послушно отошёл, услышал, как протопали босые тёти Нюрины ноги к дивану, что — то зашуршало, потом цокнуло о пол, и тётя Нюра засмеялась:

— Ой, пуговица оторвалась! Не выдержала выручки!

И бабушка засмеялась тоже, но как — то суховато, сдержанно.

— Поворачивайся, Колька! — весело проговорила тётя Нюра.

Я обернулся и увидел на диване и рядом, на полу, кучу скомканных, мятых денег.

— Нюра, Нюра, — испуганно сказала бабушка, — откуда ты столько?

Но тётя Нюра заливисто хохотала.

— Да говорю же, Васильевна, машину молока продала! Полна машина с бидонами была!

Бабушка замолчала, глядя на кучу денег, а мне тётя Нюра велела весело:

— Помогай, Кольча! Красненькие сюда, синенькие сюда, зелёные вот сюда.

Я принялся разглаживать мятые деньги, складывать их по стопкам, а тётя Нюра всё смеялась, всё говорила — радовалась, что много наторговала.

— Теперь, — шумела она, — молочка у нас хоть залейся. Хлебушко, слава богу, вырос, но пока не мололи, без него сидим, это верно, а молочка хоть отбавляй. Ну ничего, вот и картошка поспевает, а там и хлебушек по плану сдадим, глядишь — оправимся помаленьку.

Она тараторила, никогда я такой её не видел, а бабушка всё стояла, как застылая, подпёрла кулачком подбородок и никак от денег оторваться не могла.

— Ой, Нюра, Нюра! — проговорила она. — В жизнь столько денег не видывала, разве что в революцию, так тогда на миллионы торговали.

— Я и сама не видывала! — смеялась тётя Нюра. — Как налью, деньги — то за лифчик сую и всё думаю: ой, кабы не вывалились, казённые же!

— А считанное? — спросила бабушка, вглядываясь в тётю Нюру. — Считанное молоко — то?

Тётя Нюра пронзительно взглянула на бабушку, и та сразу пошла к своим кастрюлькам.

— Считанное не считанное, — ответила она хмуро, помолчав, — а денежки эти не наши, колхозные.

— Да я не об том, — заговорила бабушка, возвращаясь. — Я и не об том совсем, как ты могла подумать! Я спросить хотела, как отчитываться — то будешь. И сколько тебе за труды положено? Целый день, поди — ка, на жаре проторчала.

— Деньги все колхозные! А заработок — один трудодень. К жаре — то нам не привыкать. Вон люди на уборке костоломят, а я тут, как кассир, деньги муслякаю.

— Вот Ваське — то работы, а, тёть Нюр? — спросил я, заглядывая ей в глаза.

— Нет, это не ему, — ответила она. — Это главному бухгалтеру сдавать буду. Васька счетовод. Счёт ведёт, сколько чего сделано. Он до денег не допущен, потому как несовершеннолетний.

— Да и слава богу! — обрадовалась бабушка, будто боялась, что с деньгами Васька напутает.

— Конечно. Успеет ещё, и до денег дойдёт, всему срок. Ох, деньги, деньги! Вроде бумажка простая, а есть в ней всё же сила!

— Охо — хо! — вздохнула бабушка. — Какая ещё сила — то!

Но тётя Нюра будто и не услышала её вздоха.

— Вот эти вот денежки, — сказала она, кивнув на диван, — на трактор копим, Васильевна. Ноне всё на кобылах землю горбим. Было до войны три трактора, так рассохлися. — Она засмеялась. И добавила, снова становясь серьёзной: — А теперь новый купим.

Я поглядел внимательно на тётю Нюру и вспомнил базар — бывал я там и с бабушкой, и с мамой, и один, — вспомнил ряды молочниц в белых фартуках, в белых нарукавниках, бойко орудующих железными черпаками с длинными ручками. Глядя на этих торговок, я всегда завидовал им, завидовал, что любая из них может взять и вот так, запросто, целый черпак молока выпить. А если захочет, и ещё один: бидон — то у неё вон какой, два мужика еле с машины снимают. Торговки казались мне жмотинами и богачками — молоко стоило недёшево, и однажды я видел, как один старик покупал полчерпака. Молочница долго отливала из своего черпака деду в бутылку, отлила наконец, ругаясь, и дед ушёл, шаркая ногами. С тех пор я этих торговок особенно не любил.

