Она стояла перед мужчиной и, заламывая в испуге руки, причитала.
— Хосе, не уезжай, опять ты уходишь в море и бросаешь меня одну.
— Успокойся, Мария, — ответил ей мужчина, — ты остаёшься не одна, с тобой будет наш десятилетний сын.
— Хосе, мой любимый муж, ему ещё не исполнилось десяти. Он совсем ещё ребёнок.
— В его возрасте я уже шагал по палубе отцовского корабля, а не сидел у юбки мамки, — сказал, как отрезал, мужчина, — пусть учится навигации на дому, раз ты не хочешь отдавать его в навигационную школу, и чтобы он к моему прибытию уже знал достаточно, для того, чтобы сдать мне минимальный экзамен. Ты поняла, Мария?
— Да, любимый. Но, может быть, ты… Не уезжай, Хосе! — и она бурно зарыдала, содрогаясь всем своим пышным телом.
— Вот и хорошо, успокойся, дорогая, я тоже тебя люблю. Дай ему эту астролябию, пусть он учится, и скажи падре Мигелю, чтобы он показал, как ей пользоваться. Зря, что ли, он является нашим духовником. Он умеет пользоваться астролябией, пусть выполнит свой долг перед нашей семьёй!
На этом видение померкло, и пелена с моих глаз исчезла. Я судорожно вздохнул. На моих глазах были слёзы, когда они успели появиться, я не заметил. Но астролябия в моих руках ощутимо нагрелась и просилась мне на грудь, туда, где находилась моя магическая сущность.
Повинуясь неясному чувству и сиюминутному порыву, я повесил астролябию себе на грудь, где она и притаилась, словно кошка, уютно пристроившись на ней. И даже засветилась, но в свете яркого солнца это могло мне и показаться.
— Нам надо посмотреть карты, капитан! — и я повернулся к Гасконцу всем своим тщедушным телом.
Тот удивился этому вопросу, но вида не подал и бросил кратко: — Пошли.
Войдя, уже в который раз, в его каюту, мы подошли к столу и разложили на нём обе небольшие морские карты Карибского моря, или, как его ещё иногда раньше называли, Караибского.
На этот раз я смог разглядеть на одной из карт небольшую золотую точку, вглядевшись в которую, я вдруг разглядел наш корабль, из середины которого, ровно там, где находилась капитанская каюта, поднимался вверх золотой луч.
— Вот здесь мы, — я уверенно ткнул в карту пальцем, показав наше примерное местонахождение.
— Ты уверен? — переспросил меня Гасконец.
— Абсолютно, — подтвердил я.
— Хорошо, получается, мы относительно недалеко от Картахены, вот куда нас забросил шторм. А здесь, милях в двухсот от нас, может меньше, лежит небольшой, нужный нам архипелаг Ислас-дель-Росарио.
Всмотревшись в карту и следя за пальцем Гасконца, которым он тыкал в побережье Колумбии, я действительно увидел этот архипелаг и даже смог прочитать надпись, которая появилась над ним, а также морской порт Картахена. Вот куда бы нам попасть и расплатиться за все наши мучения.
— Замечательно, — подытожил Гасконец, — а теперь пойдём снова на палубу и ты покажешь нам нужное направление. С собой он взял большой корабельный компас и, установив на специально сделанную под него тумбу перед румпелем, стал его настраивать, следуя моим рекомендациям.
Рулевой работал румпелем, разворачивая корабль в нужную сторону, я смотрел на астролябию, корректируя курс корабля и говоря об этом капитану. А пираты, разбежавшись по вантам и реям, держась за леера и наступая на параллельно натянутые канаты, поднимали паруса на фок-мачте и сломанной грот-мачте, от которой остались лишь грот-марсель и грот-брамсель.
Поймав ветер, судно пошло курсом левентик, но ветер был не попутным новому направлению и, подчиняясь моим указаниям, шлюп стал менять свой курс. Направление курса, которое указывал я, дублировал капитан, а уже его приказы выполняли все остальные, включая рулевого и марсовых матросов.
