Немногочисленные пираты, находящиеся на палубе, вовремя успели обрубить абордажными саблями канаты, не дававшие отломанному куску мачты упасть в море, и который, свисая через борт, мог перевернуть и потопить весь корабль, нарушив его шаткое равновесие.
Они видели, как мальчишка-испанец скрылся в морских волнах, казалось бы, навсегда. И каков был их ужас, их мистический ужас, когда они увидели, как море вернуло его обратно, закинув вместе с волною на корабль.
Все моряки суеверны, абсолютно все, а уж в магическом мире и подавно. Разнообразные версии произошедшего сейчас требовали ответа в их головах. По мере того, как сама буря стихала, а на палубе появлялись всё новые и новые действующие лица, которые не видели, что происходило наверху, гул вопросов нарастал, требуя выхода и объяснения причин произошедшего.
Всё это время мальчишка валялся без сознания на шкафуте, запутанный в обрывки канатов и такелажной сетки. Но никто не решался подойти к нему и оказать помощь, либо наоборот, вышвырнуть его за борт, как ядовитую змею. Никто на это не решался.
То, что море вернуло назад свою жертву, однозначно указывало всем морякам, что в дело вмешались высшие силы, и не пиратам осуждать их и препятствовать им. Пираты жили морем и разбоем на нём и чтили всех морских богов. Неважно, были ли они языческими богами или христианскими апостолами. Но больше всего они боялись морского дьявола, которого звали Старым Роджером.
Оттого их чёрный флаг, с костями и саблями, был назван «Весёлый Роджер» и до шторма гордо и зловеще развевался на флагштоке. Он же был и символом их жизни, короткой и безрассудной, мрачной и одновременно весёлой, безбожной и наполненной суевериями и мистикой.
Но что делать с мальчишкой, они не знали и ждали, когда он очнётся сам, а пока приводили в порядок корабль после шторма и всех учинённых им разрушений. Так продолжалось недолго, вплоть до того момента, когда на палубе оказался Гасконец в сопровождении Пьера Пижона.
— Что за бардак? Почему не работаем? Вам что, нечем заняться?
— Капитан, — обратился к нему боцман, тут такое дело! Мальчишка-то необычным оказался. Море его не приняло и выплюнуло обратно на корабль. Никогда такого не было, и никогда я не слышал о таком от других!
— И я не слышал, и что? Кто видел это?
— Грубый Пел и Бабник!
— Пел! Бабник! Что вы видели?
— Капитан! Шторм сломал мачту, и этот щенок полетел головою вниз в море. Я сам видел, как он рухнул в воду, и волна скрыла его. Клянусь всеми святыми. Да покарает меня Старый Роджер!
— Ну, а дальше?
— Дальше, его выплюнуло назад море.
— Как это произошло, и давайте без мистической чепухи!
— Да, вот, вскоре после того, как его смыло волной, очередная волна налетела на корабль и захлестнула его по флагшток фок мачты, а когда она ушла, то мы обнаружили этого мальчишку. Он валялся возле борта, весь запутанный в снасти.
— И что, он живой?
— Не знаю, никто к нему не подходил, не до того было.
— Ясно, несите его сюда.
Два указанных пирата направились к Эрнандо и начали его выпутывать из обрывок верёвок и канатов. Как только они его коснулись, он ожил и начал кашлять. Почувствовав, что его держат, мальчишка сразу же согнулся пополам и исторгнул из себя буро-жёлтую жидкость, состоящую из морской воды и желчи.
Пираты молча держали его, пока он извергал на палубу все то, чего наглотался в море. Последним из него выпала креветка, по ошибке залетевшая не туда, куда следовало. После этого мальчишка обмяк и с трудом поднял голову, но никак не мог сфокусировать свой взгляд ни на ком. Его шатало и болтало, а между тем, шторм, бушевавший весь день, уже сменился штилем и наступил вечер, который грозил быстро перейти в ночь.
— Ты слышишь меня, гачупин! — обратился к нему Гасконец.
— Слы-шу, — еле выговаривая слова, произнёс тот.
— Как ты спасся, отвечай!
— Море спасло меня!
— Ты разговаривал с морем?
