ему о бренности, но это напоминание так ничтожно, что едва задевает его снаружи. Он может испытывать некоторые неудобства, но истинное его счастье прочно. Эти внешние неприятности можно сравнить с угрями и чирьями на здоровом и крепком теле. Они выступают на коже, но сам организм здоров. Между мудрецом, постигшим мудрость, и учеником такая разница, как между здоровым человеком и выздоравливающим после тяжелой и долгой болезни; последний принимает за здоровье возрастание своих сил. Если он будет хоть сколько-нибудь неосторожен, он снова заболеет, и болезнь возвратится. Мудрец же не может вернуться в прежнее болезненное состояние, ни даже заболеть снова. Ибо телесное здоровье дается на время. Врач, восстановивший его, не может сделать его прочным, и часто его зовут вторично к прежнему пациенту; душа же выздоравливает раз навсегда.
Вот определение здоровой души: душа здорова, если она довольна собою, верит в себя и знает, что все желания смертных, все милости, которые даются и которых просят, не имеют никакого значения для блаженной жизни. Ибо то, к чему можно что-либо прибавить, – еще несовершенно. То, от чего можно отнять что-либо, – непрочно. Тот же, чья радость постоянна, радуется своему. Напротив, все, чего жаждет чернь, быстротечно. Судьба ничего не дает в полную собственность. Но и случайные дары ее могут доставлять наслаждение, если ими пользоваться умеренно и разумно. Разум умеет извлекать пользу даже из тех внешних даров судьбы, которыми так не умеют пользоваться люди, жадные до них.
Аттал делает следующее сравнение: «Видел ли ты когда-нибудь, как собака с разинутой пастью ловит бросаемые ей ее хозяином куски хлеба или мяса? Едва она поймает кусок, тотчас торопливо глотает его целиком и опять разевает пасть в надежде получить новый кусок. Так же поступаем и мы. Едва получим мы подачку от судьбы, как тотчас тратим ее без всякого наслаждения, чтобы снова насторожиться в ожидании новой подачки».
Но не таков мудрец. Он всегда доволен. А если что выпадает на его долю, он примет это и отложит. Он и без того наслаждается высочайшей, постоянной радостью, той, которая внутри его. Тот же, у кого есть добрая воля, есть некоторое стремление к мудрости, но еще многого недостает для совершенства, тот подвержен поочередно разным влияниям и то возносится на небеса, то падает на землю. У людей неразвитых и грубых нет конца катастрофам. Они кружатся в описанном Эпикуром безграничном, бесформенном хаосе. Есть еще один сорт людей, которые склонны к философии, но не достигли ее, а только находятся в виду ее и, так сказать, в возможности обладания ею. Они стойки, и их не смущают превратности судьбы. Они еще не на суше, но уже в гавани.
И так как между достигшими совершенства и теми, кто его не достиг, столь большая разница, и даже тем, кто только на пути к нему, угрожает опасность снова вернуться в прежнее состояние, – не следует заниматься житейскими делами. Надо отказаться от них: если только они вотрутся к нам, они повлекут за собою и новые, и другие. Следует не допускать самого зарождения их. Легче совсем не приниматься за них, чем прекращать.
Письмо LXXIV
Только праведное – благо
Письмо твое восхитило меня и расшевелило мое вялое настроение. Оно возбудило к деятельности мой ум, ставший в последнее время вялым и ленивым. Ты прав, о мой Луцилий, что считаешь лучшим средством для блаженной жизни убеждение, что хорошо только то, что праведно. Ибо кто считает благом другие вещи, тот отдает себя во власть судьбы и перестает принадлежать самому себе. Тот же, кто думает, что все блага заключаются в праведности, счастлив сам по себе.
Один грустит о смерти своих детей, беспокоится по поводу их болезни, печалится, видя их пороки или обиды, претерпеваемые ими. Другой мучится любовью к чужой жене или к своей собственной. Третьи страдают от неудовлетворенного честолюбия. Четвертых, напротив, томит обилие почестей. Наконец, громадное большинство смертных несчастны оттого, что их страшит ожидание отовсюду грозящей им смерти. Нет такого места, где бы можно было укрыться от нее. И им, точно в неприятельской стране, приходится осматриваться вокруг и при малейшем шорохе поворачивать голову. Кто не изгнал страха смерти из своей груди, тот живет с постоянным трепетом в сердце. Помимо этого есть люди, сосланные или лишенные своего имущества; есть – и это самый тяжкий род бедности – бедные посреди богатства; есть люди, потерпевшие кораблекрушение или нечто подобное ему. Есть, наконец, люди, которых народная ненависть или зависть – страшнейшее оружие даже для самых сильных – беззаботных и безмятежных – опрокинула и разбила, подобно буре, разыгравшейся при ясном, безоблачном небе, или подобно внезапной молнии, при ударе которой потрясается вся окрестность. Ибо как там стоявшие вблизи от места удара цепенеют, подобно самому пораженному, так и здесь из пострадавших от народной силы – одного подавляет само бедствие, других же страх заставляет испытывать страдание, одинаковое с тем, какое постигло самого потерпевшего. Души всех волнуются при виде чужих внезапных бедствий. Как птиц пугает сам свист пустой пращи, так мы тревожимся не только от самого удара, но лишь от звука его. Не может быть счастливым тот, кто надеется на блага судьбы. Ибо блажен только бесстрашный; под гнетом же страха живется плохо. Кто придает слишком много значения дарам судьбы, у того громадный и неисчерпаемый источник треволнений. Есть только один путь к спокойной жизни – презирать все внешние блага и довольствоваться только тем, что праведно. Ибо кто думает, что есть нечто лучшее добродетели или что, кроме нее, есть еще другие блага, тот подставляет свою грудь под удары судьбы и с беспокойством ожидает ее стрел.
Представь себе, что судьба устраивает игры и бросает в толпу людей почести, богатства и другие милости. Одни из даров судьбы разрываются руками, хватающими их; другие делятся в нечестном сообществе; третьи ловятся с большим ущербом для тех, кого достигают. Иные из этих даров достаются более ловким, другие из-за того, что слишком многие хватаются за них, теряются и утрачиваются в то время, пока их жадно хватают. Но никому, даже тем, кто успел удачно захватить свою добычу, не доставляют эти дары судьбы продолжительной радости. Благоразумные люди, как только увидят, что в театре бросают подарки черни, уходят, так как знают, что при этом ничтожная вещь иногда обходится очень дорого. А между тем никто не вступит в драку с тем, кто уходит, никто не будет на него сердиться: все ссоры происходят около добычи. То же случается и с теми дарами, которые судьба бросает нам свыше. Мы, несчастные,