И вот тётя Нюра. Она ведь тоже торговка. А торговала на трактор.

Я с интересом разглядывал её. Рядом лежали деньги, разложенные в аккуратные пухлые стопки.

— Есть на трактор? — спросил я, довольный, что и я к этому трактору имею отношение.

— На одну гусеницу! — ответила она, рассмеявшись. — Или на полмотора.

Я тоже засмеялся, представив, как по полю ползёт не целый трактор, а одна только гусеница. Но и то хорошо.

На гусеницу есть, будет, значит, и на весь трактор!

* * *

Оставив деньги на диване, тётя Нюра сбегала в магазин, принесла соли и спичек. Потом пришла мама, и мы уселись пить чай.

— Вы меня извиняйте, бабоньки, — сказала тётя Нюра, прихлёбывая чай, — что молочка — то Ни — колке я не привезла. На машине казённое было, а призанять у соседок не успела, погнал окаянный председатель прямо из конторы.

Мама и бабушка смутились, стали говорить:

"Что ты, Нюра, да зачем, не такое теперь голодное время, всё же лето", но она, не слушая их, посмотрела на меня и сказала:

— А может, Коле к нам поехать? — И обрадовалась: — Конечно! Живёт парень в городе, глотает пыль, а у нас чистота! Раздолье!

Я сначала даже опешил. А потом вскочил, словно ошпаренный.

— Мама! — крикнул я. — Бабушка! Отпустите!

Видно, глаза мои сверкали, как угли, и голос звенел — мама и бабушка нерешительно переглядывались.

— Он вам обузой будет, Нюра, — сказала наконец мама. — Вы на работе, Вася тоже. Не хватало ещё вам лишних хлопот.

— Ну и хлопот! — удивилась тётя Нюра. — Дитя малое, что ли? — Она кивнула на меня. — Парень что надо! Самостоятельный! А скучать ему некогда будет. На уборку со мной поедет. По грибы с Васькой сбегают, порыбалят малость. Эх, да разве у нас соскучишься!

Ну тётя Нюра! Она сегодня просто нравилась мне! Весёлая! На тракторную гусеницу молока продала. И маму с бабушкой в один миг уговорила.

Я стал отыскивать старый рюкзачок, суетиться, спешить, бегать по комнате, и мама, и бабушка, и тётя Нюра хором рассмеялись: ехать — то мы должны только завтра.

— Ну и что! — сказал я, смутившись. — Ведь рано, наверное, поедем?

— Верно, — ответила тётя Нюра. — Пораньше отправимся.

Всю ночь я просыпался — мне казалось, уже пора. Но было тихо, в темноте кто — то негромко всхрапывал, и я снова погружался в ненадёжный сон.

В последний раз я проснулся не сам, меня кто — то тряс за плечо, я отнекивался и прятал голову под одеяло, потом резко вскочил, крутя глазами. Тётя Нюра тихо смеялась.

— Ну, у нас там так не поспишь, — сказала она. — Там у нас на сеновале утром похолодает, так сам вскочишь.

Она сидела умытая, одетая, готовая в путь. Путаясь в рубашке, я торопливо оделся, попил чаю, повесил на спину лёгкий рюкзак.

За окном отчаянно кричали воробьи, и солнце едва продиралось сквозь крыши.

— Ну, с богом! — сказала тётя Нюра и шагнула к двери.

— С богом, с богом! — как эхо откликнулись бабушка и мама.

А мама, наклонившись, шепнула мне:

— Осторожней там, Коля! В речку не лезь! В лес один не ходи! И не кури, слышишь?

Я пожал плечами — было неудобно перед тётей Нюрой, что мама шепчет мне такие слова, будто маленькому. Но мама и бабушка всё не успокаивались. Проводили нас до калитки и долго стояли там, махали нам вслед. Я шёл, не оборачиваясь, а тётя Нюра, наоборот, поглядывала назад, кивала и улыбалась.

— Ты чо, Кольча? — спросила она. — Мама с бабушкой провожают тебя, а ты и не поглядишь.

— Не маленький ведь, — возразил я недовольным голосом, но всё — таки посигналил назад кепкой.

— Маленький не маленький, — сказала спокойно, но настойчиво тётя Нюра, — а мать у каждого одна.