Читать интересную книгу Записки пилота «Свинтопруля» - Александр Шевчук

Может с точки зрения минимизации расходов оно и хорошо. Но как этот экипаж будет кувыркаться над заснеженной, безориентирной местностью, в горах или при тушении лесных пожаров, когда лишняя пара глаз и умелых рук не помешает. И как поведёт себя хвалёная электроника, если оставить вертолёт на ночь (долгую северную ночь) под открытым небом, при минус 35 градусов. А такого громилу, как МИ-26 ни в какой ангар на ночь не спрячешь. Да и не нагреть ничем такой ангар. А утром, при попытке прогреть кабину вертолёта, влага конденсата угробит всю электронику. Может я отстал от жизни, но те люди, которые так бездумно уменьшают состав экипажа, хотя бы примерно представляют технологию работы экипажа тяжёлого вертолёта?!.

В интернете сплошь и рядом информация от пилотов рейсовых «Эрбасов» и «Боингов» – они устают в длительных полётах, несмотря на всю автоматику и компьютеризацию современных бортов. Но это в горизонтальном полёте, на эшелоне, из аэропорта в аэропорт! А когда в день приходится выполнять бывает до сорока посадок, да ещё часть из них с подбором, когда вертолёт нужно втиснуть на малое, свободное от деревьев, кустов, более или менее ровное место, вот когда понадобятся внимательные глаза, хороший глазомер, соображающая голова и крепкие нервы. Вот тогда и обретают своё истинное значение простые слова: «Мой экипаж!».

К своему экипажу я шёл очень долго. Пока летал вторым пилотом, приходилось работать в разных экипажах, с разными командирами. Я присматривался к людям, они ко мне. Постепенно нарабатывался опыт работы в составе экипажа.

Есть такая небольшая книжечка – брошюра. У неё замысловатое название: «Технология работы экипажа вертолёта МИ-6». В ней очень подробно расписана вся работа экипажа. Начиная с предполётной подготовки, запуска, прогрева двигателей, руления, взлёта, полёта, захода на посадку, посадки, заруливания, послеполётного разбора и осмотра вертолёта. Всё-всё расписано. Кто, что говорит, куда смотрит, что делает, как делает, что и в каком порядке докладывает. Казалось бы, всё просто. Выполняй, что написано, делай, как написано, говори, как написано – и всё будет «ладушки»! Ан, нет! Вы когда-нибудь наблюдали по телевизору, или в живую, как работает оркестр? Я имею ввиду хороший оркестр. Каждый инструмент ведёт свою партию, вступая в мелодию в нужный момент, дирижёр лишь краем глаза глянул на музыканта, лёгкое мановение дирижёрской палочки, – и мелодия покоряет слушателей.

Вот так же, по моему мнению, должен работать и хороший экипаж. Но, чтобы, как говорится, песня сложилась, нужны долгие полёты вместе. И то, каким будет экипаж, полностью зависит от командира. Будучи вторым пилотом, я внимательно присматривался к командирам. То, что они лётчики прекрасные, это само собой. На таком корабле, как МИ-6, плохо летать – чревато. Машину угробите, и сами убьётесь. Я говорю об организации работы экипажа и психологическом климате в кабине. Чего греха таить, некоторые отцы-командиры вертолёта, являясь хорошими пилотами, иногда вели себя откровенно хамовато по отношению к своему экипажу, типа я тут командир, а вы должны знать своё место, или если делали какие-то замечания, то таким тоном и такими словами, что после с ними и летать не хотелось.

Поэтому, думая о будущем, я прикидывал, как вести себя в той или иной ситуации, как выходить из неё и чего не говорить ни в коем случае, а если и говорить – то, как и когда!

Вот и пролетело времечко! Я командир вертолёта МИ-6. У меня свой экипаж. Меня спросили: «Будешь с ними летать? Они тебе подходят?».

– «Буду, они мне подходят».

Точно также спросили и их: «Будете с ним летать? Он вам подходит?».

– «Будем, подходит».

Прошли вывозные полёты, проверка на слётанность. Позади все тренировочные полёты, зачёты, полёты с проверяющими всех уровней, от пилота-инструктора, командира звена, комэска, командира отряда и до пилотов-инспекторов, из нашего славного Коми управления гражданской авиации. Позади собеседования, мандатная комиссия, первый самостоятельный вылет в качестве командира вертолёта.

И вот начинаются будни. Полёты без всяких проверяющих. Умом я понимаю, что никакие «дубы» на фуражке (золотые дубовые листья по краю козырька), ни приказы начальников меня не сделали командиром в глазах экипажа. Их доверие и уважение ко мне, как к человеку и лётчику, ещё нужно долго зарабатывать, а вернее заслужить.

Какой там, нафиг, командир! Худой, длинный, одни уши торчат. Да ещё весь экипаж старше командира. Кто на четыре года, кто на шесть, на десять, а второй пилот старше на добрых двадцать лет. Он смотрят за мной очень внимательно, не упуская ничего. Как я принимаю решение на вылет, как летаю, взлетаю, захожу на посадку, как действую в усложнившейся обстановке.

