– Знаю. – В его голосе звучало огромное сожаление. – Но все же я был прав?
Она все еще не верила, что смогла так быстро разбудить в нем страсть. Она заговорила о другом:
– Я стара для таких вещей.
– А сколько вам лет?
– Тридцать.
– Мы почти сверстники, если это имеет для вас значение.
– Спасибо, Лейн.
– За что?
– За то, что сегодня вы оказались правы. Вы дали мне богатую пищу для размышлений.
Она заметила, что его глаза помрачнели – в них появилась задумчивость.
– Вы дали мне нечто большее. – Он поднялся, одернул рубашку и поправил поясной ремень. – Я лучше пойду.
– Я провожу вас до дверей.
Она не стала гасить свет в гостиной и провела Лейна в темный холл. Они постояли в темноте; мгновение прошло в неловком молчании, а потом она пошарила за его спиной и нашла дверную ручку.
– А моя шляпа?
– На пьяцце, – напомнила она. – На качалке.
Он помедлил мгновение, взгляд его стал отстраненным.
– Что случилось? – спросила она.
Ее вопрос вернул его к действительности.
– Я подумал вот о чем. Как вы считаете, после всех этих лет как воспримет Чейз мое появление?
– Ну, я полагаю, он будет в восторге.
– Вы говорите так, чтобы ободрить меня, Рейчел.
Она задумалась. Лейн умчался из жизни своего дяди, даже не попрощавшись, оставив после себя множество нерешенных проблем. Если Лейна заставило уехать из Ласт Чанса что-то еще, кроме бунта против власти Чейза, это «что-то» осталось загадкой для всех, кто его знал.
– Вы уехали много лет назад, Лейн. Я уверена, что Чейз очень хочет оставить все дурное в прошлом, где ему и место. Его семья для него теперь – все, и любой, кто увидит его вместе с женой и детьми, поймет это. То же самое он испытывает и к вам. Вы поживете здесь, пока он не вернется?
Он ответил не сразу.
– Угу. Поживу.
– Если вы хотите, чтобы я была там, когда вы встретитесь, дайте мне знать.
Он охватил ладонью ее подбородок и провел пальцем вокруг ее губ.
– Спасибо, Рейчел.
– Это вам спасибо. Вы научили меня тому, чего я никогда бы не узнала.
Его губы изогнулись в обольстительной, искушающей улыбке.
– Хотите повторить пройденное? Мы ведь еще только начали.
– Нет, благодарю вас, мистер Кэссиди. – И она твердо указала ему рукой на веранду.
Лейн вышел, взял свою шляпу с плетеного кресла. Рейчел закрыла дверь, чтобы не видеть, как он уезжает. Она прошла по тихому дому, вернулась в гостиную и взяла лампу, чтобы посветить себе на лестнице. Ее комната была над холлом. Когда-то ее занимали родители Рейчел, потом это была ее с мужем спальня.
Придя к себе, она взялась руками за ламповое стекло и задула лампу, предпочитая побыть под покровом темноты. Она уверенно двигалась по знакомой комнате, хотя сама себе казалась совершенно незнакомым человеком.
Подойдя к окну, она отвела в стороны кружевные гардины и подняла штору. Когда гардины опять сдвинулись, она взглянула на ущербную луну и принялась вытаскивать шпильки из волос. Потом потрясла головой, с удовольствием ощутив, как длинные волосы свободно упали ей на плечи, – носить такую прическу считалось недопустимым.
Она раздевалась не торопясь: развязав пояс юбки, стащила с себя блузку и повесила ее на стул, стоящий у туалетного столика.
Потом сняла туфли, юбку, потом – белье. Где-то за окном заржала лошадь. Рейчел оглянулась через плечо на открытое окно, сердце у нее замерло на мгновение. Уж не Лейн ли ждет там, на улице, надеясь, что она позовет его обратно и захочет продолжить свое образование в искусстве любви?
Очень глупое предположение, пожурила она себя, ведь следующий шаг заведет их в запретные области. Сегодня вечером она позволила себе забыть о приличиях, но она еще не совсем сошла с ума.
Рейчел очень хотелось забраться под прохладную простыню голой, но она призвала на помощь здравый смысл, который и без того уже переутомился за день, и надела летнюю ночную сорочку. Сорочка была из невесомого муслина, крайне скромная, с длинными рукавами, с присборенными манжетами, завязывающимися на тесемки, и стоячим воротничком.
Осмелев, она решила не застегивать рубашку до самого горла.
Улегшись, Рейчел принялась вспоминать, сколько ночей она ждала в полном облачении, когда придет муж. До медового месяца она мечтала о любовных ласках, спрашивая себя, какие тайны скрываются за этими словами. Рейчел получила от матери и житейские и любовные уроки, и поэтому предоставляла всю инициативу Стюарту.
Испытав поцелуй Лейна, она засомневалась. Может быть, ее мать неправильно объяснила ей что-то важное?
– Ни один мужчина не будет рад, узнав, что он женился на распутной женщине, Рейчел, – сообщила ей мать через несколько дней после того, как дочери исполнилось восемнадцать лет. – Ты же не хочешь, чтобы муж считал тебя развратной? Всегда веди себя с достоинством. Можно потерять голову из-за мужчины, но никогда не следует терять моральных устоев или спокойствия. Он может попросить тебя кое о чем, – таинственно сообщила мать Рейчел, – но есть вещи, которых нельзя делать, во всяком случае, если ты порядочная женщина.
Рейчел прикрыла глаза ладонями и тяжело вздохнула. Пылкий поцелуй, который она позволила Лейну, без сомнения относился к тем вещам, которых нельзя делать, по мнению ее матери.
Она никогда в жизни не раздевалась в присутствии мужчины, и Стюарта она никогда не видела при дневном свете совершенно обнаженным. Подробности его мужской анатомии всегда скрывала одежда. В своих неумелых попытках вызвать у нее возбуждение он никогда не делал ничего – только грубо мял ее груди, прикрытые ночной рубашкой. После чего, когда он был готов, он быстро поднимал оборчатый подол ее рубашки и овладевал ею, издавая хрюкающие звуки, часто и тяжело дыша, по временам бормоча ругательства. Он бился об нее, сотрясая кровать, пока все не подходило к концу.
Ни разу за все те годы, что они были женаты, он не вызвал у нее такого сердцебиения, которое она так скоро почувствовала в объятиях Лейна. В какой-то момент – там, в гостиной, – ей действительно не хотелось его останавливать. Это был момент, когда она поняла, что стоит на самом краю какого-то великого открытия.
Что она испытала бы, овладей Лейн ею? Он, наверное, был бы нежен, но ни в коем случае не робок. Он умеет и давать, и брать. Необычайное волнение, которое он возбудил в ней одним единственным поцелуем, говорит о том, что в его объятиях она могла испытать всю полноту страсти, чего раньше ей никогда не удавалось.
Она повернулась на бок, прижимая к себе подушку. Ей хотелось плакать от радости, потому что Лейн показал ей маленький рай, и в то же время ей хотелось плакать о том, чего она всю жизнь была лишена. По крайней мере, теперь она полностью убедилась, что брак ее был обречен из-за ее собственного неведения и из-за неведения ее мужа.