Я зашипела от хватки, но не отстранилась, когда его глаза открылись и впились в меня. В ту секунду, когда он понял, что я не представляю угрозы, его хватка ослабла, но он не отпустил меня.
— Ты в порядке? — спросил он, сонный.
— Я беспокоилась о тебе, — призналась я.
— Ты беспокоилась обо мне? — спросил он, сдвинув брови.
— Ты сказал, что вернешься в комнату после встречи. Ты никогда так не делал. Кэш сказал мне, что, по его мнению, ты здесь.
— Ты беспокоилась обо мне, — повторил он, в его голосе звучало благоговение перед самой идеей.
Я думаю, это был побочный эффект такой силы; никто никогда не предлагал ему руку помощи.
— У тебя была тяжелая пара дней, — сказала я, пожимая плечами. Конечно, у меня тоже были, но в долгосрочной перспективе они действительно не шли ни в какое сравнение. Я не потеряла двух близких друзей. У меня не было груза ответственности за то, чтобы найти людей, которые это сделали, и разобраться с ними. И я не была привязана к какой-то случайной, испуганной цыпочке, о которой я должна была заботиться.
Он издал звук, похожий на почти беззвучный смешок, и покачал головой. А затем его рука напряглась, потянув меня вниз к кровати. Я даже не пыталась сопротивляться. Я легла на бок лицом к нему, наши тела на крошечной кровати разделяло едва ли больше дыхания.
— Ты молчишь, — сказал он, но я чувствовала, что он имел в виду это в целом, а не только в тот момент.
— Ты тоже, — сказала я, пожимая плечами. — Разница, я думаю, в том, что я молчу, потому что мне, нечего сказать. Ты молчишь, потому что у тебя слишком много мыслей, но ты боишься, что никто не хочет этого слышать.
Что-то промелькнуло в его глазах, и, если бы я не смотрела так пристально, я бы пропустила это. Но это выглядело как уязвимость, как будто я была права.
— Конечно, тебе есть что сказать, — сказал он в ответ.
Я улыбнулась, закатив глаза. — Говорит парень-байкер-преступник болезненно нормальной девушке.
— У каждого есть своя история, — продолжал он, явно не давая мне шанса отказаться от разговора.
— На самом деле, рассказывать особо нечего. Я родилась и выросла здесь. Мои родители оба очень увлечены своей карьерой и всегда ею занимались. Это означало, что я вроде как воспитывала себя по будням, а потом проводила выходные с бабушкой.
— Из-за нее ты вернулась.
— Да. Она сделана из чистого мужества и твердых мнений, но она стареет. Ей нужен кто-то рядом, чтобы присматривать за ней. И после всего, что она сделала для меня, когда я росла, я была обязана к ней вернуться. Мне действительно нужно позвонить ей, — добавила я, чувство вины закружилось у меня в животе.
— Я дам тебе телефон, — сказал он без паузы. — И как только мы найдем безопасный способ сделать это, я отвезу тебя навестить ее. Может быть, потребуется еще день или два, чтобы это, — сказал он, его рука переместилась с моего запястья, чтобы скользнуть по коже под моим глазом, — полностью зажило.
Я почувствовала, как по мне пробежала легкая дрожь, начинающаяся только изнутри, но выходящая наружу. Судя по тому, как напряглись глаза Дюка, он тоже это почувствовал.
Может быть, именно поэтому он настаивал. — Другие родственники? Друзья? Бойфренды?
— У нас маленькая семья. Ну, я имею в виду, что где-то в Теннесси есть двоюродные братья и тетя. Но, может быть, я видела их всего раз или два в своей жизни. У меня были кое-какие знакомые во Флориде, но близких друзей не было. — Я остановилась, чувствуя себя неловко, обсуждать идею бойфрендов в постели с другим мужчиной. Конечно, это была двухъярусная кровать в комнате в стиле казармы в подвале, и мы были полностью одеты, и только его рука касалась меня, располагаясь там, где моя шея соприкасалась с плечом. Но все же. Странно.
— Парни, — повторил он, приподняв бровь.
— Нет, — тут же ответила я, но поспешила объяснить. — Я имею в виду… У меня были парни. У всех были бойфренды. Но, да, гм… В последнее время, я думаю, это то, что я имела в виду.
