Фужеров задумался.
– Крест животворящий, – наконец запинаясь произнес он.
– Крест? Это с Христом? – Хохлов хмыкнул. – А вот креста на мне и нет. В шестнадцатом годе в Галиции выбросил. Насмотрелся на войне страстей и понял для себя: нет никакого бога. Брехня все. А еще какие средства?
– Чеснок.
– Как чеснок?
– Вампиры, как пишут в умных книгах, чеснока боятся.
– Этот завсегда при мне. Из пасти, как из нужника, прет. – И Хохлов выдохнул резко пахнущий воздух прямо в лицо Фужерову. – Я больше вот в какой «чеснок» верую. – Он достал револьвер, с треском крутанул барабан. – Семь «зубчиков» – и все в яблочко.
– На них оружие не действует. Если только пули крестом пометить.
– Опять крестом?! Вздор! Ладно, проверим на практике. А может, все ж таки составите компанию?
– Нет.
– Ну, на «нет» и суда нет. Ждите, спозаранку все доложу. Обязательно приду, так и знайте.
«Если, конечно, дойдешь», – подумал про себя Фужеров.
4
Хохлов забежал к знакомому железнодорожнику, взял у него фонарь и отправился на кладбище.
Дорогу милиционер знал прекрасно. Он миновал Шанхай и вышел в чистое поле. Где-то в отдалении светились тусклые огоньки, потом чуть слышно запиликала гармошка, и Хохлов машинально прикинул: где это веселятся в полночный час? Но размышлять на профессиональные темы не хотелось. Не хотелось и загадывать, как обернется дело.
Местность, по которой он шел, не являлась степью в прямом смысле слова. Скорее это было то, что осталось от степи: местами – будущая строительная площадка, местами – свалка. Скоро и здесь понастроят хибар, закопошатся людишки со своими жалкими горестями и радостями.
Хохлов презирал эту мелкотню, сброд, понабежавший невесть откуда. И для этих людей строится светлое царство социализма? Он плохо в это верил. Разве можно представить всех этих мелочных, жадных, распутных, пьяных гундосов живущими в голубых дворцах из стекла и стали? Вот толкуют: их будут перевоспитывать. Да как такого перевоспитаешь? Он за копейку удавится, да ладно хоть бы сам, и соседа удавит. А ребятня ихняя… Сопля соплей, а те же замашки: мое!.. мое!.. Народишко понимает лишь одну форму воспитания – кулак. Вот с такой педагогикой он считается. Конечно, имеются и другие люди. Не дрожащие за кусок, не крохоборы, не жлобы… Но где они? Комсомольцы эти? Встречаются среди них и неплохие парни, но в целом уж больно правильны. Как бабки на паперти. Ротик поджат, в глазах строгость. Такие все знают наперед. Книгочеи!
Хорошо было в Гражданскую: все просто и ясно. Впереди враг, а рядом друг. Прикажут рубить – рубишь, а прикажут стрелять – стреляешь. Ни дома, ни бабы. Кисет с махоркой да шашка – вот и все имущество. А потом захлестнула мелкобуржуазная стихия, как пишут в газетах, нэпманы и прочие кустари без мотора. Прикрыли лавочку, слава товарищу Сталину. Одумались там, наверху. Но все равно, быт заедает. Галоши и этажерки с фикусами застили глаза. Какой уж тут социализм!
Разгорячившись от собственных мыслей, Хохлов незаметно для себя стал энергично размахивать железнодорожным фонарем, словно предписывал кому-то перевести стрелки.
Вокруг размышляющего над мировыми проблемами милиционера кипела ночная жизнь. В бурьяне продолжали потрескивать кузнечики, в какой-то луже поблизости страстно голосили лягушки, тоскливо прокричала пронесшаяся над степью сова, а следом раздался предсмертный писк застигнутой совиными когтями мыши. Неразрывно шагающие рука об руку жизнь и смерть правили бытием.
Наконец Хохлов подошел к кладбищу и на время остановился, вспоминая, куда идти дальше. В мерцающем лунном свете погост мало чем отличался от окружающей степи. Он поднял над головой фонарь желтым стеклом вперед. Блеклый луч высветил несколько могильных холмиков с крестами и звездами.
«И тут все смешалось», – с непонятной злобой подумал милиционер, озираясь по сторонам. Наконец он вспомнил, где могила мальчика, и все так же, как медведь, переваливаясь с боку на бок, затопал громадными сапожищами по глинистой почве. Сумрачный, нереальный свет фонаря, бесформенная фигура с надвинутым на лоб капюшоном привели бы в неописуемый ужас любого очутившегося здесь в столь нехороший час. Но самому Хохлову страх перед городом мертвых был совершенно не свойствен.
Могилу он увидел еще издали и в изумлении остановился, не веря своим глазам. Потом осторожно приблизился. Она была вскрыта, а крышка гроба лежала сверху на земле. Хохлов подошел к краю и заглянул вниз. Гроб стоял на дне, но он был пуст.
– Ничего себе, – вслух произнес милиционер. – Как же это понимать? Неужели старикашка-интеллигент оказался прав, или это просто чья-то дурацкая шутка? Но кто может шутить таким зловещим способом? Или мальчишка оказался жив и каким-то образом самостоятельно выкопался?
Хохлов присмотрелся. Могильная земля сложена в правильную насыпь продолговатой формы. Если бы могилу раскапывали, то вряд ли так аккуратно. Как же понимать происходящее?
Оставалось только ждать. Если действительно верить бабьим сказкам об упырях, мальчишка скоро появится. Хохлов достал из кармана большие серебряные часы. Почти три. Скоро начнет светать, а мертвец должен вернуться в могилу до первых петухов. А если тело просто вырыли и с непонятной целью куда-то уволокли?
Хохлов вновь снял свой плащ, постелил его на землю недалеко от могилы, достал заветную фляжку и сделал внушительный глоток. Да, чеснок, вспомнил он и усмехнулся. Кусок хлеба с пропахшим чесночным духом салом был наготове. Еще один глоток, крепкие прокуренные зубы впились в нежное сало… Вдали послышался шорох. Хохлов отложил бутерброд, извлек «наган» и притаился.
На фоне зарева городских огней возникла тщедушная фигурка, которая двигалась по направлению к Хохлову. Когда она приблизилась, милиционер окликнул:
– Эй, паренек!
Мальчик замер. Так на мгновение замирает волк, если на него падает яркий луч света.
– Не бойся, паренек, иди сюда. Чего это ты по ночам бродишь?
Мальчик продолжал неподвижно стоять на том же месте, где его настиг голос Хохлова.
– Экий ты нынче робкий, – со зловещей лаской в голосе произнес милиционер. – А вот в потемках блукать не боишься. Ну иди ко мне, малютка.
Мальчик не двигался.
– Тогда я сам… – Хохлов подхватил фонарь, до времени прикрытый полой плаща и двинулся вперед. Он приблизился к ребенку и поднял над головой фонарь. Мальчик (а это, несомненно, был Ваня) смотрел на него неподвижным мертвым взглядом, глаза явственно отливали красным. Неожиданно он открыл рот и зашипел.
Хохлов от неожиданности отпрянул.
– Эвон, эвон как! – удивленно произнес он. – Шипишь, как та гадючка. Это ты зря. Докладай лучше, как могло получиться, что ты выбрался на свет божий?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});