Читать интересную книгу Канатоходец. Записки городского сумасшедшего - Николай Борисович Дежнёв

в прописи буквы, работая над почерком.

Спросил недовольно, не поднимая головы:

— Что там еще, Самохин?

Вопрос был обращен не ко мне, отвечать на него я не стал. Повисшее в комнате молчание заставило капитана оторваться от чистописания и посмотреть в мою сторону. Лицо его, до того сосредоточенно хмурое, разом преобразилось, стало мгновенно приветливым. По-видимому, такого счастья, как лицезреть меня воочию, парень никогда не испытывал. Вскочив на ноги, просиял:

— Николай Александрович!

Если бы не мешавший стол, бросился бы, наверное, ко мне с распростертыми объятиями и облобызал троекратно. Прислонившись плечом к притолоке, я молча за ним наблюдал.

Капитана моя сдержанная манера ни в малой степени не смутила.

— Удивительно, как вы похожи на ваш портрет на обложках…

Замечание было столь же глубоким, сколь и фальшивым. Ничем не отличаясь от собратьев по перу, фотографии для книг я выбирал из тех, на которых выглядел молодым и, хотелось бы верить, симпатичным.

— Сельцов, следователь! — отрекомендовался он, щелкнув зачем-то каблуками.

Впрочем, это могло мне и показаться. Как практикующий мизантроп и физиономист со стажем, я ему не верил. Что тут поделаешь, не люблю ласковых и обходительных, особенно если они в погонах. Может быть, причиной тому засевший в генах страх, деду от них в свое время досталось не по-детски. Мало мне Потапенко, теперь еще и этот! Что им в поселке, медом, что ли, намазано, слетаются, как мухи. Прошел в комнату и сел на приготовленный, как можно было догадаться, для меня стул. От рукопожатия воздержался. Попробовал: нет, к полу стул прибить не успели. Закинул ногу на ногу и, не глядя на дознавателя, закурил.

— Чем обязан?

— Вы уж извините, — залопотал, показывая рукой на стол, Сельцов, — я тут, так сказать, по-хозяйски!

Простить его я был готов, боялся только, что от избытка благожелательности он выставит вперед пальчики и сделает мне козу рогатую. От этого я как-то успел отвыкнуть. Но не случилось. Отказавшись от «козы», а может быть, отложив трюк на потом, капитан опустился в кресло.

— У нас, уважаемый Николай Александрович, накопились к вам вопросики!

Я обвел комнату взглядом. Если не считать некоторого беспорядка, все было на своих местах, включая самое ценное в доме, старый ноутбук.

— Снимайте плащ, располагайтесь, — продолжал Сельцов, раскладывая перед собой какие-то бумаги.

— Вообще-то, — заметил я, — в отличие от вас я у себя дома!

Переставил стул вплотную к столу и придвинул к себе хрустальную пепельницу. Тяжелую, такой, в случае чего, можно и убить. Не знаю, подумал ли капитан о том же, но со мной с готовностью согласился:

— Да, да, конечно! — И неожиданно добавил: — Можете называть меня Вадимом…

Я кивнул. Могу, но вряд ли буду. Правило старое: убереги меня, Господь, от друзей, а от врагов я уж как-нибудь и сам уберегусь! Спросил, отодвигая его вопросом на максимально возможное расстояние:

— Желаете взглянуть на удостоверение личности?

Сделал движение рукой, как если бы собирался залезть в задний карман джинсов, и только тут понял, что портмоне-то у меня и нет, оставил впопыхах дома. Вместе с банковскими карточками, документами на машину и водительским удостоверением. Короче, не человек и гражданин, а новогодний подарок гаишникам в яркой праздничной упаковке. Тут и двадцатью тысячами не откупишься, а в кармане плаща, если и завалялось, то какая-нибудь пара стольников и визитная карточка. Волки, родную мать не пожалеют, оберут до нитки.

Капитан меня остановил, и сделал это очень вовремя:

— Ну что вы, Николай Александрович, в этом нет никакой необходимости! Разговор у нас не официальный, хотел, так сказать, с вами поближе познакомиться…

— Что ж в таком случае сами-то не позвонили, а через правление? — хмыкнул я недоверчиво.

— А не успел! — улыбнулся, и как-то очень по-человечески, Сельцов. — Этот ваш, как его… Потапенко, изъявил желание известить и пригласить на беседу. Между нами говоря, тот еще жук навозный, лебезил, стремился угодить…

Что, собственно, я на парня взъелся? — размышлял я, наблюдая, как капитан роется в папке в поисках какой-то бумаги. Работа у него такая: людей словесно потрошить. У них там наверняка палочная система, вот и зарабатывает недостающее для выполнения плана очко. Если возьму на себя ограбление банка, Сельцов получит майора, а за подготовку в составе вооруженной группы покушения на президента… Признаться, что ли, помочь парню с карьерой?

Стоп, остановил я себя, охолони! Выключи фантазию, это не придуманный тобой остросюжетный поворот, это твоя жизнь. Еще неизвестно, чего от тебя хотят, а ты уже пустился во все тяжкие. Видишь, как капитан смотрит, того и гляди, скажет, что твой товарищ серый брянский волк. Оценивает, видно, что можно на тебя повесить. Мужичок, думает, успел понюхать жизнь, непонятно, когда последний раз брился. Одет небрежно, под глазами мешки, значит, закладывает за воротник. Писатель?.. А кто нынче не пишет? Беда в другом, читать написанное с души воротит. Прикидывает, как бы побыстрее состряпать дельце…

Опять, черт его побери, воображение разыгралось, никак его не унять! Все, сказал я себе, следователь на службе, и служба эта, с тысячами людей в погонах, камерами предварительного заключения и дрессированными судами, чего-то от тебя добивается. Ничего со времен деда не изменилось: шаг в сторону — побег, прыжок на месте — провокация. Расстрелять не расстреляют, но поизгаляются всласть, так что шутки в сторону. Вопрос — ответ, и чем короче, тем лучше.

— Так о чем же, Вадим, мы будем с вами говорить?

Мысленно себя похвалил. Спросил корректно, обратился по имени, с достоинством и без ненужной агрессии. Не стоит забывать слова законной Любки, что в людях я не разбираюсь.

В живых, с книжными проблем нет. Постучал пальцем по сигарете, стряхнул наросший пепел. Улыбнулся дружелюбно, мол, вот он я, весь на просвет, рентгена не требуется.

Сельцов тем временем нашел в папке испещренный буковками бланк и протянул его мне:

— Ознакомьтесь, Николай Александрович, постановление на обыск!

Построжал лицом, и я бы не удивился, если бы для придания моменту значимости надел лежавшую тут же фуражку. Но не надел, ограничился тем, что сдвинул брови. Судя по тому, сколько его коллег, включая немецкую овчарку, понаехало, о возможности чего-то подобного я должен был догадываться. Ситуация никак не смахивала на анекдотичную, но я все еще не исключал и возможность ошибки. Фамилия Гречихин не такая уж редкая, а Николай Александрович в России, если не каждый третий, то десятый.

В местах не столь отдаленных не чалился, но детективы почитываю, так что грамотности задать вопрос по существу хватило. Спросил с теплотой в голосе, участливо:

— Ну и что шьем?