— Ну, досточтимые хан-отец и ханша-мать, и ты, друг-хан, теперь мне пора ехать!
— Что же ты возьмешь, мальчик? — спросили они.
— Если дадите, я взял бы золотой ларец, завернутый в девять слоев хадака, что лежит в сундуке.
— Да этого мы не можем отдать, мальчик! Возьми что-нибудь другое из скота или вещей!
— Ну ничего, если вы не можете это дать, я возьму с собой моего доброго товарища, — сказал Эрген-оол. Но когда он взял его за руку, те закричали:
— Ладно, бери себе ларец — вынули его и вручили ему. Он положил ларец за пазуху.
Но, выйдя, он не знал, как попасть теперь на вершину той горы. Подошел к нему человек и спросил:
— Ну что ты здесь стоишь, мой мальчик?
— Ах, я не знаю, как подняться на ту гору!
— Ну, коли так, закрой глаза и сядь мне на ладонь!
И когда он закрыл глаза и сел к нему на ладонь, дунул этот человек изо всех сил. И Эрген-оол взлетел и упал прямо на вершину той горы.
Своего коня Хан Шилги, обращенного им в кремешок, он снова вытащил из огнива, сел на него и поехал к своей юрте. Здесь он открыл свой ларец и заглянул в него, там лежали вырезанные из ушей метки [44] пяти видов скота, ножницы и игла.
— Ах, проклятие! Быть мне таким добрым другом и дать мне эдакую дребедень! Ну и дрянь же это!
С треском швырнул Эрген-оол ларец о край своей постели, да и заснул.
Назавтра, на заре, когда пришло время вставать и он отогнал свой долгий сон и проснулся, везде — ив юрте, и вокруг нее — кишело множество скота, а внутренность его юрты светилась.
«Что такое?»— Он осторожно огляделся и увидел, что девушка сияющей красоты уже сварила и остудила цветной красный чай его бургана.
И подумал тут Эрген-оол: «Что же мне теперь делать?» Ему было так стыдно, что он решил не вставать. Но наконец он не выдержал, сделал вид, что только-только проснулся, и вскочил. И тут же двое мужчин подали ему сапоги, украшенные узорами, двое мужчин набросили на плечи теплую шубу. Когда он вышел по малой нужде, кто-то крикнул:
— Ах, юноша, отдай половину твоего народа!
Как только он вернулся в юрту, ему принесли львиный трон о восьми ножках.
— Ах, отдай какую-нибудь часть этого народа! — молвила девушка, остудившая чай, и тут же большая часть его людей начала уходить.
Эрген-оол выпил чаю и пошел охотиться на свою гору Сюмбер. А в том краю жил хан по прозванию Харагаты Хаан с черными мыслями.
Этот хан отправился на охоту с тысячью воинами. Они подстрелили трех перепелов, но не нашли, на чем бы их зажарить.
Оглянулся хан и увидел посреди большой долины, рядом с высокой белой горой, черную реку — черную реку, окаймленную деревьями.
Послал он двух своих людей, дав им тех трех перепелов, и сказал:
— Отнесите их в большой лес у той белой горы, зажарьте и принесите обратно!
И они, привязав трех перепелов к своим седельным ремешкам, ускакали галопом. Но, прискакав туда, увидели: то, что они считали белой снежной горой, на самом деле белая юрта-дворец, а то, что они принимали за черный лес, пятнистый черный скот.
Подойдя к белой юрте-дворцу, они крикнули:
— Эй, попридержите-ка своих собак!
Тут кто-то выглянул в щель палатки, и два всадника, ослепленные сияющей красотой женщины, сползли с лошадей с правой стороны, а не с той, с какой положено. Потом они зашли в юрту и сказали:
— Харагаты Хаан с черными мыслями приказал нам то-то и то-то и велел: «Зажарьте трех перепелов и принесите их обратно». Можно зажарить их в вашей юрте?
— О, конечно, конечно, зажарьте их там у очага, — отвечала женщина.
Жаря перепелов, они не могли отвести глаз от этой красавицы и забыли про перепелов. А когда пришли в себя, был уже вечер. Взглянули — а от их перепелов остались лишь три круглых обуглившихся комочка. Оба заплакали. А жена Эрген-оола спросила их:
— Что вы плачете?
— Ах, теперь Харагаты Хаан с черными мыслями убьет нас!
— Ну полно, нечего плакать!
Отрезала она три куска от хвоста овцы, побрызгала на них молоком из своей груди, подула и дала им:
— Вот, возьмите, дайте ему и скажите: «Мы зажарили трех перепелов и принесли тебе».