— Я просил помочь мне.
— И оно спасло тебя?
— Нет, оно помогло мне, дальше я сам! — и он потерял сознание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 8 Астролябия
Пиратский шлюп продолжал путь на Ямайку, но сильно потрёпанный штормом, он являл собою жалкое зрелище, ему срочно требовался ремонт. Наступила ночь, и Гасконец не мог определить, где они находятся. Шторм отнёс их далеко в сторону от намеченного маршрута. Из всей команды только он умел обращаться с навигационными приборами.
Компас исправно показывал направление на север, но куда плыть, было абсолютно неясно, так же как и неизвестно, где они находятся сейчас. В какую сторону им нужно плыть, чтобы попасть на Ямайку, и где были другие острова, возле которых можно было отремонтировать корабль. Эти и множество других вопросов ставили в тупик, как команду, так и капитана.
Ночью можно было сориентироваться по звёздам. И, вытащив буссоль и квадрант из каюты, Гасконец приступил к вычислениям, пытаясь определить, где же они сейчас находятся. Но «посоха Иакова» у него не было, а квадрант ночью был бесполезен, оставалась астролябия, но он ей не умел пользоваться потому, как она была очень сложна для понимания. За этим занятием он провёл полночи, пока остальные пираты без сна и отдыха откачивали воду из трюма, ремонтировали такелаж и восстанавливали разрушенный корабль.
Обоих испанцев, мальчишку и святого отца, не трогали, закрыв в клетке и выдав им по куску лепёшки и миске пресной воды, решив, что с ними они разберутся позже. Наконец, бессонная ночь, сложив чёрные крылья, умчалась к востоку, уступив место утренним лучам солнца, которые начали несмело освещать морскую гладь.
Судя по вычислениям, их отнесло значительнее севернее, и они болтались в Карибском море, где-то недалеко от побережья Колумбии. Точнее определить местоположение судна никак не удавалось. С помощью квадранта Гасконец, как только рассвело, снова приступил к вычислениям, пытаясь точно определить место их нахождения, но пользоваться им он умел весьма плохо и так и не смог определить, где они находились.
Выругавшись самыми грязными ругательствами в прононс, он без толку ходил по палубе корабля, размышляя о своих дальнейших действиях. Его десяти пушечный шлюп сейчас был не способен оказать вооружённое сопротивление любому крупному испанскому кораблю. Но самое страшное было не это, а то, что, лишившись половины своей грот-мачты, шлюп не мог быстро скрыться от «испанца».
Надо было что-то срочно делать и двигаться к ближайшему необитаемому острову, чтобы стать там на ремонт. Иначе, иначе их застигнут врасплох и разорвут в клочья!
— Где мальчишка, где этот «утопленник»?
— Он в трюме, капитан.
— Тащите его сюда немедленно, и пошевеливайтесь, черти морские!
Грохот грубых моряцких башмаков по лестнице трюма известил меня о том, что по мою душу явились. Падре Антоний пытался накормить меня, но мой желудок, отведав морской воды и живых креветок, категорически отказывался принимать в себя что-либо, кроме жидкой каши.
Только лишь пресная вода смачивала мои пересохшие губы, поддерживая жизнь в тщедушном мальчишеском теле. Эх, где мои шестнадцать лет? За компьютером большим! И что сейчас в этом теле мне делать! Мозг откровенно балансировал на грани понимания и не желал дальше сталкиваться с такими трудностями.
Жить не хотелось, от слова вообще, но что-то внутри меня не было согласно с этим. Этот мир был интересным, он был магическим, хоть я пока слабо ощутил это, но вот приключениями меня морской Бог не обидел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Эй, юнга! Ты живой там?
— Гасконский волк тебе юнга, пёсья кровь!
Услышав оскорбление от юнца, да ещё и пленника, пират изрядно возбудился. Но у меня ещё с прошлого раза синяки не зажили! Мои глаза сейчас радовали окружающих не фиолетовыми кровоподтеками, а жёлто-зелёными фингалами, отсвечивающими потусторонним блеском черноты от утопления.
— Что ты сказал, отрыжка акулы? Я сейчас швырну тебя за борт, им на потеху.