Читать интересную книгу Практические занятия по русской литературе XIX века - Войтоловская Львовна

Мы имеем два совершенно противоположных суждения о теории и преступлении Раскольникова. Характерно, что демократ Д. И. Писарев видит в действительности причину преступления Раскольникова, а славянофил Н. Страхов — в теории. Первый отмечает в нем страдающий ум, второй — стремление к обогащению. Как и почему возникают полярные оценки характера героя Достоевского?

Попытаемся найти ответы на эти вопросы в ходе анализа романа, обнаруживая «замки», сцепления, с помощью которых теория, характер, философия сплавляются в романе, образуя художественную реальность.

В центральном герое Достоевского воплощена мысль о молодом человеке, который поддался «странным», «недоконченным» идеям, носящимся в воздухе, и потому совершил преступление. Но затем «закон правды и человеческая природа взяли свое, убили убеждения, даже без сопротивления», и он решил «принять муки, чтобы искупить свое дело» (684—685).

Предлагаем студентам подумать, подтверждается ли творческой историей данная Достоевским в упомянутом выше письме Каткову трактовка характера Раскольникова. Студенты отмечают, что в письме Каткову образ Раскольникова несколько снижен, как бы упрощен («убили убеждения, даже без сопротивления»), в то время как в процессе создания романа он постепенно укрупняется и возвышается. По–видимому, Достоевский по разным причинам так представил Каткову своего героя. Во–первых, он рассчитывал, зная убеждения Каткова, что такой герой (быстро и без борьбы разочаровавшийся в современных убеждениях) тому ближе. (Достоевский ведь хотел напечатать роман в журнале Каткова.) Во–вторых, характер героя еще не до конца прояснился в сознании самого Достоевского. Но свое очень серьезное отношение к современным идеям, желание проанализировать, а не просто откинуть или разоблачить их Достоевский не мог открыть Каткову. Не случайно роман в окончательной редакции далеко не устраивал редактора журнала «Русский вестник». Одну из важнейших для Достоевского сцен романа — сцену чтения евангелия Раскольниковым и Соней, когда Раскольников бунтует против бога, Катков отказался напечатать без изменения, увидев в ней защиту нигилизма.

Большое внимание на практических занятиях мы уделяем спорным или не решенным в литературоведении вопросам, особенно если самим студентам в них трудно разобраться. Целый комплекс таких вопросов связан с поэтикой романов Достоевского. Мы анализируем со студентами то, что составляет живую ткань художественного произведения: композицию, сюжет, систему образов романа «Преступление и наказание». Стараемся сделать как можно больше наблюдений над языком и стилем повествования, выясняем функцию отдельных деталей, значение слов–образов[166].

Вопрос о поэтике романов Достоевского, их художественной структуре очень сложен. Долгое время Достоевского считали публицистом, философом, идеологом, иллюстрирующим свои мысли художественными построениями, и анализировали главным образом идейное содержание его произведений. В 1925 г. появилась книга Л. Гроссмана «Поэтика Достоевского»[167], автор которой выступил против мнения, что Достоевский «ниже «эстетической критики». Опровергая это мнение, Л. Гроссман обнаружил в романе Достоевского сплав из элементов самых различных типов зарубежного романа: фельетонного, приключенческоко, авантюрного, «готического», с его ужасами и тайнами, и даже бульварного. Не находил он только ничего общего в романах Достоевского с европейским «биографическим» романом, к последователям которого относил Тургенева и Толстого.

Роман Достоевского определяли иногда как идеологический[168].

М. Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского», вышедшей первым изданием в 1929 г., обратил внимание на то, что «литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества»[169].

