с Курносовым и кавалерами гуляли по огромному местному саду, отмахиваясь ветками от только появившейся надоедливой мошки.
Андрей Афанасьевич, будучи единственным нашим учителем, проследовавшим за нами в Москву, взялся за дело всерьёз. Каждый день мы утром и вечером ходили в церковь, причём меня ещё и исповедовали, (Костю — ещё нет). Дообеденное время уходило на чтение катехизиса; после обеда мы гуляли по саду. Однако, когда поднялась уже нешуточная июньская жара, мы с Курносовым уговорили нашего законоучителя поменять порядок дел, чтобы гулять по утренней прохладе.
Если вы бывали в Коломенском в 20-м или 21-м веке, должно быть, видели здесь множество разных деревянных, бревенчатых строений, крытых серебристой осиновой дранкой. Но сейчас, в конце осьмнадцатого века, ничего подобного и в помине не было — всё это свезли для туристов уже при советской власти. Зато здесь, в Коломенском, оказалось множество самых живописных садов. Кроме плодовых деревьев, росли в изобилии липы, вязы и пихты с забавными, торчащими кверху шишками. Особенно хороши были мощные, в три обхвата, дубы, под которыми, говорят, маленьким мальчиком когда-то играл сам Пётр Великий.
Александр Афанасьевич, страшно любивший всякое садово-огородное дело, постоянно таскал нас на Аптекарский огород с лекарственными травами, увлечённо рассказывая, для каких нужд употребляется полынь, для каких — мята, зачем нужны подорожник и зверобой. Огороду этому, с его слов, была уже не одна сотня лет.
— А картофель тут выращивают, Андрей Афанасьевич? — поинтересовался я.
— Увы, Ваше Высочество! Полезный овощ сей, хоть и ввезен к нам давно, но по сию пору распространения у поселян не получил.
— Отчего же?
— Кто знает? Видно, просто беспривычные они! Бывает, вместо клубней ягоды едят, потом животом маются. Бывает, клубни от солнца не укроют, они и зазеленеют; ну и снова, народ через то болеет, и больше уже никакими силами их не убедишь, что корнеплод сей вполне полезен. Иные так и вообще, толкуют что, мол, дьявольское то зелье, раз под землею растёт, хотя про репу со свёклою такого никто не выдумывает.
Ндааа… Я припомнил историю, уж не знаю, правда это, или исторический анекдот, про то, как распространял картофель среди своих подданных Фридрих Великий. Он, высадив поля возле своего дворца, приказал их усиленно охранять. Местные крестьяне, видя, как тщательно сберегаются посевы, решили, что это нечто очень дорогое и ценное, и стали усиленно воровать клубни и сажать их у себя. В общем, Старый Фриц (кстати, умер он совсем недавно, года четыре назад), проявил в этом деле неслабое знание человеческой природы и тонкость непрямых действий, удивительную для такого солдафонистого господина, каким я его всегда считал.
Всё это конечно хорошо, да только, как известно, что русскому здоро́во, то немцу — смерть, и наоборот. Россия слишком велика, чтобы приобщиться к картофельному делу от одного единственного дворцового поля. Нам надобно делать как-то по другому; а то у нас, чего доброго, колорадские жуки заведутся раньше, чем картофель, и сразу же с голоду вымрут.
— А кто-то занимался распространением картофеля в наших краях? — спросил я Самборского.
— В Петербурге имеется Вольное экономическое общество, учреждённое для улучшения земледелия. Да и тут, ближе к Москве, есть один господин, очень увлеченный внедрением новых сортов и культур, и вообще, хозяйственными улучшениями: тульский помещик, Андрей Тимофеевич Болотов, управляющий Её Императорского Величества Богородицкими поместьями.
— А вот бы его, Андрей Афанасьевич, пригласить сюда, поговорить с ним!
Самборский с сомнением покачал головою.
— Сейчас это будет, наверное, затруднительно. Ведь императрица уже едет из Тулы сюда, и вскорости тут будет, а с нею много её спутников. Они заселят и дворец, и все окрестные места, и Болотову трудно будет найти даже место, чтобы здесь поселиться. Затем будут празднества в честь 25-летия воцарения Императрицы Екатерины, и в Москве опять будет масса народу. Впрочем, в Москве у него, кажется, есть родственники, — должно быть, он сможет поселиться там.
— А сейчас он где, в Богородицке?
— Сего я, конечно, не ведаю; но, должно быть, в Туле, ведь там императрица встречалась со своим дворянством! Наверно, и он в губернский город верноподданно поспешил!
— Понятно. Надо его как-то застать, в Туле или где ещё. Отпишите ему, что я был бы рад его видеть, и, пока мы в Москве, это было бы удобно!
Вообще, найти таким образом человека, конечно, проблема. К счастью, Петя Салтыков вызвался оказать эту услугу. Андрей Афанасьевич дал ему нужную сумму денег, и тот верхом отправился в Тулу.
* * *
Два дня прождали мы в Коломенском, пока, наконец, не прибыла императрица со своею гигантскою свитою. Нас заранее предупредили о предстоящем приезде, и мы уже ожидали её у каменной стены, со всех сторон окружавшей Коломенское. Вскоре на дороге появилось облачко пыли; в ворота въехали «трабанты» из конногвардейского полка и «гайдуки» казачьего вида; затем, в сопровождении разномастных всадников, но уже не солдат, а «кавалеров», не желавших трястись в шарабанах и кибитках, въехала большая, видимо, 6-ти местная, карета. Серая дорожная пыль густо покрывала её роскошно украшенные бока, а область возле колёс заметно забрызгалась грязью дорожных луж. С запяток её соскочили лакеи, подставляя лесенки с обеих сторон; в открытое широкое окно кареты нам уже махали рукою.
— Бабушка приехала! — экспрессивно прокричал Курносов, и, держась за руку Сакена, принялся прыгать на одной ножке.
Наконец, лакей открыл дверку кареты, и невысокая полная женщина вступила на порог, улыбаясь встречающим. Это и была императрица Екатерина II, которую я совершенно не узнал.
Костик бросился к ней в объятья; я поспешил следом, однако, не бегом, а быстрым шагом, всё ещё не веря своим глазам.
Я помнил её внешность по картинам, и был поражён — она очень сильно отличалась от изображений! Тяжеловесный, двойной подбородок, грубоватые черты лица, резкая складка от носа к уголкам рта, — всё это разительно отличалось от привычного по школьным иллюстрациям облика. Но Костик определенно бросился именно к ней, и зарылся лицом в подол её серого дорожного платья.
Поймав Костю в объятия, она сначала выпрямилась, перекрестившись на купола возвышавшейся невдалеке