После чего он покинул кабинет.
На этот раз его не было долго. Раза два звонил телефон, но Лидочка не поднимала трубку. Заглянул человек в синем мятом костюме и спросил, где Вартанян. Лидочка не знала, где Вартанян, но предположила, что он владелец третьего стола в комнате.
— Сейчас мы подняли все силы на поиски машины. Если что — вы наш основной свидетель, — заявил Шустов, возвратившись после долгой отлучки.
— Меня нужно спрятать и сменить мне паспорт. Так всегда делают в Америке, — по мере сил серьезно сообщила Лидочка.
— В Америке нет паспортной системы, — возразил следователь.
— Какой ужас! — заметила Лидочка. — Как они находят друг друга?
— К сожалению, Лидия Кирилловна, — сообщил Шустов, — мы с вами собрались здесь не шутить. Мы имеем дело с серьезными преступниками, для которых ваша жизнь не представляет большой ценности. Это жестокие и беспринципные люди. И сейчас, в период, так сказать, разгула демократии, они потеряли всякий стыд и страх.
Лидочка не стала спорить. Но она не любила выражений типа «разгул демократии» или «Эльцина на плаху!», тем более «Демократов на виселицу!», хотя бы потому, что в этом была некоторая несправедливость. Ведь ей, Лидочке, никогда не придет в голову звать к топору или отправлять на плаху коммунистов. А ее как демократку кто-то желает обезглавить. А с сегодняшнего дня к категории желающих присоединились обитатели вишневой «Нивы» и, возможно, сыщик Шустов.
— Я вам советую, — продолжал между тем Шустов, — не рассказывать знакомым о ваших наблюдениях, особенно о номере машины. Надеюсь, никто об этом не знает?
— Никто, — твердо ответила Лидочка. — Кроме одного человека.
— Это еще кто? Подруга?
— Нет, комендант Каликин.
— Зачем вы ему рассказали?
— Я ему специально не рассказывала. Просто я при нем вспомнила номер «Нивы».
— А он что?
— А он предложил мне сообщить об этом в милицию.
— Правильно. А когда это было?
— Вчера в половине второго. После того как я побывала у вас с фотографиями. Помните, я принесла фотографии, а потом пошла домой. Каликин мне стекло вставлял.
— И почему же вы не пришли к нам?
— А я как-то не составила о вас благоприятного впечатления, — ответила Лидочка. — К тому же я спешила на поезд.
— Могли позвонить. Для этого не надо благоприятного впечатления.
— Мне показалось, что вам все это дело — до лампочки.
— Не знал я, что вы пользуетесь такими выражениями! — зло заметил лейтенант. — Но следовало бы думать, что независимо от ваших предположений у вас есть гражданский долг.
— Извините, очевидно, вы правы, а я не права. Но я очень спешила.
— Ваше счастье, что вас никто не пристукнул по дороге, — заявил милиционер. — А если бы они знали о номере, то точно бы пристукнули.
И тут к Лидочке возвратился вчерашний ужас — ужас, пережитый на поселковой дорожке перед молодым человеком в джинсовой курточке, который бежал за ней. Господи, как все понятно и просто…
— Что вы замолчали? — вторгся в ее страх голос лейтенанта. — Что-то уже было? Да говорите вы!
— Было, — призналась Лидочка.
Она рассказала лейтенанту о ее вчерашнем преследователе. Лейтенант слушал невнимательно, будто мысленно торопил ее, поддакивая и кивая головой, словно говоря: «Ну я же вас предупреждал!»
Лидочка видела это нетерпение, но не могла остановиться и рассказывать короче — словно сидела перед исповедником и должна была выложить ему все свои грехи. Сама на себя злилась за это, но продолжала тонуть в подробностях.
— Ясно, — прервал наконец ее рассказ Шустов. — Он побежал к шоссе, так что в поезде его не было. Значит, послали одного.
— Но, может быть, это совпадение… какой-нибудь сексуальный маньяк?
— Если вам так приятнее думать, — сказал лейтенант, — то пожалуйста.
Наконец-то она услышала в его голосе иронию. Сама виновата — показала себя глупой курицей.
— Но даже если наш дорогой комендант сообщил куда следует, что в моем лице можно ухлопать единственного свидетеля…
— Комендант Каликин вне подозрений, — отрезал лейтенант. — Он — ветеран, председатель ячейки общества ветеранов, трижды ранен. К тому же ему уже семьдесят лет. Давайте вычеркнем его.
— Давайте вычеркнем.
— Другое дело — он мог кому-то проговориться. Ведь старики у нас разговорчивые.
— Мне его спросить?
— Вам следует ни во что не вмешиваться. Спрашивать буду я. А пока мы с вами зафиксируем ваши показания.
— А что мне делать?
— Лучше всего переехать на несколько дней к кому-нибудь из родственников.
— У меня нет родственников.
— Тогда будьте осторожны и не открывайте незнакомым.
Зазвонил телефон. Звон у него был пронзительный и противный.
— Да, — сказал Шустов. — Нет, не могу. Я же сказал: не могу, у меня свидетельница. Мы показания оформляем… Понимаю… А где Петренко?.. Слушаюсь.
Он положил трубку.
— Ну вот, — сказал он виновато. — Этого я и боялся. Совершенно людей нет. Стоим, как спартанцы под Фермопилами.
Лидочка не удержалась и сказала:
— Фермопилы — не деревня, а горный проход. Под ним стоять трудно.
Шустов только поморщился.
— Я оформлю показания после обеда, — сказал лейтенант. — Вы идите. Мы с вами завтра поговорим. Вам в самом деле некуда уехать?
— Лучше уж я буду держать оборону дома, — ответила Лидочка. — В случае чего вам позвоню.
— Хорошо. Будьте осторожны, — сказал лейтенант.
В комнату заглянул милиционер и сказал:
— Поехали. Все тебя ждут.
Лидочка поняла, что она здесь лишняя, и пошла к двери. Но в дверях спросила:
— А вы сегодня утром за мной заходили… потому что заподозрили, что они могут меня испугаться?
— Испугаться или напугать. Но убивать они пока не будут, — обещал Шустов.
Они вместе прошли по коридору. Шустов проводил Лидочку до выхода и вернулся к себе, а Лидочка направилась в сторону рынка.
Комендант стоял на загаженной детской площадке, где в основном прогуливают собак, и ждал Лидочку.
— Ну как? — крикнул он. — Ничего не случилось?
— А что должно было случиться? — спросила Лидочка. В ней уже жило подозрение к коменданту, она размышляла, как бы спросить его, что он сообщил о ней бандитам.
— Лидия Кирилловна, — комендант почти бежал к ней. — А я здесь дежурю. Мне из милиции звонили, предупредили, чтобы я принял меры…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});