Особенно, если трудный взлёт, с тяжёлым грузом, или площадка не приведи господь! Экипаж всё видит, всё замечает. Подскажут ненавязчиво молодому командиру: « Лучше сделать так и так, а вот этого лучше не делать!». Постепенно притираемся друг к другу. У всех же разные характеры, темперамент, житейский опыт. Дольше всех я пролетал со своими «родными» бортмехаником и бортрадистом. Бортмеханик – Виктор Григорьевич Поздеев. Я уже говорил о нём. За таким бортмехаником командир, как за каменной стеной. Спокойный, хозяйственный, надёжный. Лучше бортмеханика вертолёт не знает ни кто. Он сидит за моей спиной, у него своя приборная доска, по которой он контролирует работу двигателей, редукторов и всех систем. Я знаю, Виктор Григорьевич не упустит ничего. Не суетливый, доклады спокойные, взвешенные (нечего зря пугать командира всякой ерундой). В командировках мы с Витей всегда жили в одной комнате, если комнаты двухместные. Он и в комнате, так же, как на вертолёте. Всё разложит по полочкам, всё расставит. Руки у человека золотые. А главное достоинство – не храпит! Спит тихо, как младенец. Вы не смейтесь! Хорошо выспаться перед полётом – святое дело. Витя среднего роста, плотный, лысоватый, лицо круглое, глаза с хитринкой. Если отпустит бородку, становится похож на тихого сельского священника. Я посмеиваюсь: «Витя, тебе бы рясу и крест, – вылитый поп!».

Бортрадист – Виктор Васильевич Таранченко. Худощавый, среднего роста. Скуластое лицо, внимательный взгляд. И тоже золотые руки. Нет такой схемы телевизора, радиоприёмника, в которой бы Витя не разобрался. Для меня все эти схемы – китайская грамота, а Виктор Васильевич в них разбирается на раз! Когда он сидит позади второго пилота за радиостанцией – он бортрадист. Вся дальняя связь на нём. Сквозь помехи в эфире в моих наушниках слышится его глуховатый голос: «Печора – радио, Печора – радио, я 21896, прошу прогноз по площадям…». Или: «Заходим на точки, вылет во столько-то…». Я знаю, Витя постарается, сделает всё, что возможно, докричится хоть до того света, но я буду знать прогнозы погоды на аэродромах, а на земле будут знать, где болтается за три девять земель этот «свинтопруль».

Если работаем с подвесками, Виктор Васильевич превращается в бортоператора. Всегда проверит лебёдку, стропа, карабины «паука». Еще когда я летал вторым пилотом в одном с ним экипаже, мы вдвоём выскакивали на площадках, контролировали увязку груза или помогали вязать. С тех пор так наловчились вязать и таскать всякие предметы тяжелее воздуха, что, кажется, и самого чёрта увезём на подвеске. Экипаж посмеивается: «Ты, командир, с бортоператором на что ни посмотрите, у Вас прямо в глазах написано, а где у этого груза центр тяжести? И как-бы его так привязать, чтобы можно было взлететь, и он хорошо вёл себя в воздухе!». Никуда не денешься – профессиональная привычка.

За всё время полётов у меня сменилось четыре штурмана. Как мы расстались с моим первым штурманом Славой, я уже говорил. Не хочу к этому возвращаться.

Следующим штурманом был Иван Иванович Винник. Худощавый, среднего роста, щегольские усики, лёгкая седина на висках. В тёмных лукавых глазах всегда скрывается лёгкая смешинка. Штурман от бога. Кудесник и мастер своего дела. Вообще-то я считаю, что командир вертолёта в навигации должен соображать не хуже штурмана. Всегда поглядывать на землю, считать в уме, и, как говориться, лететь вместе со штурманом впереди вертолёта. Но, с Иваном Ивановичем, честно говоря, я иногда расслаблялся. Когда Иван ведёт тебя по маршруту, можно ни о чём не беспокоиться. Точнейший расчёт, выведет в нужную точку, как по маслу, твоё дело только выдерживать курс и скорость, которые задал штурман. Бывало, сидишь, пилотируешь только по приборам, ни черта не видать, только изредка мелькнёт под вертолётом какое-то пятно (то ли ручей, то ли край озера). Иван колдует в своей кабине, поглядывая на часы, на карту, двигая в руках бегунок навигационной линейки НЛ-10. Думаешь: «Ну что он там видит?!». А в наушниках раздаётся спокойный, слегка хрипловатый голос: «Влево три, скорость прибираем и начинаем потихоньку снижаться, метра по три. Буровая появится впереди по курсу, чуть левее, на этой скорости примерно через минуту». Начинаешь делать всё, как сказал штурман. И постепенно, сквозь рвань облаков, пелену дождя проступает серо-зелёная тундра в проплешинах озёр и тёмных пятнах лесочков. И гляди ж ты, впереди чуть левее, темнеет столбик буровой вышки именно в то время, как и рассчитал штурман. А как Иван Иванович вёл штурманскую документацию, задание на полёт! Положит на левую руку папочку-планшет и быстро-быстро, как печатает принтер, аккуратнейшим, бисерным, штурманским почерком заполняет графы и строчки задания. Я сам умею красиво писать, но в спокойной обстановке. А в качающейся кабине, на руке – уму непостижимо!