Хан ел их и никак не мог съесть, и он и все его люди ели их целый месяц, да так и не доели. И подумал тут хан: «Так вот оно что! Убить, бы еще этих птиц, которых называют перепелами, и поесть бы их, вот это лакомство!»
И отправился опять на охоту. Он охотился с сотней воинов, и они убили трех перепелов. Но, съев их, он не насытился. И сказал хан:
— Приведите ко мне тех двух людей! Убейте их!
И когда хотели уже их убить, они сказали:
— Лошади, которую продают, раскрывают пасть — таков ведь обычай? А человеку, которого хотят убить, дают слово — ведь таков обычай, хан?
И спросил тогда хан:
— Ну, где это вы недавно зажарили трех перепелов?
— О, то, что вы считали белой горой, оказалось не чем иным, как белой юртой-дворцом, а то, что вы считали черным лесом, это был черный пятнистый скот. Мы пошли в юрту, чтоб зажарить перепелов. Но там мы не могли отвести глаз от сияющей красоты хозяйки юрты. И наши перепела сгорели, а хозяйка юрты отрезала три кусочка от хвоста овцы, побрызгала на них молоком из своей груди, подула и дала их нам, — рассказали они ему.
И тогда хан послал туда двух других своих людей. И они пошли туда, крикнули:
— Попридержите своих собак.
И вышла та женщина. Так сияла она красотой, что они зажмурили глаза и сползли с лошадей не с той стороны, с какой положено. Выпили они чаю, поскакали назад к хану и доложили ему:
— Да, все это правда.
Отослав тысячу своих воинов, хан один отправился к этой юрте. Подойдя к ней, он крикнул:
— Эй, попридержите своих собак!
А когда выглянула жена Эрген-оола, хан соскользнул на правый бок коня и еле удержался в седле, вцепившись в его гриву.
И хотел хан провести там ночь. Только женщина легла на кровать, как сказала:
— Ах, в старости человек становится забывчив! Я забыла прикрыть жар пеплом.
Тут воскликнул хан:
— Ну, чего уж там, я прикрою, — вскочил, и она заставила его до утра сражаться с пеплом. Ведь жена Эрген-оола была человеком, знавшим двадцать одно волшебство.
Назавтра хан опять остался ночевать. И, ложась на кровать, она воскликнула:
— Ах, моя забывчивость! Я не прикрыла войлоком дымовое отверстие!
— Я выйду, — сказал хан, — натяну войлок и вернусь.
Он пошел и, как только схватился за веревку на войлоке, так и приклеился к ней.
И, несмотря на все это, он остался еще на одну ночь.
— Ах, я не заперла дверь, придется нам спать с отпертой дверью, — сказала она, ложась в постель.
Хан сказал:
— Я пойду запру дверь и вернусь.
Пошел хан, но, прикоснувшись к двери, он приклеился к ней. Ну вот, на этот раз он переночевал, до рассвета колотясь о дверь.
Проведя так три дня, он собрался домой:
— Ладно, когда вернется ваш муж, скажите ему, пусть приедет к нашей юрте!
Через несколько дней возвратился с охоты Эрген-оол. Лег он вечером в постель, а жена и говорит ему:
— А теперь я хотела бы что-то рассказать, можно?
А он как закричит:
— Проклятие! Не хватало еще, чтобы женщина изрекала мне свои мудрости, — и толкнул ее хорошенько. Да так толкнул, что она упала с кровати. Но она опять легла на кровать и опять попросила разрешения что-то рассказать, и вновь он толкнул ее. Когда же она в третий раз попросила позволения что-то рассказать, разрешил он ей молвить слово.
Рассказала она ему все, что было в его отсутствие, и добавила:
— Это был Харагаты Хаан с черными мыслями. Он побился об заклад, что возьмет меня. Но это ему никак не удалось, и он хотел пригнать меня к себе красным огнем. Вы погасили этот огонь, и я стала вашей женой. Харагаты Хаан, полный черных мыслей, превращает место, которое он предлагает тебе, в ад, а еду, которой он угощает тебя, — в отраву.
На следующий же день Эрген-оол пустился в путь. Приблизившись к юрте того хана, привязал он своего коня Хан Шилги, а когда оглянулся, то увидел, что тот холкой достает до небесных облаков, а четырьмя ногами перекатывает валуны нижнего мира — так он стоял. Снял Эрген-оол с себя все мужское снаряжение, отнес его на солнечную сторону и прислонил к юрте; тут послышалось: крак- тарс — и юрта вся перекосилась. Затем он вошел, и ему сказали: «Сядь на львиный трон о восьми ножках!» Но он не стал садиться на него, прошел и сел рядом с ханом. Когда тот налил ему арагы, он сказал хану: