первой встречи о моих проблемах с исповедью?
– Да, конечно.
– Поскольку я принял сан уже больше двадцати лет назад, то, как вы понимаете, за это время умудрился такого наслушаться, что и вспоминать не хочется. Но самое главное не это. А то, что помимо прихожан мне, в силу статуса, пришлось в какой-то момент начать принимать исповедь и у братии нашего монастыря. И вот это оказалось для меня еще большим негативным откровением. Только не подумайте, я не собираюсь ругать Церковь. Она свята! И это не обсуждается. Но мы все, кто ее составляет – и духовенство, и миряне, – к сожалению, чем дальше, тем больше далеки от идеала. И я вижу, что все только ухудшается. И я никого не осуждаю, потому что сам кровь от крови и плоть от плоти нашей страны. Другими мы просто, наверное, не могли бы получиться. Разница только между нами (в данном случае я имею в виду тех христиан, что в сане и что без оного) в том, что первые пытаются не грешить, а если уж и грешат, то старательно маскируют свои грехи, чтобы паства не заметила, а вторые зачастую даже не пытаются остановиться, а таинство исповеди используют как своего рода способ подчистить отчетность. А такой подход, естественно, не работает. Потому что покаяние должно быть деятельным. Мне кажется, я уже это как-то говорил?
Кузнецов кивнул.
– Но поскольку данная мысль очень важна, не грех и повториться. Так вот, – продолжил отец Серафим. – Я, пришедший в Церковь на волне всеобщей эйфории, всеобщего неофитства, яростного и горячего, сейчас могу констатировать, что мы потеряли первоначальный импульс. Именно поэтому над нами смеется общество. Потому что мы не делаем того, что декларируем. Но самое ужасное, что нас это не особенно волнует.
Вместо того чтобы показать такую альтернативу миру, к которой хотелось бы тянуться, мы пошли с ним на компромисс. Как результат – теплохладность и девальвация нас как христиан и потеря новой свежей крови в Церкви. Мы перестали быть интересными, так как стали такими же, как все. Только в старомодных тряпках.
– Сурово. Кстати, что такое теплохладность?
– Это из Откровения Иоанна Богослова: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Надо сказать, что в славянском варианте в последнем предложении используется глагол «изблюю», который мне кажется более емким.
Монах еще немного подумал.
– Очень авторитетные толкователи из признанных отцов считают, что в этом месте речь идет о последних временах и о качестве людей, которые будут составлять всю Церковь. Не только Лаодикийскую. Поэтому в связке с этим отрывком очень важно изречение Христа, называющего нас – Своих последователей – солью земли. То есть людьми, призванными облагородить мир, исправить его. В одной из проповедей Он говорит о том, что мы просто не имеем права быть другими. Иначе с нами поступят как с солью, потерявшей силу, – выбросят вон. Это очень категоричное заявление, как, кстати, большинство Его заявлений. Но я, как верующий человек, не могу считать его каким-то иносказанием. И знаю, что так и будет в какой-то момент. Вопрос времени.
А после истории с дубом мне стало казаться, что время пришло. И эта мысль не дает мне покоя. Как миллионам до меня. Мозгами я понимаю, что все неоднозначно и что у Бога «тысяча лет как один день и один день как тысяча лет» и не такие уж мы все ужасные, что-то в нас теплится хорошее. Но не могу избавиться от тревожности. Все, что читаю помимо служебной необходимости, касается эсхатологии. Апокалипсис так вообще стал моей настольной книгой. Но от этого становится только хуже. Все время мне видятся знаки.
– Где же, батюшка? – удивился Аркадий.
– Да повсюду. В новостях, в разговорах на исповеди, на собраниях духовенства. Но в обычном информационном потоке их больше всего. И это пугает.
– Ну, вы даете! – рассмеялся психолог. – Верить средствам массовой информации – последнее дело.
– «Не читайте перед обедом советских газет»?
– Именно!
– Оно понятно. Но речь немного о другом. Как бы мы ни относились к СМИ, но они фиксируют исторические события. Нужно только очищать каждое такое событие от шелухи, которой оно обрастает благодаря личности автора каждого материала. Для этого нужно читать не одну заметку на одну тему, а сразу несколько, и желательно в источниках с разной жизненной позицией. Тогда становится понятно, что именно приврали и в каком количестве.
– Хорошее средство, если есть время.
– Знаете, на самом деле это не отнимает слишком много времени, так как действительно стоящие события случаются не очень часто, в основном на нас вываливают сплошной информационный шум.
– Извините меня, но для архимандрита вы слишком хорошо разбираетесь в медиа, – сказал Кузнецов с улыбкой.
– Одно время было послушание – делать портал для монастыря, пришлось поднатореть и в этой науке. Ничего сложного на самом деле. Но не суть. Суть в том, что события, на которые стоит обращать внимание, происходят довольно часто. И для меня многие из них стали коррелироваться с Книгой Откровения. А внутренне я к этому не готов. Банально боюсь. Мне страшно.
Монах как будто весь сжался. Взгляд его стал затравленным. Аркадию даже показалось, что место благообразного серьезного мужчины занял какой-то странный подросток с бородой. Напуганный и жалкий.
– Все еще осложняется тем, что у меня есть привычка к аналитическому мышлению, – продолжил отец Серафим. – На любую вещь я люблю смотреть под разными углами, а, например, исторический процесс не могу не воспринимать как бы сверху, как некий свиток причин и следствий. – Он опять замолчал и погрузился в себя. – Это сложно объяснить, но такой подход не позволяет отогнать чувство тревожности, а, наоборот, усугубляет его. Потому что я не могу абстрагироваться от происходящего. Как в том фильме: «Зима близко!»
Кузнецов не стал ничего говорить, но внутренне подивился тому, что монах смотрел «Игру престолов» – сериал, мягко говоря, не самого целомудренного содержания.
– А по мне, она не то что близко. Она уже вовсю завывает своими холодными ветрами. Мы в самом конце пути. И скоро Он спустится к нам опять. Только теперь уже в статусе Царя, а не проповедника. И будет нас судить. И одной своей половиной я очень жду этого момента, а другой – боюсь до невозможности. Не готов я.
Отец Серафим поник. А через пару секунд Аркадий понял, что он