Премия года за неловкое бормотание доставалась, что неудивительно, мне. Уже двадцать с чем-то лет подряд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как это возможно? — спросил он, его большой палец двигался и поглаживал мою шею таким образом, что через минуту или две — это действительно стало проблематично.
— Ну, я, знаешь, — сказала я, облизнув внезапно пересохшие губы и наблюдая, как его взгляд на секунду задержался там, прежде чем снова переместиться. — Я просто… редко выхожу из дома. Я не общительная.
— Чем ты занимаешься, если не выходишь на улицу, не заводишь друзей и не заводишь парней?
Я улыбнулась, покачав головой. — Не заставляй меня отвечать на этот вопрос.
— Почему?
— Потому что это будет звучать так, будто мне восемьдесят.
— В таком случае, я должен это услышать.
— Хорошо, — сказала я, на секунду прищурившись, отчего его губы приподнялись. — Я не знаю. Я читаю. Я убираю свою квартиру. Я занимаюсь делами. Я вяжу. Я иду в…
— Ты вяжешь? — спросил он, и не было никаких сомнений, он расплылся в широкой улыбке от этой идеи. — Пряжа, спицы и прочее дерьмо?
Я почувствовала, как моя собственная улыбка тронула мои губы. — Да, пряжа, спицы и прочее дерьмо.
— А что ты делаешь?
— Ну, у меня шесть пледов в коробке по дороге в приют в Нью-Йорке. Это за последние пару месяцев.
— Ты делаешь это, потому что тебе это нравится, или ты боишься делать другие вещи?
Это был хороший вопрос. На самом деле, я задавала себе этот вопрос бесчисленное количество раз на протяжении многих лет. Особенно потому, что у всех остальных, казалось, было желание посещать клубы, вечеринки, путешествовать, делать свою жизнь лучше.
Я могла бы честно сказать, что никогда не чувствовала себя так. Мне нравилась моя маленькая жизнь. Люди, приглашавшие меня на свидание, были в значительной степени верным способом испортить мне настроение.
И мне определенно не нужно было пить, чтобы быть веселой каждую неделю.
Хотя это последнее, возможно, было во многом связано с тем фактом, что я была легковесной и могла быть в отключке еще до того, как все могло начаться.
— Я знаю, что это отстой, но мне нравится моя спокойная жизнь.
— Не отстой, — сказал он, качая головой. — Мне тоже нравится спокойная жизнь. С меня достаточно шума. — Где-то после того, как он сказал «тихая жизнь», мои губы, должно быть, приподнялись, потому что его голова наклонилась. — Что?
— Ну, ты живешь в здании, полном байкеров-преступников, которые, кажется, такие же громкие, если не громче, чем любой дом братства. В тебя стреляют. Ты планируешь отомстить. А что на счет тишины?
Он усмехнулся. — Я думаю, ты привыкаешь к этому, и это кажется тихим. Мы близки. Это семья. Не нужно улетать в гребаную Францию, чтобы выпить кофе в кафе. У нас есть барбекю и детские дни рождения.
— И клубные шлюхи, — добавила я, и это слово странно прозвучало у меня на языке.
— Надоедает.
— Секс без обязательств со случайными и добровольными партнерами, когда вы хотите, надоедает? — спросила я, сдвинув брови. Если я не ошибаюсь, это была мечта большинства парней.
— Да, детка, это надоедает.
— Да ладно? Ты похож на один процент байкеров, которые хотят серьезных отношений? — поддразнила я.
— Ты встречалась с Рейном, Волком, Кэшем и Репо. У них серьезные отношения.
Он был прав.
Я не видела ни Рейна, ни Репо, ни Волка с их женщинами, но я видела Кэша с Ло, и, хотя было ясно, что они были вместе долгое время, они все еще казались довольно сумасшедшими друг от друга.
— Все ли их женщины похожи на Ло?
— Что ты хочешь этим сказать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я не знаю. Ло…
— Крутая? — он сказал за меня.
— Да, это примерно описывает ее.
— Ло управляет Хейлштормом, так что, да, она довольно крутая. Женщина Волка, Джейни, работает в Хейлшторме и похожа на более злобную версию Ло. Мейз, девушка Репо, она на самом деле была кандидатом вместе со мной и Ренни в свое время и, возможно, более крутая, чем половина здешних парней.