Я почувствовал, как свинцовый кирпич осел у меня в животе, зная, что если мне неудобно спрашивать об этом, то это не может быть хорошо. Ничто не смутит его. Часть меня беспокоилась, что он попросит меня освободить Пенни или, что еще хуже, использовать ее в качестве приманки.
Что, черт возьми, происходит.
Мне было наплевать, если это означало проблемы со мной и моими братьями.
— Говори, — потребовал я, не желая откладывать неизбежное.
Он тяжело выдохнул, проведя рукой по лицу, прежде чем его зеленые глаза пригвоздили меня. — От тебя не могло уйти то дерьмо, что творится в последнее время. Не только в этом районе, но и по всей стране. Здесь очень много напряжения. Людям нужно оружие. Некоторые из этих людей могут быть такими же людьми, как и ты…
— Нет, — сказал я, и это слово, низкое и сильное, вырвалось из моей души, из моего мозга, из каждой молекулы в моем теле.
— Дюк. Я не говорю, что до этого дойдет. Но если до этого дойдет, нам понадобится твое сотрудничество в том, чтобы прощупать почву.
— Рейн ты не знаешь, о чем ты…
— Я знаю, о чем прошу, — оборвал он меня, глядя сочувственно, но жестким тоном. — Но я хочу сказать, что, через какой бы ад это ни провело тебя… ты не думаешь, что это стоит жизни твоих братьев? Их женщин? Их детей? — спросил он после короткой паузы. — Девушки, сидящей в твоей комнате, о которой ты заботился, как гребаный сторожевой пес, в течение нескольких дней?
Он был прав.
В тот момент я ненавидел этого ублюдка, человека, который позволил мне изменить свою жизнь, человека, который показал мне другой образ жизни, я, черт возьми, ненавидел его за то, что он был прав.
Но он был.
Этого нельзя было отрицать.
Когда дело доходило до драки, я оказывался лицом к лицу со скелетами; я закатывал рукава и надевал перчатки, чтобы защитить себя от аконита; я набирался мужества и проглатывал крики, говорящие мне никогда не возвращаться; я делал то, что нужно было сделать, чтобы люди, которых я научился считать семьей, были в безопасности.
— Если до этого дойдет, — продолжил он в моем молчании. — Ты будешь не один. Я бы сам пошел с тобой, если тебе это нужно. Но мы должны делать то, что должно быть сделано, независимо от того, как сильно мы этого не хотим.
— Я знаю, — сказал я, кивнув, медленно выдыхая, чувствуя, как мои легкие сжимаются, и слишком хорошо осознавая, что они никогда не наполнятся должным образом, пока все это не закончится.
— Но, как бы то ни было, это еще не то, что мы ищем. Я просто хотел дать тебе время смириться с этим возможным будущим, поэтому мы не просто свалили это на тебя.
— Спасибо, — сказал я, несмотря на жжение в груди.
— Как поживает девушка? — спросил он, удивив меня.
Я пожал плечами. — Не знаю. Думаю, с ней все в порядке. Трудно сказать. Она почти не разговаривает.
— Жаль, что Саммер осталась в Хелшторме. Ситуации бывают разные, но я думаю, что Саммер действительно могла бы посочувствовать ей.
Он не ошибался. В то время как Саммер мучилась в течение нескольких месяцев, прежде чем ее нашел Рейн, в ее переживаниях было сходство. Если Саммер смогла преодолеть свою травму, то из этого следовало, что Пенни тоже сможет. В этом было утешение.
— Я знаю, что переступаю границы дозволенного, но ты что, трахаешь ее?
— Какое это имеет значение?
— Никакого, — сказал он, пожимая плечами. — Просто любопытно. Это кажется неизбежным всякий раз, когда в этих краях есть девица, попавшая в беду. Я, Кэш, Волк, Репо…
— Со мной и Пенни ничего не случится, — сказал я, заставляя себя верить в это так же, как и он.
— Конечно, нет, — сказал он, ухмыльнувшись мне и направляясь к лестнице. — Увидимся через пару дней, Дюк. Постарайся, чтобы ребята не поубивали друг друга.
С этими словами он ушел.
