Читать интересную книгу Братья Стругацкие - Ант Скаландис

А теперь, чтобы не осталось впечатления, что Стругацкий все студенческие годы лишь гулял по девочкам и водку пил, пора рассказать немного и о самой учёбе. Да, он называл японский язык «страшной гарпией», да, он роптал на тяготы учёбы и воспринимал каждую сессию как личную катастрофу. Но на самом-то деле учиться ему было намного легче, чем многим другим. Начнём с того, что ещё в Ставрополе многих быстро отсеяли с японского отделения: люди оказались физически неспособны рисовать иероглифы, а их надо именно рисовать, а не писать. Позднее тоже был изрядный отсев — далеко не каждый способен уместить в своей голове такой объём чужеродной информации. Стругацкому всё это было дано от природы. У него был талант к языкам и жгучий интерес ко всему необычному, странному, новому. У него вообще была масса талантов. Не особо усердствуя, он учился лучше многих, почти лучше всех. Одни, как говорится, задом брали, такие, как Спицын (он этого не скрывал), Аркадий же — исключительно головой. Нет, не то чтобы уж совсем легко ему всё давалось. Так не бывает. Элементарная добросовестность требовалась. И зубрежка была необходима, но в том-то и вся штука, что он запоминал и соображал быстрее и лучше. Ну да, часто попадал на губу. Это было вообще не оригинально. Все сидели, но он чаще. И пока остальные там курили да ковыряли в носу, он времени зря не терял. Допустим, дали двое суток, докладываешь старшине. И тот говорит: «На, получи „лапшу“ на двое суток». Это были такие узкие бумажные ленты с иероглифами. И «японцы» их повсюду таскали с собой. Ну, не в кино, конечно, но, например, в трамвае запросто могли достать и учить. Это жестоко было — у них и у «китайцев».

Преподаватели чувствовали в Аркадии недюжинный талант. И поражались: как можно при таких способностях так плохо учиться?! Отличники, глядя на него, дулись — им казалось, что это у них самые блестящие способности. Но профессора выделяли Стругацкого. Ещё бы не выделить! После очередной разгульной ночи, не выспавшись, без подготовки, экспромтом он начинал отвечать на любой вопрос и всё — всё! — говорил правильно.

И литературный талант, способность к художественному переводу проявилась в нем очень рано. Они переводили на занятиях Акутагаву, которого в то время ещё никто не знал, и когда Стругацкий зачитывал свой вариант, Томка Захарова (будущая известная переводчица Тамара Прокофьевна Редько) просто подпрыгивала до потолка от восхищения: «Как это просто и как это великолепно сказано по-русски!» А их преподаватель Ирина Львовна Иоффе говорила: «Ребята, вот так и надо переводить, а не дословно». И они старались изо всех сил, но всякий раз убеждались, что ТАК не могут. Они видели, они чувствовали эту кухню. Но понять до конца не могли. А он и сам не умел объяснить. Только виновато разводил руками: «Ну а как иначе-то? Вот только так и можно…»

И мало кто думал, что он действительно станет писателем. Просто потому, что он с равным успехом мог выбрать любую другую творческую профессию. Но сам-то Аркадий уже определился. Он даже спланировал, что именно собирается писать. И потому любил пошутить с истинно пушкинской уверенностью гения: «Вы все ещё будете ходить под лучами моей славы».

Так и случилось.

А вот что вспоминал сам АН о своей студенческой юности:

«Каким студентом я был? Безобразным… У нас были блестящие преподаватели. Например, академик Конрад, тогда ещё „будущий“, другие крупные светила… Нам всем очень не хватало культуры, хоть из нас и готовили штабных офицеров со знанием языка. А это неизбежно подразумевает какую-то культурную подготовку. Всему этому пришлось набираться после окончания института в самостоятельном порядке.

Мне, молодому идиоту — страшно вспомнить! — было тогда непонятно, зачем нам преподают историю мировой литературы, историю японской культуры, те области языка, которые связаны с архаическим его использованием.

Сейчас, когда старость глядит в глаза, понимаю, что как раз это и было самым важным и интересным. А тогда…»

Стругацкий проучился в ВИИЯ шесть лет, по окончании войны готовили специалистов основательно. Но поначалу даже установленный для института трехгодичный срок обучения, как правило, не соблюдался. Подготовка велась по сокращённым программам, направленным на быстрейшее практическое овладение иностранным языком. Немалую помощь в этом деле оказывали преподавателям адъюнкты и остававшиеся слушатели старших курсов. Всё для фронта, всё для победы! И за три года выдали на поля сражений две с половиной тысячи военных переводчиков. Перед войной ещё сам Биязи шутил: «С переводчиками, товарищи, у нас не плохо, а средне — между плохо и очень плохо». И ведь наладил процесс, как надо!

Кроме шуток: за два года человека выучивали японскому или даже китайскому языку. Я не поверил, спрашивал специалистов. Те, кто помоложе, выражали некоторый скепсис: халтура, мол, разговорный уровень, а научиться читать за такой срок невозможно в принципе. Исключено. Но старики подтверждали: «Да, вот такие у нас были учителя, и потом, мы же люди советские: партия приказала — выполняй!»

Когда я впрямую поинтересовался у Спицына:

— И что, уже летом 45-го вы могли понимать и говорить по-японски?!

Он ответил очень просто:

— Ну, если б я не говорил, меня бы, наверно, расстреляли там. Тогда это просто было. А вообще, я делал первый перевод допроса. Довольно примитивная задача. Мне не надо было вдаваться в подробности. Узнать, генерал он там или кто. А если вдруг в Кремле или на Лубянке заинтересуются, тогда запись спешно отправляли наверх или самого японца увозили…

Деление на отличников, хорошистов и слабых студентов формально считалось главным фактором при распределении на языковую практику в 1945 — 1946 годах. Но фактически этот ответственный политический вопрос решал сам генпрокурор Вышинский. Конкретно в ВИИЯ его представителем являлся А.А. Пашковский — в последующие годы большая величина в японистике. Отличники Лева Лобачев (лучший в группе) и Боря Петров были его любимыми учениками, да и по службе ничем себя не запятнали. Вот их двоих и отправили в Японию, переводчиками на Токийский процесс. Безумие это было — отправлять мальчишек-недоучек допрашивать премьер-министра и всех высших чинов! Но серьёзные переводчики из старых харбинских ребят работали на процессе в Хабаровске, где судили командование Квантунской армии. Там многих повесили, да и переводчиков некоторых расстреляли. Не доверяли им. А мальчишкам из ВИИЯ доверяли. Их ещё в Москве направили на работу в НКГБ и обоим выдали знаменитые лубянские корочки.

Была забавная история. Когда их провожали в Японию, водки, по обыкновению, не хватило. Все были уже пьяные, Аркадий же, как всегда, держался лучше других. Ну, Боря ему и говорит: «Сам понимаешь, водка в сороковом гастрономе есть, но там же очереди жуткие. Ты возьми мой пропуск и лезь без очереди». «А ты считаешь, что мы с тобой братья-близнецы?» «Брось! Ты посмотри, что в пропуске написано: „Главное управление контрразведки СМЕРШ“. Кто тут будет на фотографию смотреть?» И не посмотрели. Правда, не обошлось, я думаю, и без природного обаяния Аркадия — продавщица была женщиной молодой…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});