М. Бахтин открыл своеобразный способ связи разнородного материала в романе Достоевского, назвав его «полифонизмом». Он обратил внимание на существование в романах Достоевского самостоятельных сознаний, соотнесенных друг с другом, на диалогическую форму повествования и признал «многоголосие» — равноправие различных голосов — характерной чертой романов Достоевского. А. В. Луначарский в статье «О «многоголосности» Достоевского»[170], приняв основной тезис М. Бахтина, уточнял его, говоря, что голос автора в этом многозвучии не рассредоточен, не распылен между голосами героев, как это получается иногда у М. Бахтина, преувеличивающего самостоятельность голосов, а управляет этим многоголосием, сводит их в единую систему. Противоречивость мировоззрения писателя, поиск истины в столкновении различных точек зрения, часто противоположных, исключающих друг друга, все же не уничтожает определенности авторского голоса, а только придает ему особую форму выражения. Иначе роман не представлял бы художественного единства, а распадался на отдельные самостоятельные, существующие параллельно друг другу, смысловые сферы.

М. Бахтин обнаружил в полифонизме Достоевского древнюю античную традицию «сократического диалога» и «менипповой сатиры» с ее «свободой сюжетного и философского вымысла»[171], исключительными ситуациями, испытанием идеи и ее носителя, использованием вставных жанров: новелл, писем, ораторских речей, пародированием и т. д. Связь Достоевского с традициями мировой литературы и даже с карнавальным фольклором бесконечно расширяет наши представления об обобщающей художественной силе романов писателя.

Но, как подчеркивают современные исследователи, между традициями античной, христианской, зарубежной литературы и творчеством Достоевского лежит еще одно звено — опыт русской литературы, которая также перерабатывала эти традиции, создавая свои варианты жанров. Роль их в поэтике Достоевского еще не выяснена. Это существенно как раз для определения особенностей первого из пяти философских романов писателя. В «Преступлении и наказании» черты полифонического романа Достоевского сложились еще не в полной мере. Здесь заметна та связь, которая существовала между полифонической и монологической формой романа в русской литературе с самого начала ее появления. Так, например, в монологическом романе Пущкина «Евгений Онегин» уже есть элемент полифонизма. В нем сталкиваются и противостоят друг другу равные по своей глубине и законченности сознания Онегина и Татьяны Лариной. Достоевский высоко ценил пушкинский роман, особенно его 8–ю главу, много раз использовал его, своеобразно пародируя в сюжетных ситуациях своих произведений (например, в «Дядюшкином сне», «Подростке»). В своей Пушкинской речи Достоевский обратил внимание на сосуществование в романе Пушкина двух равных по значению сознаний. Анализируя жизненную позицию Онегина и Татьяны, Достоевский заметил: «Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы»[172]. Полифонизм пушкинского романа поддерживается и лирическими отступлениями с их многообразием суждений, мнений и ярко выраженным голосом автора, сопоставленным с голосами других героев. И сам Пушкин воспринимал свой роман как «свободный», не закованный в строгую биографическую форму европейского романа, который позднее стали называть монологическим.

Роман Лермонтова «Герой нашего времени» в еще большей степени объединяет монологическую и полифоническую форму. В нем развитие центрального характера героя дано не в биографической последовательности и не объективированно, а в восприятии разных лиц: Максима Максимыча, самого героя и автора. Принцип полифонизма обусловливает композицию произведения. В чистом виде монологический роман, или «роман героя», как его называли в 1920–е годы, в русской литературе существовал только в раннем творчестве Тургенева. Своеобразный жанр романа Достоевского складывается по линии пушкинско–лермонтовского варианта европейского (монологического) романа.

В самом деле, в «Преступлении и наказании» видны черты и монологической и полифонической структуры романа. Как в «романе героя», история души Раскольникова составляет основное содержание повествования. Самораскрытие героя объединяет разнородные сферы романа в отличие от «Идиота», где действие также группируется вокруг одного лица (Достоевский замечал: «Почему‑то целое у меня возникает в виде героя»), В романе «Идиот» самораскрытие князя Мышкина составляет лишь отдельные эпизоды романа. Оно дано во вставных новеллах. Движение действия зависит не от сознания героя (оно в основных своих чертах неизменно), а от его отношения к событиям, от реакции на них.

В романе «Преступление и наказание» не Раскольников действует своей личностью на происходящее, а все, что находится вокруг него, — люди и события влияют на течение его мыслей, на состояние души, на его сознание, которое неустойчиво, текуче, противоречиво и потому вызывает разное отношение к себе со стороны. Такое построение романа дает возможность автору развернуть суд над героем.