Подняв косые паруса, между грот и фок-мачтой, шлюп стал совершать поворот оверштаг, стремясь стать на правильный курс. Я чувствовал себя самым главным на корабле. Мои приказы выполнялись беспрекословно, мне выдали штаны и рубаху из грубого льняного полотна, накормили и слушались. Башмаков из грубо выделанной кожи, правда, не дали, ну и ладно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но я всё равно чувствовал себя почти счастливым, впервые за это время. Увы, моё упоение морем и кораблём вскоре было грубо и лицемерно нарушено, так же, как и всё, к чему прикасались пираты, или, как они себя называли, вольные каперы.
— Мы в правильном направлении идём, юнга?
— Да, — важно ответил я, гордясь своей значимостью.
— Тогда пшёл вон, в трюм, щенок. Там много работы, так же, как и воды, марш качать помпу, а не то порублю тебя на части и скормлю их акулам!
И я, получив весьма чувствительный пинок пониже спины, кувырком полетел на палубу. Мигом хлынули слёзы, чересчур уж резким оказался переход от всемогущества к обычному скотскому состоянию пленника. Но рыдать было бессмысленно, только лишь доставлять наслаждения пиратам своей слабостью.
Вытерев слёзы быстрым движением руки и сцепив от злости зубы, я молча убрался с палубы вниз, не сказав ни слова. Качать помпу я не собирался, а спустившись в трюм, зашёл в уже привычную клетку для пленников и заснул, ничего не сказав падре.
И мне плевать было на всех пиратов и на их родню, включая жестоких пираний и толстых ламантинов, чьими родственниками они, несомненно, являлись. Я и так много сделал для них и не ожидал никакой благодарности, но так подло поступить с человеком, который им помог, пусть и не по своей воле, это было просто зашкварно.
Спасибо, что хотя бы накормили и дали одежду. Иезуиты и те, наверное, были добрее, чем они. Нет, надо бежать, любым способом, пока есть возможность. А пока, ещё один маленький крестик добавился на моём личном кладбище личных врагов. Имя на новом кресте было написано — Гасконец.
Пираты пытались развить у меня комплекс жертвы, но моё внутреннее состояние вовсю этому сопротивлялось. А вот ненависть по-прежнему оставалась со мной и не собиралась никуда исчезать. Мне было приятно управлять кораблём, я на краткий миг ощутил себя шкипером, равным капитану, а может быть, даже и главнее, пока мы были в море. А они… пнули меня, как шелудивую, никому не нужную собаку. Ничего, я ещё стану псом господним! Пока мои клыки маленькие и они не сочатся ядом магии, но всё впереди, я чувствовал это. Всё впереди!
Пусть, суки, плывут, а там посмотрим, что нам скажет на это судьба!
Глава 9 Кренгование
Как ни странно, но я оказался прав и меня никто не трогал. Я спал весь день, а ел то, что ела и вся команда. О падре Антоние я не забыл и приносил ему еду, получая половину пайки у кока. По всему кораблю я мог передвигаться свободно, но оружие мне не давали и отгоняли от пушек, если я проявлял к ним любопытство.
Больше меня не били, уж не знаю, по каким причинам, и старались лишний раз со мной не общаться. Астролябию у меня не забрали, видимо, не считая её чем-либо ценным. Ну, прибор и прибор. Для мартышки любой микроскоп, всего лишь, молоток, которым классно бить орехи, а астролябия ничем не хуже молотка. К тому же, она была сделана не из золота, а из латуни, называемой римлянами орихалком.
Её ценность была уместна только в умелых руках морского магика, шкипера или навигатора. Во всех остальных руках она была, всего лишь, красивой вещицей, сделанной из редкого, но малоценного металла.
Потому Гасконец и расстался с ней с лёгким чувством и не требовал её обратно. Для него главной ценностью были карты, которые он мог читать, видя на них очертания материков и островов, но, не видя того, что было доступно мне. Он мог ориентироваться по ней, а больше ему ничего было и не надо. А может, он подстраховывался, надеясь меня использовать ещё раз. Не знаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пиратский корабль, под командой Гасконца, выставив все доступные паруса, включая блинд на бушприте, ходко шёл, постоянно меняя галсы, чтобы не уменьшать набранную скорость. Погода благоприятствовало этому. В шторм пираты потеряли двух человек, которых смыло за борт, все остальные были целы, но сейчас вся команда страдала от плохого питания.