Читать интересную книгу Евангелия и второе поколение христианства - Эрнест Ренан

Наше Евангелие от Матфея создалось так: автор взял за основание своей работы Евангелие Марка. Он следует ему в плане, порядке, характерных выражениях настолько, что не может быть сомнения в том, что он имел перед глазами или в памяти произведение своего предшественника. Буквальные совпадения до мельчайших подробностей целых страниц иногда наводят на мысль, что автор обладал манускриптом Марка. С другой стороны, перемена слов, многочисленные перемещения, некоторые ощущения, причину которых невозможно объяснить, дают повод думать, что автор работал по памяти. Но это не имеет большого значения. Важно указание так называемого текста от Матфея на предварительное существование текста Марка, которого первый является только дополнением. Он его пополнил двумя способами: во-первых, включил длинные речи, придававшие цену еврейским Евангелиям, во-вторых, вставил более современные ему предания, плод постепенного развития легенды, которым христианство придавало уже огромную ценность. Вторая редакция Евангелия вместе с тем обладает большим единством стиля; одна и та же рука чувствуется во всех разнообразных отрывках, вошедших в текст. Это единство даст повод думать, что места, не входившие в текст Марка, автор брал прямо с еврейского. Если бы он пользовался переводом, то замечалось бы различие стиля между основной частью и вставленными местами. К тому же, требования того времени скорее направлялись в сторону переделки, а не перевода в настоящем смысле. Библейские цитаты псевдо-Матфея дают повод думать, что он одновременно пользовался еврейским текстом (или одним из арамейских толкований) и переложением Семидесяти Толковников. Некоторая часть его толкований имеет смысл только на еврейском. Автор вставлял большие речи Иисуса своеобразным образом. Брал ли он их из собрания изречений, когда-либо существовавших в преданиях, брал ли он их вполне готовыми из еврейского Евангелия, он помещал их в виде больших вставок в рассказ Марка, для чего и раздвигал в нужных местах этот рассказ. Главная из речей, "Нагорная проповедь", очевидно, составлена из разных отрывков, не имеющих между собой никакой связи и соединенных искусственно. Глава XXIII содержит в себе все сохраненные преданием упреки Иисуса, высказанные им фарисеям при разных обстоятельствах. Семь притч главы XIII, конечно, не были сказаны Иисусом в один день и одна за другой. Позволим себе сделать примерное указание, которое точнее передает нашу мысль. Прежде, чем было составлено первое Евангелие, существовали сборники речей и притч, где изречения Иисуса были распределены в том или другом порядке по чисто внешним причинам. Автор первого Евангелия, найдя эти сборники уже готовыми, вносил их в текст Марка, не разрывая тонкой нити, их связывающей. Иногда текст Марка, несмотря на свою краткость в том, что касалось речей, содержал некоторые части тех проповедей, которые новый составитель взял целиком в сборник логий. В результате - повторения. По большей части новый составитель мало обращал внимания на эти повторения; а иногда избегал их посредством сокращений, перемещений и некоторыми искусными оборотами стиля.

Вставка преданий в новый текст, не имевшихся в старом, произведена псевдо-Матфеем еще более резким способом. Имея в руках несколько рассказов о чудесах и исцелениях, не вполне похожих на имеющиеся у Марка, автор предпочитал повторение риску опустить то, что, вводя полученные из разных мест отрывки, он может впасть в противоречие и запутать рассказ. Вследствие этого многие обстоятельства темны в том месте книги, в которое они внесены, и объясняются только дальнейшим ходом всей книги; имеются намеки на события, о которых ничего не говорится в исторической части произведения. От этого получается странная двойственность Евангелия: два исцеления двух слепых; два исцеления немого бесноватого; два умножения хлебов; две просьбы чудесных знамений; два назидания против соблазна; два изречения против развода. Отсюда, может быть, и получил свое начало прием вводить все парами, который производит впечатления двойного зрения рассказа: два слепых Иерихона и два других слепых; два бесноватых страны Гергесинской; два ученика Иоанна; два ученика Иисуса, два брата. Гармонистическое толкование принесло свои обыкновенные результаты, многословие и тяжеловесность. Иногда заметны свежие надрезы, результат того способа, которым производились вставки. Так, рассказ о чуде с Петром (Матфей, XIV, 28-31), которого нет у Марка, вставлен между параграфами 50 и 51 главы VI Марка; таким образом, края вставки вполне заметны. То же самое можно сказать насчет чуда о статере, об Иуде, указавшем на самого себя, и об Иуде же, спрошенном Иисусом, об Иисусе, порицающем Петра за употребление меча, об Иуде, кончающим жизнь самоубийством, о сне жены Пилата и т. п. Если вынуть все эти места, плод позднейшего развития легенды об Иисусе, то остался бы только текст Марка.