Я повернулся, подошел к двум койкам, которые мы держали в подвале для кандидатов, подошел к той, что стояла у стены, скользнул на нижнюю койку и сел на свою старую кровать.
Я оставался там, пока мужчины поднимались наверх, когда день превратился в ночь и все стихло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Наконец, я оставался там, пока не заснул.
Глава 9
Пенни
Дюк так и не вернулся.
Я сидела в центре кровати, ковыряясь в приготовленной мной еде и гадая, что происходит за дверью.
Все, казалось, только усугублялось насилием. Меня избили. Двое мужчин были убиты. И весь бизнес сгорел дотла.
Что, черт возьми, происходит?
Я ожидала, что Дюк вернется, он обещал, по крайней мере, успокоить меня или что-то в этом роде. Но когда прошел целый день, а я не видела его и ничего о нем не слышала, я разволновалась и забеспокоилась одновременно.
Около десяти, когда за дверью все стихло, я схватила нож, зажала его в руке и направилась к выходу.
Я не была пленницей, напомнила я себе, когда вошла в главную комнату, где, как всегда, ожидала увидеть большую группу мужчин, но вместо этого увидела только мужа Ло, Кэша, сидящего там.
— Привет, милая, — сказал он, ставя ноги на пол с того места, где они лежали на кофейном столике. — Ты в порядке? Что-нибудь нужно?
— Я, эм, мне было интересно, был ли Дюк поблизости. Я не видела его с сегодняшнего утра.
— С кесадилья, кстати, случилось дерьмо, — сказал он, указывая на тарелку. — Они ушли всего за две минуты. Тут ты тоже напортачила. Теперь, когда ребята знают, что ты умеешь готовить, они будут по-щенячьи пялиться на тебя все время, чтобы заставить их готовить.
Я почувствовала, что слегка улыбаюсь. По неизвестным мне причинам мне нравился Кэш. У меня было такое чувство, что это была реакция всех на него. Трудно было не любить его. Все в нем казалось непринужденным, легким, очаровательным. У него не было ни той интенсивности, ни той опасной вибрации, которые были у его брата.
— Ну, это один из способов заработать себе на пропитание, — сказала я, пожимая плечами. Я не возражала против готовки. На самом деле мне это нравилось большую часть времени. Я не делала этого часто для себя, потому что, ну, готовить для одного человека было неинтересно. Но я всегда любила готовить на праздники или на званых обедах.
— Не нужно зарабатывать, любовь моя. Добро пожаловать сюда. Почти уверен, что Дюк отрубит яйца любому, кто скажет иначе. — Он сделал паузу. — Я думаю, Дюк в подвале. Лестница за коридором, если ты ищешь.
— Спасибо, — сказала я, отходя от него и возвращаясь в коридор.
В большинстве подвалов было немного жутковато. Тот, что был в лагере Приспешников, ничем не отличался. Там были голые стены из шлакоблоков, цементные полы и плохое освещение. Лестница была крутой и узкой, и я держалась руками за обе стены, когда спускалась.
Я прищурила глаза, чтобы привыкнуть к другому освещению. На правой стене, рядом с огромной дверью безопасности, стояла пара комплектов стиральных машин, которые, как я полагала, спасали некоторые довольно важные, или дорогие, или незаконные, или все три вещи. В дальнем левом углу стоял стул с наручниками, которые я предпочла сделать вид, что не заметила. А потом справа слева от ступенек стояли две койки. Не те красивые деревянные, которые можно увидеть в детских спальнях. Они были крепкими металлическими разновидностями, которые можно было увидеть в армейских казармах.
Подойдя, мои ноги замерзли на цементном полу, я увидела его на нижней койке, прислоненного к стене. Он прислонился спиной к стене и спал на боку.
Люди должны выглядеть мягче во сне, особенно мужчины. Но это не относилось к Дюку. Он все еще был грубым, жестким и мужественным… просто с закрытыми глазами. Почему-то это меня утешало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Прежде чем я поняла, что делаю, я села на край матраса и секунду смотрела на него сверху вниз. Затем, как будто я не была привязана к нему, я наблюдала, как моя рука потянулась, чтобы убрать его волосы назад.
И, как и в прошлый раз, когда я прикасалась к нему, пока он спал, его огромная рука схватила меня за запястье, прежде чем он успел открыть глаза.