Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же следует оставить в определении множественности преступлений, в чем сущность данного явления? «Несмотря на имеющиеся разногласия по этим вопросам, большинство авторов справедливо отмечают, что множественность преступлений характеризуется случаями совершения одним лицом двух или более преступлений или нескольких преступлений».[198] К сожалению, Ю. А. Красиков прав; достаточно взглянуть на приведенные выше позиции по пониманию множественности и на некоторые другие.[199] Данный подход считает приемлемым и Г. В. Назаренко: «Следует отметить, что имеющиеся в юридической литературе определения правильно раскрывают особенности такого социально-правового феномена, как множественность преступлений».[200] Очевидность предложенного понимания сущности множественности преступлений трудно отрицать. Действительно, на поверхностном уровне множественность преступлений и заключается в совершении нескольких преступлений как определенном объективном факторе.
При этом несколько преступлений могут создавать только единичные преступления, т. е. уже рассмотренные единичные простые либо единичные сложные (продолжаемые, длящиеся, с двумя последствиями) преступления в любом их соотношении: только единичные простые, только единичные сложные в тех или иных видах, единичные простые с единичными сложными в различных их разновидностях. Вместе с тем необходимо помнить еще и о том, что вполне возможно существование множественности множества преступлений в тех случаях, когда законодатель уже выделил в диспозиции нормы определенное положение, рассматриваемое в качестве закрепленной в уголовном законе множественности преступлений. К таковым относятся существующие в уголовном законе составные и альтернативные диспозиции. Например, к составным относят изнасилование; совершение нескольких изнасилований создает множественность преступлений, хотя реально все это представляет собой множественность закрепленных в законе множественностей преступлений. В соответствии со сказанным несколько преступлений при их множественности могут представлять собой и смешение единичных преступлений в различном их виде с отраженными в законе множественностями преступлений в различных их разновидностях.
Дело в другом – достаточно ли такого представления о множественности. Ведь изначально институт множественности преступлений подвергался сомнению; многие ученые отрицали необходимость его существования. Н. С. Таганцев привел мнение некоторых ученых (Карно, Шютце, Меркеля, Спасовича), суть которого заключалась в неприемлемости наказывать дважды за одно и то же преступление, которая следовала из учета множественности.[201] И на фоне приведенного объективного определения анализируемого института уголовного права они абсолютно правы, поскольку принцип неотвратимости наказаний реализуется в случае назначения наказания за каждое из совершенных преступлений. В этом случае вполне достаточным будет наличие правила установления наказания при совершении лицом нескольких преступлений, не прибегая к понятию и не разрабатывая понятие множественности преступлений, что осуществляло и осуществляет уголовное законодательство до сегодняшнего дня (ст. 69, 70 УК). Именно поэтому множественность преступлений как нечто особенное в уголовном праве можно было исключать еще в XIX в. или не принимать во внимание сегодня.
Однако сущность множественности преступлений гораздо сложнее и богаче по содержанию. Н. С. Таганцев далее пишет: «Мы принимаем во внимание, что прежняя судимость изменяет даже объективное значение деяния, изменяет размер вреда, страха, опасения, выражаемого преступным деянием. Еще более оснований для изменения ответственности усмотрим мы в субъективном элементе: степень закоренелости, привычка к преступлению, определяющая преступную волю и придающая ей особенно опасный характер (здесь и ниже выделено нами. – А. К), являются несомненно обстоятельствами, относящимися к вновь совершенному деянию».[202] На протяжении XIX–XXI вв. большинство ученых обращали и обращают внимание на субъективные характеристики множественности преступлений. Так, В. Д. Набоков, выступая на Копенгагенском международном съезде криминалистов в 1913 г., посчитал необходимым обратить внимание и на субъективные признаки, характеризующие личность виновного (опасные склонности, образ жизни, порочные привычки). Только из соединения объективного критерия (известного числа умышленных преступлений) с субъективным (определенным социально опасным настроением личности) может получиться достаточное основание для дифференциации уголовной ответственности (ради истины отметим, что В. Д. Набоков говорил не об уголовной ответственности, а о мерах безопасности, что пока для нас особого значения не имеет).[203] Подобное в теории уголовного права звучало и совсем недавно: «При совершении лицом нескольких преступлений, как правило, причиняется больший моральный, физический либо материальный вред обществу и личности, виновный обнаруживает устойчивое отрицательное отношение к интересам государства, общества и отдельных граждан, глубокое укоренение в сознании антиобщественных взглядов и привычек»;[204] звучит и сегодня: «В данном случае повторное преступление говорит о том, что в сознании преступника укоренились антисоциальные устремления».[205]
