Видел Стахор, как, затаившись от людей, плакал его веселый батька, когда возле Триполья, на казацком кругу, ради мира и общей победы сложил свою булаву Наливайко и стал пан Лобода - гетман над гетманом. По-прежнему бились отважно наливайковцы, по-прежнему берегли и почитали за старшего своего Северина, но гетманом был Лобода, и Стахор, не зная сам почему, возненавидел его.
Потом, когда случилось то, чего больше всего боялся Савула, против чего первым поднялся Северин, Стахор понял горе отца и свою ненависть. Изменил подкупленный гетман. Довел до раскола казацкое войско. Поставил выше воли людской межу своих хуторов и маентков. Когда судили Лободу справедливым казацким судом, многие поняли правду первых своих атаманов, Северина и батьки Савулы. Да было поздно...
Но вернемся к началу этой трагедии.
Даже в разгар самой жестокой войны честного воина не покидает мысль о мире. В справедливой битве убивая врага, он убивает прежде всего врага мира, того, кто помешал ему и его братьям и детям мирно жить своим привычным трудом.
Казаки не хотели этой братоубийственной кровавой войны. Несколько раз они предлагали королю и гетманам польского войска миром уладить давно начавшийся спор... как будто мог быть когда-либо мир между паном и хлопом.
Лобода, став гетманом всего казацкого войска, желая укрепить свою власть и выполнить тайное обещание, данное коронному канцлеру, удерживал казаков посулами скорого мира, затевал томительные переговоры, давая Жолкевскому время готовить полки для решительной битвы. Северин Наливайко, Савула и некоторые старшины, зная коварство Жолкевского, не верили переговорам, предупреждали. Но Лобода был упрям и хитер.
Расположившись на левом берегу Днепра, возле Киева, казацкое войско пребывало в безделии.
Только река разделяла противников. И хотя все бывшие на Днепре паромы, лодки и плоты казаки перегнали к своему берегу, Северин боялся, что Жолкевский, прикрываясь многодневными переговорами, наладит тайную переправу и зайдет в тыл.
Так оно и случилось.
Дозорные сообщили, что шляхта собирает лодки на Припяти и что согнанные жолнерами мещане города Киева по ночам строят плоты для пушек.
Разнесся слух, что две роты польских гусар уже переправились через Днепр ниже Киева и скачут к Переяславу, куда недавно свезли казаки свои семьи и имущество.
Не дожидаясь приказа гетмана, многие сотни повернули от Днепра к Переяславу. Надо было не дать им рассеяться по степи, удержать войсковый порядок и помочь вовремя увести семьи.
Боясь отпустить от себя Наливайко, Лобода послал вслед за казаками батьку Савулу с отрядом его полешуков и обозом пароконных телег.
Побочь с отцом гарцевал на молодом жеребце Стахор. Он не знал, что ждет его впереди. Думал, жаркий бой за спасение жен и детей, а ждало его совсем другое.
Первое, мимолетное счастье. И это счастье была - Надейка.
КАК СТАХОР В ПЛЕН ПОПАЛ
Знойной степью тянулись обозы с казацкими семьями. Увезли их казаки из Переяслава раньше, чем добрались туда гусары Жолкевского.
Гнали скот, везли пожитки, те, что можно было увезти, а что нельзя сожгли, потопили в реке или заховали в глубокие ямы.
Остались гусарам пустые хаты да недавно отцветшие, снившиеся по ночам молодым казачкам сады.
Шли на восток.
На этом пути показалось Стахору, что не может он не то что покинуть, но даже отлучиться на малое время от большой скрипучей арбы, груженной домашним скарбом. На верху арбы сидела Надейка. Дочь Северина.
Она не была его родной дочерью. Лет десять тому назад Наливайко с товарищами отбил у татар нескольких полонянок и среди них чернявую девочку. Куда угнали татары ее мать и отца, и по сей день неведомо. Северин пожалел сироту, отвез к своему батьке на хутор, да там и оставил. Надеялся, может, отзовутся откуда родители. Надейкой и девочку звали. День за днем привык Северин к полонянке, полюбил ее, стал баловать. Привозил ленты, дорогие наряды, на руках носил. Стали звать соседи Надейку "Наливайкова дочка", так и укоренилось за ней это имя казаку на радость. Хороша была дивчина. Как говорили тогда: очи сокольи, брови собольи, глаза с поволокой, роток с позевотой, а девичья краса - русая коса до шелкового пояса...
Была Надейка немногим старше Стахора, но казалось, годик еще, и весной - невеста. Сидит на возу строгая, важная. На шее густые нити мониста радугой переливаются, рубаха васильками да листочками вышита по самому тонкому полотну. Из-под цветистой плахты высунулись городские сапожки с подбитыми каблучками.
Впору сотнику или атаману какому заглядеться, а не то что...
Стахор скачет то справа, то слева. Горячит молодого жеребчика. На поясе гнутый турецкий кинжал, память от крестного Григория Жука, на голове казацкая шапка, а из-под шапки - чуб в завитушках. Не по летам хлопец строен, плечист, ловок. Выдюжил в настоящего казака.
А Надейка этого будто не замечала. Уж как старался хлопец покрутиться перед ее взглядом, как подбоченивался, - не смотрит дивчина. Не считает, видно, за настоящего взрослого воина. Эх, кабы случай был...
Молодухи смеялись:
- Бач, як Савулы сынок Наливайкову дочку пильнуе?
- Не иначе ему наказ такой даден.
- От, кого жалко, так наших дивчат... котора и хотела бы на молодца подывиться, а не може...
- Чому?
- Так вин от цей арбы на крок не видъезжае!
Вдруг Надейка сверкнула глазами из-под сведенных бровей.
- Хай бы яка подывилась! - сказала, по-бабьи сложив на груди руки. Берегла б тоди свои очи!
Стахор это слышал. Словно на высоких качелях подбросило хлопца. Сердце зашлось и упало. Видно, что б не сомлеть на глазах у дивчины, огрел жеребца плетью так, что тот свечой встал на дыбки.
Стахор отпустил повод, да еще раз плетью.
Засвистел ветер в ушах.
Казачки захохотали.
- Стах! Куда ты? На татара нарвешься... - крикнул отец. - А ну, кто с краю, верните-ка хлопца!
Где там вернуть? Разве догонишь?
Птицей несся конь над цветущим ковром. Заяц попробовал вперегонки отстал. Из-под копыт вылетел стрепет, и того оставил Стах позади. Перед глазами туман не туман - сладкое марево.
Далеко в стороне остался обоз, только несколько молодых казаков пригнулись к лукам седел и мчали наперерез, спеша завернуть Стахора.
А Стахор еще не хотел возвращаться, еще не было силы у молодого сейчас поглядеть на Надейку и не сгореть от закипевшей крови. Хотелось только петь во всю грудь, да не давал встречный ветер. Еще хотелось нежданного подвига.
Где вы, татары? Турки-бусурманы? Где вы, ляхи-паны? Мчит к вам Стах панам всем на страх!
И тут, из-за холма, навстречу выскочил всадник в пестром платье польского конника. За ним другой, третий...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});