— Что еще вы может сказать о пострадавшем? — спросил он.
— Ничего, — ответила Лидочка. — Кроме того, что он был модно пострижен.
— То есть без головного убора?
— Разумеется, Андрей Львович. Иначе бы я не догадалась, что он толстощекий и модно пострижен.
— Вы его раньше видели?
— Может быть.
— Что это значит?
— Могла видеть его с Ларисой, но не обратить внимания. Он не первый и не последний толстощекий кавалер нашей фотомодели.
Лидочка постаралась не вкладывать в эту фразу никаких эмоций, чтобы не навлечь на себя новых вопросов следователя.
— Откуда вы знаете, что она фотомодель? — сразу вцепился в это слово Андрей Львович.
— Потому что все в доме знают о том, что она — фотомодель. — На этот раз Лидочка вложила в наименование обозначение профессии.
Шустов был цепок, но не чуток. Его удовлетворил ответ.
— На какой автомашине прибыл пострадавший? — спросил следователь.
При ближайшем рассмотрении глаза у следователя оказались не совсем черными, а темно-шоколадными, но все равно совершенно непрозрачными, что смущало Лидочку, потому что она не могла заглянуть внутрь следователя. Пальцы у Андрея Львовича были не очень короткими, но сильно сужались к концам, и ногти были острыми, как у женщины.
— Пока следствием не выяснено, кто в этой ситуации пострадавший, а кто нет, мы с вами воздержимся от оценок, хорошо? — спросила Лидочка исключительно для того, чтобы перехватить инициативу.
— Это не оценка! — Андрей Львович повысил голос, и Лидочка подняла вверх густые брови — чуть растерянно и почти жалобно. Глаза ее излучали беззащитность, и лейтенант смутился.
— Может, вы хотите чаю? — спросил он. — Я могу поставить. У нас плитка есть.
— Нет, что вы, Андрей Львович, — лукаво ответила Лидочка, — вы же плитку от пожарных в сейфе прячете. А вдруг кто войдет?
— Нет, в шкафу, — сказал Шустов, но улыбнулся. — Я повторю вопрос?
— Не надо. Я помню. Он касается машины. Так вот, ваш Петренко приехал в белой «Тойоте». Эту машину два часа спустя увезли на буксире ваши сотрудники. Вернее, я надеюсь, что это были ваши сотрудники, а не просто угонщики.
— Наши, наши, — успокоил ее следователь.
Солнце уже поднялось довольно высоко — февраль звал весну. По подоконнику ходил голубь, ждал крошек от Инны Соколовской.
— Откуда вы знаете, что это была «Тойота»? — спросил следователь.
— У моего начальника такая же, — ответила Лидочка.
— Вы могли ошибиться. Они теперь все похожи. — В голосе лейтенанта промелькнула горечь небогатого человека.
— Нет, я не ошиблась, — сказала Лидочка.
— Хорошо. — Андрей Львович вздохнул, будто Лидочка чем-то его огорчила. — Что вы еще можете мне сообщить по этому делу?
— А потом к дому подъехала другая машина.
— Какой марки?
— «Нива».
— Цвет заметили?
— Вишневая.
— И что сделала эта машина?
— Эта машина притормозила, и я увидела, что окна с моей стороны в машине опустили и в них появились стволы.
— Какие стволы?
— Я сначала думала, что пистолетные, но вы мне вчера объяснили, что стреляли из автоматов.
— Так, — произнес следователь, словно поймал Лидочку на серьезном проступке. — Но вы-то не видели, из чего стреляли.
— Зато я видела их лица.
— Но они же были в глубине, в темноте.
— Нет, они выглянули.
— Вы бы могли их узнать?
— Одного, может, узнала бы. Усатого.
— Но может, ошиблись? — Лидочке показалось, что лейтенант надеется на ошибку. И пошла ему навстречу:
— Может быть, я и ошиблась.
— Хорошо, — сказал Шустов. — Теперь давайте перейдем к следующему вопросу. Вы стояли у окна. Вас было видно с улицы?
— Разумеется. На кухне горел свет, занавеска была откинута.
— Значит, вас могли увидеть из машины, — голос следователя сошел на нет. Он замолчал и стал постукивать концом ручки по листу бумаги. — Вас могли хорошо видеть из машины.
— Вряд ли хорошо, — возразила Лидочка. — Но мой силуэт — да!
— А знаете ли вы, — спросил Шустов, — что выстрелы по вашему окну были не случайны?
— Вы хотите сказать, что они меня заметили?
— Да, вы поставьте себя на их место. Вот они едут медленно, вот они увидели свою жертву. Он же вышел из машины.
— Он вылез и пошел к Ларисе, чтобы проводить ее до подъезда.
— Тут они снизили скорость?
— Почти остановились.
— Теперь представьте себе, Лидия Кирилловна, что все окна в вашем доме были совершенно темными. И лишь в одном окне на втором этаже, как раз над подъездом, горит свет. Там стоит женщина и смотрит.
— Все случилось слишком быстро, чтобы они меня разглядели.
— Так они вас и не разглядывали! Они вас и убивать не хотели!
— Так зачем стреляли?
— А затем, чтобы отогнать вас, чтобы вы их не рассмотрели. Неужели не понятно?
— Понятно.
— Они боялись, что вы запомните их… или хотя бы машину.
— Я и запомнила.
— А еще больше они боялись, что вы заметите номер машины. Ведь бывают чудеса.
— Номер у них был такой, — сказала Лидочка, — «ю 24–22 МО»… Я говорю, что номер у них был…
— Вы не могли его запомнить!
— Но у меня хорошая память на цифры, — сказала Лидочка. — И они проехали под самым фонарем.
— Так чего же вы раньше молчали?
— А вы меня не спрашивали!
По виду Шустова можно было заключить, что он жаждал назвать ее идиоткой, но удержался.
— Ну почему? Почему вы сразу не сказали! Мы же сутки потеряли!
Андрей Львович был глубоко удручен. И Лидочка даже поняла почему. Он ведь должен был допросить ее вчера и выудить информацию. А раз не выудил, значит, сам виноват. О номере машины следовало спросить сразу, когда был шанс эту машину задержать.
Но Шустов не любил признавать поражения.
— Ну как же могли! — сказал он и отбросил карандаш. Карандаш покатился по столу, следователь и свидетельница дружно полезли под стол, чтобы подобрать его, столкнулись под столом головами, а карандаш тем временем укатился под шкаф.
— Честное слово, — сказала Лидочка, стоя на коленях под столом, — я думала, что его не знаю. Но когда меня комендант спросил, я вдруг вспомнила.
— Где ее теперь найдешь, — следователь вылез из-под стола и уселся на свой стул раньше, чем это же успела сделать Лидочка. — Ваше счастье, — сказал Шустов, — если они не догадались, что вы заметили номер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});