Элдред презрительно усмехнулся.
— Типичное для кандидатов в герои позерство. Он прекрасно знает, что не может рассчитывать на мое великодушие. Вместе с тем не в моих интересах казнить тех, кто сдается добровольно; я должен побеждать в открытом бою. Нам надо настигнуть их прежде, чем они сумеют переправиться через реку.
На другой день мы подошли к стенам Тондерга, бывшего в последнюю неделю ставкой Роррена. Великолепную крепость никто не охранял. Все ворота были открыты. На стенах висело более сотни трупов: как обычно в агонизирующей армии, вешали особенно много дезертиров и изменников. Делегация дрожавших от страха горожан встречала герцога. Элдред раздраженно отмахнулся от их униженных просьб пощадить мирных жителей, не имеющих отношения к мятежникам, и принялся расспрашивать о подробностях оставления города бунтовщиками. Оказалось, что в Тондерге Роррен оставил довольно мощный, по теперешним масштабам его сил, гарнизон, который должен был любой ценой задержать продвижение герцогских войск в случае, если предложения Роррена не будут приняты. Однако при первых вестях о подходе нашей армии гарнизон разбежался. В городе действительно не осталось никого, кроме мирных жителей, которые равно боялись и повстанцев, и герцога. На сей раз их страхи оказались напрасными — герцогу не в чем было их винить.
В течение еще трех дней мы не встречали никакого сопротивления. Остатки мятежной армии таяли практически с каждым часом. К нам являлось много местных жителей, группами и одиночку; это были охотники за разбежавшимися и отставшими мятежниками, они приносили отрубленные головы и приводили связанных пленных. Элдред велел платить им за это.
— Но где у вас гарантии, что это действительно головы мятежников, а не законопослушных граждан? — попытался возмутиться я.
— Никакой гарантии. Половина этих охотников — отъявленные разбойники, но мне приходится поощрять подобное верноподданническое рвение; к тому же мы далеко за пределами Раттельбера, — ответил герцог тоном, не терпящим возражений.
В Дартленге, последнем крупном городе на пути к Делерре, нас ожидало сопротивление. На подошедших к стенам солдат посыпались стрелы. Прикрываясь щитами, солдаты подвели к двум городским воротам тараны. После первых же ударов стрельба со стен прекратилась. Затем распахнулись главные ворота. Войдя в город, мы увидели его защитников — их было несколько сотен, и они стояли на коленях вдоль главной улицы, надеясь на пощаду. Герцог велел повесить каждого пятого, а остальных помиловать, и они криками прославляли его великодушие.
На другой день мы вышли к Делерре. Погода благоприятствовала Элдреду: несмотря на мороз, из-за позднего наступления зимы и случавшихся оттепелей широкая река замерзла не полностью, на середине ее лед разрывали полыньи и трещины, так что переправа по льду была чрезвычайно рискованным делом. Мосты к северо-западу контролировали королевские части, а ближайшие мосты к юго-востоку были заблаговременно разрушены летучими отрядами герцога. На берегу Делерры и состоялась последняя битва.
Около полутора тысяч деморализованных, голодных и обмороженных людей
— вот все, что осталось от некогда грозной армии Роррена, угрожавшей всему Корринвальдскому королевству. Они брели вдоль берега в поисках места для переправы, без всякого порядка, растянувшись длинной колонной, когда на них налетели герцогские кавалеристы. Некоторые мятежники пытались сражаться и были быстро изрублены; многие бросились бежать по льду к другому берегу и нашли смерть в ледяной воде или были убиты стрелами; остальные, что-то около семи сотен, побросали оружие и были взяты в плен. Но среди них не оказалось ни Роррена, ни его основных сподвижников; как выяснилось, предводители восстания ночью тайно покинули лагерь, бросив на произвол судьбы последних сохранивших им верность соратников.
Герцог был крайне раздосадован; он принял решительные меры для поиска беглецов, опасаясь не столько того, что они избегнут наказания, сколько того, что честь их поимки достанется людям короля. Как оказалось, опасения его были вполне обоснованы: мятежники перебрались через реку и двигались на север. Их небольшой, около трех дюжин, отряд, соблюдая достаточную осторожность, мог ускользнуть не только от немногочисленных разъездов герцога по ту сторону реки, но и от преграждавших путь в северные области королевских частей. Однако мятежники уже сами не верили в возможность спасения. На первом же ночном привале ближайшие соратники Роррена набросились на него и связали; некоторые офицеры пытались защитить своего предводителя и были убиты. Наутро ренегаты выдали Роррена первому же правительственному отряду — это оказался разъезд герцога, почти вдвое уступавший им по численности. Командир разъезда, оценив соотношение сил, оказал мятежникам воинские почести, подобающие церемонии официальной капитуляции, и, даже не отобрав у них оружие, препроводил их через наскоро наведенную переправу на правый берег, в лагерь Элдреда. Здесь мятежников, совсем уже уверившихся в том, что головой Роррена они выкупили собственные, немедленно разоружили и заковали в цепи.
Все же по крайней мере в тот день они были избавлены от позора, которому подвергли Роррена. Его водили напоказ по всему лагерю, на потеху солдатам. Я видел это издали — мне совсем не хотелось, чтобы предводитель мятежников узнал меня. Роррен шел в тяжелых кандалах, скованный по рукам и ногам, прикрученный за шею к лошадиному хвосту. Солдаты кидали в него снегом и грязью; то один, то другой кавалерист подъезжал к нему, чтобы кольнуть копьем или ударить плетью.
— Эй, Роррен, посмотри сюда! — крикнул какой-то всадник. Я тоже взглянул в ту сторону.
Всадник держал за длинные волосы отрубленную голову. Я сразу понял, что это голова Нэленды Талл, хотя узнать ее было невозможно: у нее были отрезаны нос и уши, а щеки проткнуты насквозь железным прутом. Думаю, она была еще жива, когда с ней проделывали все это, и лишь после ее смерти под пытками у трупа отрубили голову. Вероятно, понял это и Роррен, потому что он издал звериный крик и бросился к всаднику, но петля сдавила его шею, и сразу несколько бичей обрушились на пленника. Я отвернулся и встретился взглядом с герцогом, видимо, давно уже стоявшим у меня за спиной.
— Будете за него заступаться?
— Нет, ваша светлость. Этот человек — преступник, и его люди вели себя ничуть не лучше.
— Правильно, Риллен. Но, конечно, обеим участвовавшим в этой войне сторонам далеко до людей вашей эпохи. Ведь вы говорили мне, что в лагерях Проклятого Века могли за неделю уничтожить больше народу, чем у нас за долгую войну?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});