Таким образом, в евангельский текст вошло много легенд, отсутствовавших у Марка: генеалогия (I, 1-17), сверхъестественное рождение (I, 18-25), посещение волхвов (II, 1-12), бегство в Египет (II, 13-15), избиение в Вифлееме (II, 16-18), Петр, идущий по водам (XIV, 28-31), прерогативы Петра (XVI, 17-19), чудесное нахождение монеты во рту рыбы (XVII, 24-27), скопцы царства Божия (XIX, 11-12), волнение Иерусалима при входе Иисуса (XXI, 10-11), иерусалимские чудеса и хвала младенцев (XXI, 14-16), несколько легендарных мест об Иуде, в особенности об его самоубийстве (XXVI, 25-50; XXVII, 3-10), призыв положить меч в ножны (XXVI, 52-53), вмешательство жены Пилата (XXVII, 19), Пилат, умывающий руки, и еврейский народ, берущий на себя ответственность за смерть Иисуса (XXVI, 25), разорванная великая завеса храма, землетрясения и воскресение святых в момент смерти Иисуса (XXVII, 51-53), стража, поставленная у могилы и подкуп солдат (XXVII, 62-66; XXVIII, 11-15). Во всех этих местах цитаты сделаны по Семидесяти Толковникам. Вообще составитель пользовался греческим текстом Библии; но когда переводил еврейское Евангелие, то полагался на его толкования, которые не могли основываться на Семидесяти Толковниках.

Некоторого рода излишества в употреблении чудесного, вкус все к более и более поразительным чудесам, стремление представить церковь организованной и дисциплинированной уже во дни жизни Иисуса, все возрастающее отвращение к евреям побудили вставить большинство из упомянутых дополнений в первоначальный текст. Как мы уже говорили, бывают такие периоды в развитии догмы, когда дни равняются векам. Через неделю после смерти Иисуса уже составилась обширная легенда; еще при его жизни большинство мест, нами указанных, было написано вперед. Главный фактор создания еврейской агады аналогии, выводимые из библейских текстов. Это и помогло заполнить многие пробелы в воспоминаниях. Например, самые разнообразные слухи распространились по поводу Иуды. Одна из версий скоро сделалась господствующей; Ахитофель, изменивший Давиду, сделался прототипом. Признали, что Иуда повесился также, как и он. Один параграф у Захарии дал идею о тридцати серебряниках, которые были брошены в храм, а также и о поле горшечника и рассказ был готов.

Стремление к аналогии также послужило обильным источником анекдотов и вставок. Уже появились возражения против мессианства Иисуса и требовали ответа. Иоанн Креститель, говорили неверующие, не верил или перестал верить в него; города, в которых, как сообщалось, он творил чудеса, не уверовали в него; ученые и мудрецы наши смеялись над ним; если он и изгонял бесов, то только силою Вельзевула; он обещал знамения на небе и не дал их. - На все имелся ответ. Льстили демократическим инстинктам толпы. Это не нация отвергла Иисуса, говорили христиане, а высшие классы, всегда эгоистичные не признали его. Простой народ был бы за него; вожди употребляли хитрость, чтобы захватить его, так как они боялись народа. "Это вина правительства", вот объяснение, во все времена легко воспринимаемое.

Рождение Иисуса и его воскресение служили поводом к бесконечным возражениям среди людей с неподготовленным сердцем. Никто не видел его воскресения; евреи утверждали, что друзья Иисуса унесли его труп в Галилею. На это отвечали басней о страже, которая, подкупленная евреями, рассказывала о похищении учениками тела Иисуса. Относительно рождения Иисуса два противоположных мнения стали выясняться; но так как они оба отвечали потребностям христианской веры, их по возможности привели к соглашению. С одной стороны требовалось, чтобы Иисус был потомком Давида; с другой не хотели, чтобы его зачатие произошло естественным человеческим образом. Показалось бы неестественным, если бы тот, кто не жил, как все люди, родился бы также, как и все люди. Происхождение от Давида устанавливалось посредством генеалогии, прикрепившей Иосифа к родословному дереву Давида. Иосиф - отец Иисуса; следовательно, если хотели связать Иисуса с родом Давида, надо было установить связь Иосифа с Давидом. Но в этом заключалось неудобство для гипотезы о сверхъестественном зачатии. Иосиф и его предполагаемые предки ничем не содействовали рождению Иисуса. Скорее следовало Марию связать с царским родом; однако, никакой попытки не было сделано в этом направлении в первом веке, так как генеалогия, очевидно, была определена ранее, чем окончательно установилось убеждение, что рождение Иисуса не есть последствие обыкновенного союза двух лиц разного пола, когда еще не отрицали за Иосифом полных прав отца. Еврейское Евангелие, по крайней мере в период, о котором мы говорим, всегда предполагало Иисуса сыном Иосифа и Марии; святой Дух по этому Евангелию был для Иисуса-Мессии (лица отдельного от Иисуса-человека) матерью, а не отцом. Евангелие от Матфея, наоборот, останавливается на совершенно противоположной комбинации. В нем Иисус - сын Давида по Иосифу, хотя Иосиф и не отец его. Из этого затруднения автор выпутывается чрезвычайно наивным образом. Появляется ангел и рассеивает сомнения Иосифа, вполне понятные в подобном странном случае.