Посмертным итогом деятельности Ивана Четвёртого стало Смутное время. Кто знает, как развивались бы события, если бы на престол взошёл разумный и здоровый Иван Иваныч Пятый? А уж если бы остались живы многие сотни достойных государственных деятелей, если бы страна не подверглась многолетнему отрицательному отбору, даже смена династий не вылилась бы в многолетнюю смуту. Но, увы, история не знает сослагательного наклонения.
Тишайший и Великий
Продолжая размышления на тему общей стратегической недостаточности [1 - См. Латыпов H.H., Вассерман A.A. Острая стратегическая недостаточность. Россия на переПутье. - М.: Астрель; Полиграфиздат, 2012. - 448 с.], хотел бы обратиться сегодня к личности Петра I и его «тишайшего» отца.
Алексей Михайлович! Этот правитель как раз многократно являл стратегический талант. Но ни современники, ни потомки до сих пор не оценили его заслуг перед страной по достоинству.
Алексей, как задолго до него и Иван III, был очень осторожен. Например, он много лет гостеприимно размещал в России многочисленных беженцев с Украины после тамошних антипольских выступлений - и вто же время решительно отказывался принять Украину под свою власть. Только достаточно окрепнув, он пошел на это.
Очередное восстание под предводительством Богдана Хмельницкого, если бы его подавили поляки, могло привести к поголовному истреблению православных жителей Речи Посполитой. В этих условиях Алексей, наконец, согласился на очередную просьбу «мятежников». Согласитесь, мало в российской истории примеров более стратегических событий!
Стране пришлось изрядно повоевать, защищая народ новообретённых земель от былых властителей. Но, в конечном счёте, Алексей Михайлович сумел уладить отношения с поляками, заключил мирный договор, после чего Россия постепенно, но планомерно наращивала влияние в Польше.
Именно при Алексее Михайловиче началась европеизация России. Правда, внешний облик страны менялся мало. Одежды, бороды и причёски не подражали европейским фасонам. Зато отношения в обществе менялись к лучшему. Всё больше становилось людей, ни от кого не зависящих формально и никем формально не управляющих. Именно личная самостоятельность - главное содержание, главное отличие, главная движущая сила европейской культуры. К ней и устремились в эпоху Алексея все слои русского общества.
Увы, его сын - Пётр, царь, а после и государь-император - как раз личной самостоятельности своих подданных не признавал. Он свёл всё многообразие, сформировавшееся при отце, к двум категориям - служилой и тяглой. В его глазах священники не отличались от военных, а купцы - от крестьян.
Стратегических планов Пётр - вопреки распространённому мнению - не строил. Практически все его действия, за исключением, быть может, только «Великого посольства» и строительства флота - всего лишь реакция на сиюминутные обстоятельства. Особенно видно это при чтении многих тысяч указов, посвящённых сущим мелочам вроде фасона одежды на очередном увеселении.
В Северную войну, а она продолжалась двадцать один год, Пётр попал не столько из-за разумного желания вернуть выход к Балтике, сколько из-за выбора союзников. Дания и Саксония - даже вместе - в ту пору были явно слабее Швеции, а большей антишведской коалиции Пётр сколотить не сумел. А ведь при должном стратегическом искусстве можно было временно сгруппировать вокруг России такие силы, перед которыми бы отступил даже сам Карл Двенадцатый, отчаянный король и искусный полководец.
Прутский поход Петра - явное следствие чисто тактического мышления. В погоне за Карлом Пётр нарушил мирный договор с Турцией, хотя еще в тысяча семисотом сам добился его с немалым трудом. Шедших с ним войск заведомо не хватало не то что на полномасштабную войну, но даже на пограничный конфликт. Из окружения он выбрался только массовым подкупом турецких чиновников (его жена Екатерина раздала на взятки все свои драгоценности) и ценой отказа от черноморских портов, завоёванных ранее. Карл же, оставаясь в Турции пять лет, вернулся на родину, лишь когда его верные подчинённые подготовили в Швеции - без помех со стороны Петра - новую армию для очередного раунда войны.
Западные обычаи Пётр заимствовал разборчиво. Европейскую традицию свободы личного выбора он не только отвергал, но и старательно искоренял её ростки, поднявшиеся в России при Алексее Михайловиче. Зато без особых размышлений насаждались курение, парики, короткие штаны (в северном климате России малопригодные) и прочие внешние приметы иностранного образа жизни. Алексей Михайлович думал о содержании, а Пётр Алексеевич, не приемля содержания, заботился больше о форме.