Тем не менее, несмотря на почти единодушное представление ученых о субъективных элементах множественности преступлений, о взаимосвязанности объективных и субъективных элементов во множественности преступлений, как видим, никто из них не вводит в определение анализируемого института уголовного права данные субъективные элементы, словно для множественности преступлений они безразличны. На самом деле это не так. Совершение множества преступлений свидетельствует о той или иной степени устойчивости отрицательного отношения к обществу, о той или иной степени антисоциальных установок, о той или иной степени возможной или доказанной неисправимости. Данные субъективные характеристики не охватываются виной, существующей применительно к собственно преступлению (прежнему ли, новому ли – все равно), поскольку вина как социально негативное психическое отношение к содеянному ограничена лишь конкретным деянием и конкретным последствием. Но при этом мы должны либо согласиться, либо не согласиться с приведенным выше мнением Н. С. Таганцева о том, что при множественности преступлений субъективный элемент, во-первых, относится к вновь совершенному преступлению и, во-вторых, усиливает опасность воли лица, его совершающего. Не будем здесь говорить о злой воле, приверженцем которой был автор и которая уже подверглась критике.[206] По сути, похоже, Н. С. Таганцев был прав. Действительно, только при совершении нового преступления, а точнее – в его совершении проявляются дополнительные субъективные свойства личности, которые усиливают антисоциальную направленность личности, ее отрицательное отношение к обществу и положительное к своему асоциальному поведению. Прежде всего, данные антисоциальные установки создают новые мотивации у лица, совершающего несколько преступлений. Вместе с тем в таком случае мы должны говорить об усложнении вины, степени активности которой за счет увеличения антисоциальных установок резко возрастают. Фактически мы здесь сталкиваемся с суммарной виной, состоящей одной частью в психическом отношении лица к собственно новому преступлению (в обычной вине), а второй частью – в дополнительном психическом отношении к системе собственного поведения, включающей в себя ряд совершенных преступлений, в психическом отношении к собственно множественности преступлений. Указанный дополнительный элемент суммарной вины определяет степени активности предвидения лицом возможности совершения новых деяний и наступления новых последствий (степени желания, степени сознательного допущения и т. д.), зависящие от той или иной разновидности множественности. От данной усложненной вины уголовное право абстрагироваться не может. Дополнительный элемент суммарной вины должен быть воспринят и всегда используем при множественности преступлений судебной практикой и отражен в законе. Именно поэтому определенные субъективные характеристики следует дополнительно ввести в определение множественности преступлений.
Существование в определении множественности преступлений объективного и субъективного элементов максимально точно отражает характер анализируемого явления.
Отсюда можно установить признаки множественности преступлений: а) совершение двух или более преступлений; б) данные преступления могут единичными или закрепленной в законе множественностью преступлений; в) единичные преступления могут быть простыми или сложными; г) заключенная в законе множественность преступлений может быть отражена в составных или альтернативных диспозициях; д) различные степени социальной запущенности и возможной или реальной неисправимости личности виновного; е) усложненная степень вины. Соответственно, множественностью преступлений следует признавать совершение лицом нескольких единичных преступлений либо преступлений, представляющих собой отраженную в законе множественность, в различном соотношении тех и других, свидетельствующее о той или иной степени устойчивости антисоциального поведения, о соответствующем усилении степени активности предвидения лицом возможности совершения новых преступлений и наступления новых последствий, о степени социальной запущенности либо возможной или доказанной неисправимости лица.
- Юридические конструкции и символы в уголовном праве - Лев Кругликов - Юриспруденция
- Частные начала в уголовном праве - Элина Сидоренко - Юриспруденция
- Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки - Геннадий Есаков - Юриспруденция
- Принципы уголовного права и их реализация в правоприменительной деятельности - Василий Мальцев - Юриспруденция
- Природа российского уголовного процесса, цели уголовно-процессуальной деятельности и их установление - Анатолий Барабаш - Юриспруденция