Реформы Петра затронули, по сути, только верхушку общества. Основная же масса населения - крестьянство - не только не втягивалась в преобразования, но, напротив, принудительно изолировалась от большинства перемен. Даже изменения, уже прошедшие при Алексее, отменялись: так, значительная часть лично свободных крестьян вновь оказалась закрепощена.
Елавным результатом петровской эпохи стал раскол русского народа на две части, не только не имеющие между собою почти ничего общего (даже язык у них изрядно различался), но и видящие друг в друге едва ли не главных врагов.
Тем не менее в народном сознании Пётр удостоен титула Великий. А вот его отец назван всего лишь Тишайшим. Хотя при нём Россия приросла и территориально, и экономически, и численно. А Пётр заплатил за явно меньшие земли на южном берегу Балтики - да за клочок приневских болот - жизнями более трети своих подданных и всеобщим разорением.
Миф о Великом Петре культивировался триста лет, хотя в значительной степени именно Петру русский народ и обязан потерей самобытности. Именно с той поры и до сих пор мы так и норовим пролезть в окно там, где все проходят через дверь.
И я сомневаюсь, что одна только лишь реставрация дворца Алексея Михайловича в Коломенском заповедном парке сильно изменит эту традицию.
Ещё раз о Дзержинском
Большое видится на расстоянии, даже если оно меньше, чем человеческий век.
Несколько лет назад предложение о возвращении памятника Дзержинскому на прежнее место - в центр Москвы на Лубянскую площадь - вызвало бурную реакцию. Хотя и далеко не однозначную. Так, на самом высоком уровне идею не отвергли безоговорочно, а лишь сочли несвоевременной.
Напряжённость спора вполне понятна. Ведь предложено, в сущности, вернуть и саму личность Дзержинского на заслуженное место в российской истории.
Место в высшей степени значимое. Это очевидно, если вспомнить ключевые моменты деятельности другой исторической личности той эпохи - Ленина. Тот относился к стране и её народу куда безжалостнее Дзержинского. Именно по его инициативе в России начали расстреливать офицеров, высылать интеллигенцию, создавать концлагеря. [2 -Справедливости ради заметим, что идея концентрационных лагерей принадлежит англичанам, опробовавшим её в войне с бурами. А первый концлагерь на территории России создали «белые» - в период Интервенции - на Соловках.]
Но вместе с этой бесспорно грязной водой мы - кто бессознательно, а кто и вполне расчётливо - выплёскиваем и ребёнка.
Ленин приложил для взятия власти усилия куда меньшие, чем принято было утверждать в позднейшей историографии. Фактически он подобрал власть, выпавшую из рук предыдущего режима. Так же, как и так называемые «демократы» всего лишь подобрали власть, уроненную КПСС в начале девяностых.
Последующая жестокость Ленина и его соратников в значительной степени порождена яростью той борьбы, которую повели против них, спохватившись, былые хозяева жизни.
А в такой борьбе всё ценится иначе, нежели в мирное время.
Скажем, маршала Жукова сейчас упрекают за слишком дорогую цену всех его побед. Но весь мировой опыт показывает: подобная кровавая цена зачастую оказывается единственным способом обретения победы. Кровь же, пролитая проигравшим полководцем (как бы мало её ни было), отдана впустую. Не зря говорят: «Победителей не судят!»
Ленин поначалу ставил перед собою цель, в полном объёме не достижимую. Впрочем, он сам это сознавал. Он пытался втиснуть Россию в Прокрустово ложе марксовых схем. Хотя по тому же Марксу Россия к этому готова не была.
Но трёх-четырёх лет Ильичу хватило, чтобы публично признать провал теоретической схемы и перейти к принципиально новому варианту экономической политики.
Я, профессионально занимаясь изобретениями, полагаю НЭП одним из гениальнейших изобретений в истории человечества. НЭП позволил отечественной экономике не просто встать на ноги, ноив кратчайшие сроки заметно повысить благосостояние граждан по сравнению с имперскими временами. Да и удержать страну в границах, мало отличающихся от довоенных, без НЭП вряд ли удалось бы.